Красивые строчки складывались в голове. Стоило лишь упереться кончиком языка в верхнее нёбо, протолкнуть звуки через губы и убедиться, что сказанное звучит очень пошло. Набоков мог лишь мечтать о тех картинах, что ярко и чувственно рисовались перед воспаленным воображением Руслана. Он глотал пилюлю собственных иллюзий своей несчастной любви.
Пальцы обожгло от холодного стекла очередной зеленой бутылки. Прохладный лед лизал её бока в красивом мещанском блестящем ведре. Упиваясь блаженством мыслей и ощущением алкоголя в крови, Руслан лишь тихонько посмеивался, поудобнее садился на своей раскладушке и снова брал карандаш в руки. Замысловатый почерк с завитушками ложился на очередную белую жертву ночи, что рано или поздно сворачивалась в некрасивый комок.
Усачев покусал кончик карандаша и потер рассеченное колено. От неосторожных прикосновений оно заныло и зашипело всеми чувствительными нервами в теле.
Неожиданная боль немного отрезвила полуночного мечтателя, он снова приложился к узкому зеленому горлышку и вспомнил сегодняшний вечер.
После того, как они с Юрой провели пять минут в нерешительности на тротуаре, озираясь по сторонам и переглядываясь в непонимании, к ним вернулась Катерина. Она держала в руках маленькую темную бутылочку с каким-то едким обеззараживающим раствором и бинт. По лицу девушки расползалась озабоченная улыбка, а от духоты аптеки появился красный румянец на белых щеках.
— Сильно болит? — поинтересовалась она у Руслана. Тот покачал головой.
С живостью Катерина подхватила его под руку и фыркнула:
— Но рану все равно надо обработать! — не унималась великодушная спасительница. — Нам нужно найти скамейку, — пробормотала она, завертела головой и указала на разбитый на противоположной стороне улицы маленький парк.
Музыченко только лишь шумно вздохнул, понимая, что все внимание сегодня достанется Руслану. Они повели хроменького джентльмена через дорогу, пока Усачев отчаянно пытался сопротивляться и шепотом вопил, что лучше бы от него отстали.
Но Катерина даже бровью не повела на очередной довод больного: «Я жить не хочу!» Вместо этого они с Юрой усадили Руслана на скамейку и стали о чем-то переговариваться вполголоса по поводу раны. Усачев лишь закрыл лицо руками и тихо простонал.
Над его головой висит такое белое небо. Около него находятся добрые и отзывчивые люди, которые, несмотря ни на что, хотят помочь ему. Но почему-то даже эти обстоятельства не смогли зажечь хоть маленькую искорку в душе. Руслан открыл глаза и тупо уставился на свое разодранное колено. Ему вдруг стало интересно, как бы Поперечный вел себя сейчас. Может быть, так же сбегал в аптеку. Или сорвал подорожник с клумбы и прилепил ему на колено. Во всяком случае, это была бы очередная выходка, от которой Руслан одновременно покраснел бы лицом и засветился от смеха душой…
Юра с природным обаянием завел какой-то легкий разговор, пока Катерина обрабатывала рассеченную рану. Аптекарская жидкость из коричневой бутылки жгла кожу так, что у Усачева появились звездочки перед глазами. Но он упорно продолжал рассматривать, как белые и тонкие пальцы девушки неощутимо его касаются, как её глаза не смотрят в ответ, а сосредоточенно изучают рану. Очередная порция этой едкой жидкости на колено, и Руслан мужественно свел челюсти и взглянул на Юру, который уже заговаривался сам с собой. Катя отвечала ему или кивком головы, или вовсе молчала. Когда процедура была закончена, Руслан с счастьем выдохнул и прикрыл глаза.
— Вот и все, — сказала Катерина и убрала упавшую прядь со лба. — Не больно было? — она улыбнулась.
— Теперь все в порядке, — заверил её Руслан. — Спасибо вам.
— Да ну что вы, — отмахнулась добродушная девушка и спрятала остатки бинта в свою маленькую сумочку.
— Так где вы, говорите, работаете? — не унимался Юра.
— Я гример.
— И еще медсестра?!
— Нет, — просто ответила Катерина. — За кулисами всегда дежурят врачи. Когда что-то часто случается, невольно поймешь, как оказать первую помощь, — она кивнула на Руслана. — Будьте здоровы и больше не падайте!
— Мы будем осторожны, — с радостью на лице кивнул Музыченко и взял Руслана под руку. — Разрешите вас проводить, — в ответ на растерянный взгляд Усачева его новый друг прыснул:
— Да не тебя!
— Меня не нужно, — строго сказала девушка и нахмурилась.
— Вы хотите сказать, что не оставите ничего в память о себе? — расстроенным голосом поинтересовался Юра и посмотрел на Руслана, ища поддержки.
— Да, Катерина! — воскликнул тот. — Вы все-таки моя спасительница!
— Какие вы хитрые, — она прищурилась, а потом вдруг рассмеялась. — Если вы хотите поболтать, — она многозначительно взглянула на Музыченко, — и вам интересен театр, можете прийти ко мне. Я буду в Мариинке, — она задумалась, — 20 мая. У нас официальный прогон нового спектакля. Приходите.
— Мы придем, — выпалил Юра и на прощание приподнял свой котелок.
Катерина как-то странно на него посмотрела, усмехнулась, помахала рукой и зашагала прочь. Им оставалось только смотреть, как её худенькие ножки на каблуках семенят по брусчатке, а подол юбки-колокола заманчиво качается из стороны в сторону.
— Ну и зачем мы идем в этот театр? — с грустью спросил Усачев и вырвался из рук Юры.
— Мы идем не в театр, а к девушке на работу! — усмехнулся его друг.
— Я смотрю, ты уже хвост распушил!
— Хвост распушают петухи. А я лишь заинтересовался девушкой.
— Но она тобой нет!
— Много ты понимаешь!
Руслан был вынужден признаться себе, что в любви он понимает ровно столько же, сколько в ботанике, по которой в школе чудом получал тройку с жирным минусом. Отличать членистоногих от кишечнополостных не получалось так же, как сейчас отличить настоящее чувство от обмана. Особенно когда оказывается, что членистоногие и кишечнополостные к ботанике не имеют никакого отношения.
— Ну что, ко мне? — поинтересовался Юра и загадочно улыбнулся.
— К тебе.
***
Сейчас, вспоминая сегодняшний день, Руслан удивлялся, как же странно сходятся или расстаются люди. Интересно проследить траекторию двух людей, которые непременно должны встретиться. Неужели они с Поперечным жили своими жизнями, думали не только друг о друге, любили другое, дышали другим…
За стаканом Юра дал ему неплохой совет — написать письмо своей возлюбленной.
— Ты, главное, от сердца пиши, — улыбнулся Юра и цокнул языком.
— Какое там, от сердца, — отмахнулся Усачев. — Никому из нас это не надо.
— Если это нужно тебе, значит, ей тоже надо показать, что без твоей любви жизнь не та, — упорствовал его друг, засверкав металлическим ножичком по деревянной дощечке, нарезая яблоко.
— И что мне написать? — Руслан взглянул на пустое дно стакана и увидел там себя.
— Стихи напиши. Насколько я понял, ты ж поэт!
— Я ж поэт! — передразнил его Усачев.
Теперь же, в своей одинокой комнате, которую он делил с пылью в воздухе и ходом заспанных часов, новоиспеченный «ты ж поэт» пытался излить свою душу и тронуть черную материю адресата.
— Ты же понимаешь, что это не произведет на него впечатления! — говорил сам с собой Руслан, разглядывая новые строки:
Я думал долго о высоком.
Литература — гамма чувств.
Но тут блин ты с твоим ебалом,
И я чуток оторопел.
Все футуристы перевернулись в гробу. С таким тонким ощущением стихосложения Усачев сам готов был спрыгнуть с корабля современности прямо в глотку Церберу.
Я долго думал о высоком,
И ты сюда не подходил.
Потом подумал я о низком
И сразу вспомнил вдруг тебя.
Руслан вспомнил, что Поперечный и правда был не таким высоким. Его рыжая макушка едва упиралась ему в подбородок. Если Даня ляжет сверху, то будет ползать по нему, как жук… От подобных ассоциаций поэта замутило.
Все рыжие, как лучи света,
Прекрасны в утренней заре.
А ты, как утром в воскресенье,
Нарочно светишь мне в ебло.
Луч света в темном царстве. Как же хочется утопиться. Но Руслан грустно подумал, что он не Катенька, да и Островский был бы здесь третьим лишним.
Я был не против государства,
Хоть запрещенку и читал,
Но один раз тебя увидел
И понял — все равно пиздец.
Чего уж таить, Руслану все равно настала бы крышка, не от несчастной любви, так от одиночества. Но возиться с Поперечным — это как аллергику попасть на вечеринку ожившего тополиного пуха. Чревато последствиями вплоть до летального исхода, зато весело!
В рыбалке отдых и наука,
Но, боже мой, какая мука
О рыжей морде там болтать,
Его проблемы узнавать.
Поперечный бы свернул шею Мише, узнай он о том, что директор что-то рассказывал Руслану. Поэзию Усачев любил, но друга терять не хотел, так что быстренько все перечеркнул.
Все в нашей школе было тихо,
Я был спокоен, как удав.
Но вдруг пришел мой кгбшник,
Я сразу понял — все, пиздец.
Это стихотворение показалось Руслану настолько глубоким и содержательным, что он даже мысленно не стал его комментировать.
Есенин, Лермонтов и Пушкин
Перевернулись бы в гробу,
Увидев, скольких выражений
Лишь матом ты достоин стал.
И действительно. Эта рыжая морда была достойна удара с ноги в живот, а потом в лицо, а потом опять в живот. Какое вообще право он имел так поступать? Он не достоин ни любви, ни ласки, ни уважения! Ни Руслана! Руслана тем более! Учитель грозно насупил брови. Он чувствовал, как гнев течет по его венам. Он ударил стол рукой и откинул голову назад. Черт возьми, кому он врет? В этом мире никто никому ничего не должен. В этом мире никто никому не нужен.
Зачеркнув все написанное, скомкав последние листы бумаги, Руслан невидящим взглядом посмотрел на свою пустую бутылку и одним движением отправил металлическое ведро на пол. Каждая артерия и вена кричала, билась под кожей, моля о пощаде.
«Дай нам свободу!» — кричали чувства.
«Спусти меня с цепи!» — шептало сердце.
Руслан ощутил, как что-то горячее и жалкое катится по щекам. Он оттер свое паршивое настроение с лица и укрылся одеялом с головой. Сколько он так пролежал — не считали даже часы. Он как будто не слышал ничего вокруг себя, ничего не ощущал, как вдруг…
— Я слушаю, — безжизненным голосом сказал Руслан, снимая трубку с неунимавшегося телефона.
— Эй, привет, — весело отозвались на том конце.
— Даня?
— А то кто! — от знакомого голоса в горле заскользила сухость, а в глазах удержались непрошенные слезы.
— Зачем ты звонишь? — отделяя каждое слово, спросил Руслан.
— Я хотел это, в общем… Я разузнал обо всем.
— О чем?
— О матери твоей. Тут несколько дней было.
— А Миша?
— И об этом придурке тоже.
— И что ты узнал?
— Это не совсем телефонный разговор.
— Ты хочешь встретиться?
— Было бы неплохо.
От неожиданно наклюнувшегося предприятия в голове яростно засверкал положительный ответ. Хотелось прокричать в трубку: «Я твоя!», но Руслан удержался:
— Где и когда?
— Приходи ко мне на работу. У Иваныча на вахте постоишь, я подойду.
— Хорошо, — равнодушно ответил Руслан и пожал плечами.
— Тогда завтра подходи, — последовала пауза. — А ты нормально?
— Нормально, — снова пожал плечами Руслан и положил трубку, откуда еще доносился голос, на стол. Так невозможно.
