***
Мой визит в Южный Парк был неожиданным, но интересным. Этот визит показал мне принципиальную разницу между двумя городам — там, где я вырос, и тот, который теперь был моим домом. Дело было даже не только в моих способностях, которые становились всё больше. Я видел всё как бы в ином фокусе, в правильном свете, без чар и внушений. Южный Парк был затянут гнилью дара забвения и рассеяности, в то время как Нью-Йорк был совершенно другим, чистым и новым, правильным, совершенно не то, к чему я привык. Слишком большим и сложным, любые наваждения расползались бы на нем, как заплатка на ветхой ткани. У него был другой запах, другой ритм, и даже движение воздуха на моей коже было совершенно другим. У меня голова шла кругом от возможных перспектив. Казалось, это тот же самый город, что и Южный Парк, но отличался от него так же сильно, как отличалась придорожная шаурма от первоклассного стейка из говядины. Здесь всё было больше, сильнее, выпуклее и быстрее. Это не было плохо, это не было хорошо, это было просто по-другому. Этот город был другим, более полным жизни, более полным и зла, и доброты. Здесь были огромные расстояния — и дороги, которые занимали часы. Огромный, поражающий воображение город. Если бы я не закачал своевременно в телефон годный навигатор, то я только и делал бы, что целыми днями плутал по городу. Здесь были другими улицы и здания, до того огромные, что мне приходилось очень сильно задирать голову, чтобы увидеть крышу. Здесь были другие люди: я смотрел на них и не переставал удивляться. Большинство просто ходили по тротуарам или сидели в транспорте, опустив голову, так, как люди в Южном Парке, к таким я привык. Но были и такие, которые смотрели и видели. Они видели меня. Две девушки на остановке, они живо обсуждали мою задницу — я с ними потом переспал, но это другая история. Здесь были очень разные люди — нормальные и откровенные фрики, добрые и злые, равнодушные и заботливые, законопослушные и те, кто только делал одолжение обществу, скрывая под одеждой оружие. Самостоятельные и те, кому помощь была необходима. Разные люди, и в их окружении я мог быть самим собой. Не нужно было притворяться и скрываться, бояться, что не смогу вписаться в окружение без страха быть высмеянным. Светловолосый молодой парень в яркой куртке — я видел в этом городе типов и позаметнее. Я перестал прятаться и накидывать на голову капюшон парки, мне больше не хотелось прятать лицо. Я перестал притворяться обычным, теперь я мог вести себя как хотел. Я мог просто так помочь потерявшемся ребенку или помочь зайти в автобус пожилому человеку. Один придурок попробовал посмеяться над моей добротой, но быстро передумал и убежал, зажимая разбитый нос. Как и раньше, я зря не болтал и больше делал. Время шло, и я обвыкался, обживался в новом городе. Мне потребовалось некоторое количество мужества и смелости, чтобы привыкнуть к новому месту. Конечно, мне было трудно, более чем трудно, одному и в большом городе, с единственным мало легальным заработком. Но это, по крайней мере, лучше, чем пробираться и рыскать по помойкам. Я считал, что теперь моя жизнь стала лучше. У меня был свой дом, комната под крышей и свои деньги, которые никто не мог отнять. У меня была работа, не совсем законная, но я с ней справлялся и даже она мне начинала нравиться. Я был занят, и даже частенько ночью. Я работал на мафию, пусть даже временно и не совсем охотно. Я уже не был мальчиком на побегушках, я поднялся на ранг выше. Теперь я был выбивателем долгов, грубо говоря. Работал я обычно в паре с Митчеллом, который показывал мне некоторые особенности работы. Мафия имела свои интересы во многих областях. Мелкие и не очень диллеры, ночные клубы, стрип-клубы, торговцы оружием, ставки на спорт, бандиты, вытрясывающие деньги из мелких лавочек. В большинстве своём это была простая работа, мне достаточно было только представиться и назвать людей, которых я представляю, чтобы ко мне начали относиться вежливо и с почтением, и сразу отдавали всё, что требуется. Даже и сверх того. Заметив, как я рассматриваю девочек в стрип-клубе, ко мне подсылали девочку, обязательно хорошенькую и с большими буферами, с которой я проводил ночь. В ночных клубах мне обязательно наливали выпить. Но были и те, кто не хотел делиться честно заработанным с криминальными боссами. В таких случаях мне приходилось идти на небольшие акты устрашения. Я бил витрины, разносил офисы букмекерских контор, поджигал двери квартир. В некоторых случаях доходило и до членовредительства. Митчелл, усомнившийся по началу в моей, так сказать, профпригодности, был приятно удивлен, с какой уверенностью и легкостью я проделываю такие штуки. Но мы оба знали, что я не мог ошибиться или налажать, потому что я был на своеобразном испытательном сроке — я говорил от лица мафии Бруклина, а на самом деле у меня не было поддержки семьи. Единственная моя ошибка, и от меня открестились бы, как будто бы и не знали. Ко мне присматривались, за мной ощутимо следили, поэтому я старался быть осторожным. Тренировался в телекинезе только дома, на улице старался не умирать и не быть подозрительным. Мое прошлое могло вызвать подозрение, особенно в свете того количества критических ситуаций, куда я с друзьями влипал в детстве по дурости. Но было тихо, я продолжал работать по заданиям от мафии, а Митчелл продолжал за мной присматривать. Мне не очень нравился этот Митчелл. Было в нем слишком что-то наглое и знакомое. Что-то отдаленное и неприятное, как грязные носки под кроватью. Я виду не показывал, что он мне чем-то не нравился. Митчелл с первого взгляда казался свойским и компанейским парнем, отзывчивым и готовым помочь, но это было наносным. Я чувствовал это так же ясно, как и дыхание смерти. Изнутри он был настороженным и взведенным, как пружина. Он всё время держал при себе пистолет, даже когда смотрел футбол или ходил в сортир. Мне была непонятна причина его беспокойства, и она не была связана с криминалом — в Семье он был на хорошем счету. Возможно, он скрывался от кого-то. А еще он был раздражающе громким. Особенно после нескольких бутылок пива. — Понаберут лохов в команду, а потом продувают в чистую, — орал обычно он, когда Денвер-Бронкас снова проигрывали. — Заткнись, сделай одолжение, — отвечал тогда я, не показываясь из парки и отгородившись от телевизора книгой. Футбол я не любил, особенно за тяжелый мяч, способный пробить голову. — Не дерзи мне тут, щенок! У меня там сводный брат играет! Денвер-Бронкас проигрывали, Митчелл орал, и ничего не менялось. Я так же держал свои предположения при себе.***
Всё началось с малого. Об этом объявили по школьному радио, но большинство учеников пропустили эту новость мимо ушей. Действительно, мало, кто заинтересовался новостью о закрытии школьного факультатива по садоводству, на который ходили три человека. Директриса Виктория вынуждена была пойти на этот шаг из-за сокращения бюджета школы. Перед ней был список факультетов, и она нехотя вычеркнула один из них. В школе происходили изменения, не особо важные на первый взгляд. Эрику Картману было глубоко на это плевать, он раздобыл кое-что важное. — Пацаны, вы не поверите, что я нашёл! — заорал он, вбегая в класс. На перемене в классной комнате были только несколько учеников, Стен и Венди в одном конце класса, и Такер с Твиком у окна, целующиеся взасос. Кайл занимался с Карен на первых партах, и Баттерс, увлеченно играющий в какую-то игру на телефоне. При появлении одноклассника он испугался и выронил телефон под стол. — О боже мой, Эрик! Что случилось? — поспешно спросил он. Целующиеся парочки распались и подобрались ближе. — Вы не поверите, пацаны, — он оперся о край парты, пытаясь отдышаться после быстрого бега, — Вы не поверите, что мне удалось раздобыть в полиции! «Пацаны», в число которых были включены Венди и Карен, подошли ближе к нему. Твик нервно дернулся и вцепился в рукав Такера. Картман достал телефон. — Эта аудиозапись попала в полицию одновременно с арестом одного сотрудника кафе нашего города, с обвинением в серийных убийствах. Угадайте, когда это произошло. — В тот день, когда я видела в том кафе «Джанетт», — хмуро предположила Венди. — Кто такая Джанетт? — поинтересовался Такер. Баттерс объяснил. — Значит, Кенни следил за ним под прикрытием, — подвел результат Стен. — Меня больше интересует, как Кен вышел на этого урода, — поинтересовался Кайл. — Я знаю, как, — заявил Эрик и включил запись. Ребята молча слушали. — Это мой ангел-хранитель, — воскликнула Карен. На записи Мистерион со своим характерным низким голосом выбивал признания из мужчины. Мужчина плакал и захлебывался воплями, но боялся и рассказывал о том, как убивал людей. Стенли уважительно присвистнул. Запись неожиданно прервалась, когда убийца начал рассказывать о том, как убил светловолосого парня в оранжевой куртке. — Я что-то запутался, — признался Такер. — Если он убил Кенни, — Твик нервно вскрикнул, — то как Мистерион смог позже расколоть его? — Я тоже задавался бы этим вопросом, — заявил Стен, — если бы он не явился ко мне после своей ещё одной смерти. Каким-то образом он может умирать и возвращаться к жизни. И ещё кое-что, что может быть связано с его смертью… — Вы все были на его похоронах, — напомнил Картман, — и все видели, какая чертовщина творилась там. У Кенни кое-что есть, поэтому он мог так хорошо играть в супергероев. Именно благодаря своим способностям он не может умереть. — Он не играл, — откликнулся Кайл. — Он потому и был супергероем, потому что не играл. Едва ли не единственный из нас не играл. — О, а ты здесь единственный знаток его души, — взбеленился Картман. — И теперь что ты будешь делать, умник херов? — Во-первых, набраться терпения, — спокойно ответил Кайл. — Я пробовал с ним связаться, но телефон выключен, а на Фейсбук он не заходит. Во-вторых, вести себя тихо, не нарываться на неприятности. Мы со Стеном кое-что для Кенни провернули, подчистили пару хвостов, но теперь ведем себя тихо, никаких вызовов к директору и психологу, никакой работы с полицией. Такер, тебя тоже это касается. — А что Такер сразу, — проворчал тот. — Пока буду держаться от вашей компании подальше, со мной будет всё в порядке. Помните Перу? — Задрал ты уже со своим Перу. Просто держи свои пальцы при себе, — огрызнулся Эрик. — В-третьих, Стен, присматривай за мисс МакКормик. Джейсон Уайт может быть не единственной нашей проблемой. На похоронах был Луиджи, сын Большого Тони, главаря местной мафии. У кого есть идеи, как он был знаком с Кенни? Картман обвел присутствующих внимательным взглядом. Под ним Баттерс стушевался, но виду не подал. — Этот вопрос оставим открытым, — произнёс Картман. — Стен, что там с твоими способностями? Марш кивнул. — Тренируюсь понемножку, изучаю физику и сопромат, наращиваю теоретическую базу. — Хорошо, пацаны, дамы, делаем всё, как договорились, никакой самодеятельности, — в приказном тоне заключил Картман. — Ждём Кеннета. Нужно так же убедиться, чтобы этот серийный убийца больше никогда не вышел на свободу. Понятно? — Эй, а кто тебя главным поставил? — возмутился Кайл. — Может то, что больше никто не способен? — огрызнулся тот. — Всё, пацаны, хватит грызться, — осадил обоих Стен. — Помните: не нарываться. Оставьте свои разборки вне школы, иначе заметут к директору. Ясно? Все вразнобой покивали. Баттерс, пользуясь случаем, выскользнул из класса и кинулся в мужской туалет. Кайл был близко, так близко, что он и понятия не имел. Он не мог допустить, чтобы пацаны узнали о связи Кенни с местной мафией. Кенни его об этом попросил, и он не имел права подвести его, тем более в таком серьезном деле. Его потрясло, что Кенни, такой хороший и серьёзный, с таким большим и чистым сердцем, мог работать с мафией. Он верил, что у него есть план, у Мистериона всегда был план и ещё один запасной. Он, как Профессор Хаос, не единожды убеждался в этом. И теперь, когда он исчез, хранить его тайну становилось всё тяжелее. Он плеснул водой из крана себе в лицо и поднял взгляд в зеркало. Оттуда на него смотрел долговязый юноша с тонким вертикальным шрамом через левый глаз и светлыми волосами, сбритыми под ноль у висков и шеи, и стоящими торчком сверху. Он понятия не имел, да и не хотел знать, как получилось, что родители перестали его наказывать. Но он считал, что так даже лучше будет. Освобождённый от наказаний и от гнета отца, он мог делать всё, что угодно. Буквально. Даже когда в порыве сбрил с головы часть волос. Он мог вести себя, как угодно, и уже не нужно было что-то придумывать. Вопреки собственным ожиданиям, он не стал вести себя хуже, не стал матерым хулиганом, как Такер или засранцем, как Картман. В какой-то степени он понимал, что с ним что-то не то, но он не придавал этому особого значения, пряча всю свою обиду и ярость под маской Профессора Хаоса или под платьем Марджорин. Но сейчас, без давления и без контроля, ярости стало меньше, и ему самому стало легче. Только неясная грусть по неизвестным причинам осталась. Он пытался найти причины, но на ум пришло только то, что в одном классе с ним не было Кенни в его вечной оранжевой парке. Его ободряющего матерного слова и бескорыстной помощи тогда, когда это надо. Возможно, его чувства к Кеннету были иными, чем он мог себе признать. Возможно, Картман был больше прав, чем он хотел, что Лео интересуется парнями больше, чем девушками. Но такие детали волновали его мало, он хотел, чтобы он снова видел позади себя на уроках знакомую фигуру в оранжевом. Просто он хотел, чтобы всё было как раньше — но он не был настолько наивен, чтобы верить, что всё так и будет. МакКормик уже сбежал. Леопольд помнил, что он видел Кенни, когда Стен и его друзья побили его. Помнил, но поверить до конца не мог. Если Кенни больше в Южный Парк не вернётся — он сам бы на его месте не возвращался — он был готов последовать за ним, куда угодно, пусть даже к самому дьяволу в его царство. Он сделает это, пусть даже для этого придётся снова стать Профессором Хаосом. Он рассмеялся, низко и коварно, и от этого смеха на зеркале поползла трещина, похожая на молнию.***
В Нью-Йорке было что-то ещё, помимо очевидного, что-то, что нельзя было сразу почувствовать или узнать. Этот город был наполнен силой, неведомой для меня и опасной. Некоторое время я отгораживался от этой силы, как будто я боялся, что она может уничтожить меня. Но так я долго не смог ходить, так вредно было ходить долго, так гласила методичка. А потом я сообразил — если об этом есть в методичке, то это не причинит мне особого вреда. И я рискнул, открылся этой странной, страшной энергии. В самое первое мгновение, показавшимся мне бесконечным, я думал, что меня снесет на месте эта сила — это был концентрированный коктейль из самой сути города, его эмоций, людей, живущих здесь, их радостей, страданий, вкуса ланча и горечь выпитого кофе, сладкий мартини, все вместе и сразу. Мне обожгло глаза, язык и голову где-то под затылком. Длилось всего мгновение, но мне хватило. Большой город, много энергии — следовало бы ожидать. Я потряс головой, вытрясая из неё чей-то острый бурито на завтрак, выматерился и больше не закрывался. Я не переставал слышать город, но тише теперь и отдаленнее, как плохо настроенное радио с минимальной громкостью. Что-то похожее я чувствовал в Южном Парке, но гораздо слабее, как будто это была едва теплящаяся жизнь там, где в Нью-Йорке грохотала бурная горная река. В первый раз я просто пропустил ее через себя, но после я всё-таки рискнул и хлебнул немного, совсем чуть-чуть, но мне хватило. Я два дня потом не спал. Я пробовал как-то наркотики, но эта штука оказалось намного забористее. Как будто хлебнул чистого топлива. Я выжидал. Приспосабливался к городу, ходил по его улицам, дышал его наполненным жизнью воздухом. Работал, отдыхал, сидел в Интернете — сознательно не посещая Фейсбук — зачитывал до дыр методичку, многого не понимая, но механически запоминая информацию. Трахался с симпатичными девушками. Успешно учил итальянский, который по сравнению с японским был сущей ерундой. Я был плотно занят, но не разгуливал по крышам в фиолетовом костюме, как я мог от себя ожидать. Я решил не притрагиваться к костюму Мистериона, просто попробовать жить обычной жизнью без геройств, хотя к хуям у меня жизнь обычной была. Кто угодно мог подтвердить, от жирного ублюдка Картмана до славного парня Сатаны и его агрессивного сыночка. Я решил, что мне нахуй не нужны ещё приключения. Я не был уверен, что такому городу, как этот, вообще нужен герой. Но меня не отпускало. Я видел, что творится на улицах этого города с наступлением темноты, что творится на широких оживленных улицах города — и что происходило на неосвещенных улицах и особенно в грязных узких переулках. Я старался, но у меня плохо выходило. Со временем внутри меня нарастала мрачная неудовлетворенность, там, где раньше обычно был недосып от ночных прогулок по крыше. Я старался игнорировать и это, но неразборчивый шепот пробрался и в мои сны. Я ворочался и грыз подушку. Я мог сколько угодно отворачиваться и приказывать себе не смотреть, но сколько я бы не отворачивался, истина оставалось простой. Мне не плевать. В один прекрасный вечер я не выдержал и достал костюм. Ткань была прочной и эластичной, форма была в своё время сделана из специальной ткани и сшита на заказ в Денвере. Сиреневая водолазка с темно-зеленой «М» на груди, темно-фиолетовый плащ и плотные перчатки. Ткань приятно касалась кожи, принося с собой множество воспоминаний. Заставляя вспомнить причины, почему я вообще пошёл по такому пути. Почему я стал героем. Почему я стал вообще тратить своё время и свою жизнь на прятки по крышам и сомнительное удовольствие от драк в переулках. Я привык к тому, что постоянно умираю, что со мной всё будет в порядке, более или менее, в конечном итоге. В конце концов, я снова открою глаза и окажусь живым. Таким талантом никто из живущих не обладает, для них пуля в голову, или оказаться размазаным по асфальту грузовиком, всегда будет фатальным. Конечной остановкой, билетом в один конец. А для меня всего лишь очередным неприятным опытом. О чёрт, всё равно сдохну когда-либо. Так почему бы не попробовать сделать что-то для других людей, попробовать спасти кого-либо, хороших людей от психопатов и насильников. Не допустить чьей-то бессмысленной смерти. Это была не просто форма, это был символ справедливости для меня и спасение для тех, кто попал в беду. Это работало в Южном Парке, и это должно было сработать в Нью-Йорке. Начать нужно было с малого, просто остановить пару хулиганистых придурков, а потом, когда слухи пойдут, будет только достаточно моего появления для разгона слишком активных придурков. Переоделся я быстро. Слишком часто я надевал эту форму, чтобы делать это практически наощупь. Новым было снаряжение с оружием — меч на левом бедре, пистолет на правом, военный нож на щиколотке, скрытый высоким сапогом. Изменения перетерпела и маска — вместо узкой полоски ткани теперь была пластиковая гибкая маска, от затылка до самого рта. Накинув в последнюю очередь на спину плащ и прикрыв голову капюшоном, я выскользнул через окно на улицу. В этом городе были пожарные лестницы, лучшее отличие от ржавых водопроводных труб и узких подоконников. Забравшись в несколько прыжков на крышу, я устроился на краю и прислушался к звукам города и к собственным ощущениям. В городе уже наступила ночь, и прохладный воздух то и дело разрывали сирены скорой и полицейских машин. Обычная ночь большого города, да, и я мог сделать кое-что, чтобы она стала лучше. Чтобы она для кого-то не стала последней. Надев костюм Мистериона и называясь этим именем, я на время становился другим человеком. Лучшей версией себя, серьезным и более зрелым. Мне нравилась такая перемена, я чувствовал, что могу свернуть горы и спасти мир. Я превращался в героя. И действовал, как герой. А герои, как показала практика, чаще всего искали приключения, чем неожиданно на них нарывались. Оттолкнувшись от края крыши, я в один гигантский прыжок перелетел на соседнюю и побежал вперёд, двигаясь по самому бортику и перескакивая в один мах на следующий. Сверху город казался отдельной звёздной системой, передо мной растелилось бесконечное количество горящих вдали и близко, окон-звезд, и за каждым был свой мир и своя история. Белый свет окон разбавляли цвета вывесок и проблесковые маячки. Я бежал дальше, не думая, куда именно я бегу, ведомый лишь только случаем да собственным неясным предчувствием. Где-то должно случиться что-то плохое, и я должен был это предотвратить, любой ценой. И где-то очередные неприятности ждали меня. Пролетая в прыжке мимо очередных окон, подумал на мгновение, как меня видят со стороны. Темно-фиолетовый плащ позволял сливаться с тенями и темнотой, как единое целое, а светлые волосы, единственное, что могло выделяться, были надёжно скрыты под капюшоном. В отличии от светлой формы Человека-Инструмента или разноцветных крыльев Воздушного Змея, в темноте я мало отличался от призрака. Призрака жёсткого возмездия преступника или невидимого ангела-хранителя для невинных жертв. Сегодня моя ночь, и сегодня я покажу миру, кто я есть на самом деле. Добравшись по крышам до самых злачных районов города, я замедлился и прислушался. Откуда-то со стороны остро потянуло холодом, тем самым характерным ледяным движением нематериального ветра, которое было предчувствием смерти. Оно сопровождало каждую мою смерть, но сегодня это была не моя смерть. Я перебрался на соседний дом по направлению к холоду и взглянул вниз. Внизу, на освещённой улице пятеро здоровых парней шутками и смехом гнали молодую девушку с длинными светлыми волосами в тёмный переулок. Несправедливое численное преимущество — его можно легко исправить. Прыжок с пятиэтажного дома никак к категории разумных вещей отнести нельзя было, но я делал вещи и побезумнее. Я упал спиной вперёд с крыши, и тренированное тело не подвело меня. Едва успев пролететь один этаж, я с силой оттолкнулся ногами от стены и, сгруппировавшись, с ускорением полетел наискось от дома к противоположной стороне улицы, целясь ногами в самого говорливого и наглого парня. Удар получился на славу, плохие парни повалились на землю, как кегли, а я, ловко перекувыркнувшись, приземлился на асфальт спиной к девушке. Та вскрикнула от неожиданности, но к её сообразительности, она осталась за моей спиной. — Настоятельно советую на этот вечер ограничиться приключениями и отправиться по домам, — вежливо посоветовал я низким голосом, пока плохие парни поднимались на ноги. — А ты кто такой, чтобы указывать нам, что делать, ты, придурок, — агрессивно выкрикнул один из них. — Меня зовут Мистерион, — я качнул головой, — и я ангел, что хранит этот город в ночи. — Ещё один херов мститель, — крикнул другой. — А ты попробуй нас остановить, — предложил главарь. — Или ты только болтать можешь? Я повёл плечами — это он сам предложил — и первым кинулся в бой. Прежде чем зачинщик успел сообразить, он уже успел получить от меня пару крепких ударов в лицо. Первое, что я усвоил ещё в раннем детстве, во время бесконечных драк, — что орущий от боли соперник угрозы уже не представляет. А второе — что честные драки подходят только для телевизионных шоу, но никак не для улиц. Не останавливаясь, я сыпанул во второго заранее подготовленного жгучего перца, целясь в глаза, а третьему со всей силы ударил в солнечное сплетение, заставляя вспоминать, как надо дышать. Четвёртый попытался напасть на меня со спины с ножом, но я резко развернулся, стегая его краем плаща, и, поймав его запястье, чуть подправил траекторию движения, заставляя тыкнуть своего приятеля в плечо. После чего резко провернул запястье, выворачивая его и проворачивая нож в ране. Сдвоенный вопль боли был мне ответом. Но в пылу боя я забыл об одной важной вещи — про собственную безопасность. Главарь достал пистолет и выстрелил мне в спину. Боли я сначала не почувствовал, только сильный толчок в спину, развернулся к нему и получил ещё два выстрела практически в упор. Пули с мерзким мокрым звуком вошли в моё тело. Не останавливаясь, я сделал ему подсечку и несколько раз с силой пнул его ботинком в тело. Где-то поблизости завыли сирены. Оглянувшись, я увидел, как спасенная мной девица убегает прочь с телефоном в руке. Сегодня у неё удачная ночь, в отличии от меня. Я машинально коснулся рукой груди и тупо уставился на кровь на перчатке. Форменную водолазку быстро заливало тёмным и тёплым, и не нужно было быть слишком умным, чтобы догадаться, что это моя собственная кровь, стремительно из меня вытекающая. Пошатнувшись, я зашагал прочь, ища укромное местечко. Экипировку следует улучшить, да и тактика не совершенна. Стоит подумать над серьезными улучшениями. Свернув в первый попавшийся переулок, я упал за первым мусорным баком и позволил себе расслабиться. В первый раз на свалке помираю, что ли. С каждой минутой я всё слабел, моё тело истекало кровью, и я кусал губы и негромко стонал от боли. Три пули в корпус, шутка ли. Тело всё тяжелело, а душа становилась всё легче и легче. Я парил, как перышко, и возносился вверх. Я умер, снова. Судя по всему, сейчас мне светит рай. Долго я там не бывал, неплохо бы снова его навестить. Через несколько секунд парения я оказался перед высокими золотыми воротами. Они бесшумно раскрылись, пропуская меня, и я смело шагнул внутрь, прямо на вечно зеленую траву. Всё здесь осталось как в прошлый раз, когда я был здесь. Бесконечный вечный сад, полный вечноцветущих растений и цветов. Среди деревьев порхали разноцветные бабочки с хрустальными крылышками и ангелы с белоснежными крыльями. С бесконечного неба лился тёплый бесконечно прекрасный свет. Я задрал голову, смотря на этот свет, не щурясь и не прикрывая глаз. Здесь этот свет не причинял боли, он был приятен, на него хотелось смотреть вечно, в нем хотелось раствориться и стать его частью… — Здравствуй, юный Кеннет, — раздалось совсем рядом. Я развернулся на голос. Рядом со мной стоял архангел Михаиил и терпеливо смотрел на меня. Я молча кивнул и последовал за ним. Мы прогуливались по райскому саду и молчали, только здоровались с дружелюбными обитателями сада. Он явно хотел со мной что-то обсудить, но молчал. Выжидал, наверное. Я тоже молчал, только пользуясь возможностью насладиться благорадостным спокойствием и тишиной. — Ты часто здесь появляешься, юный Кеннет, — разродился он. Я угукнул. — Сюда попасть мало, кому получается, но ты можешь попадать и возвращаться к жизни. Я угукнул ещё раз, мало представляя, куда он клонит. Каждый раз, как я сюда попадал, на это были достаточно веские поводы. Да к тому же, меня встречал сам архангел Михаиил, предводитель воинства яростного ангельского, который обычно был немного занят, чтобы поговорить по душам с ещё одним покойником. Что, у них снова большой махач с силами Ада? — Обычно прибывшие сюда души получают свою силу, обретая покой и силу только после своей смерти. Однако ты обрёл свою силу ещё при жизни и удачно ею пользуешься, попадая и покидая райский сад по своему желанию, — он кинул на меня косой, полный неявственного подозрения, взгляд. Райские жители не могли испытывать сильные негативные эмоции. — Так полагаю, гиенну огненную ты тоже регулярно навещаешь. Я только кивнул. — Я знаю, что ты покинешь райский сад и вернёшься к жизни. Я предполагаю, что ты слишком любишь жизнь, чтобы остаться здесь, — он помолчал. — Так же здесь знают, что Сатана сделал тебе уникальное предложение. Я молчал и ждал. — Ты должен понимать, что всё, что он скажет тебе, всё, что он тебе пообещает — это мракобесная гниль и обман, и ничего больше. Всё, что он тебе даст, обернётся, в конечном итоге, против тебя. — Я знаю, — оповестил я. — Ты вернёшься жить, но в конце концов я хочу, чтобы ты сделал правильный и мудрый выбор. Мне понадобилось несколько минут, чтобы подобрать слова. Материться и откровенно посылать архангела было как-то не вежливо. Михаиил заметил моё замешательство. — И для того, чтобы помочь тебе сделать правильный выбор, я преподнесу тебе дар. Великий дар для свержения зла. Подними свой меч. Мы остановились. Я с подозрением взглянул на него и снял с бедра меч. Он простер над ним ладонь, и лезвие меча засветилось сначала белым светом, а потом — сиреневым. Металл в моей руке раскалился, но я удержал меч. Свет погас, но тепло оставалось, как будто я держу кусок раскалённого угля. Тепло было сильным, но терпимым и бесконечно приятным. На вечное мгновение мне показалось, что я держу в руке не узкое лезвие заточенного металла с оплетеной ручкой, а настоящий меч, с удобной, подогнанной под мою ладонь, рукоятью, кованной изысканной гардой и широким лезвием с рунами вдоль клинка. Он выглядел как будто нарочно воплощенным нисходящим светом, тем редким видом светлой магии, что используется для поражения врагов. — Ты будешь использовать этот меч для борьбы со злом. Он останется и в реальности, и ты сможешь использовать его для тех целей по истреблению зла. Это очень сильное орудие. — И вы не боитесь давать его мне? — поинтересовался я. — Здесь, в раю, людские души кристально прозрачны, и все их пороки и достоинства видны, как на ладони. У тебя невинное сердце и чистая душа. Ты бескорыстен и готов на самопожертвование, даже несмотря на то, что ты возвращаешься к жизни. И даже те грехи, которыми ты нередко предаешься, не пятнают грязью твою сущность. Ты сделаешь всё правильно. Грехи для меня дело понятное и знакомое. Из-за своей гордыни я как раз в последний раз и помер. Но смогу ли я всё сделать правильно, это ещё вопрос. Но я не задал этот вопрос вслух. — Сомнения — это тоже человеческое чувство. Тебе не следует поддаваться ему. Я кивнул. — Постараюсь вас не подвести, — буркнул я. Михаиил вопросительно посмотрел на меня. — Я подумаю, чтобы после остаться здесь. Он кивнул и неглубоко поклонился мне. Удивленный, я поклонился в ответ, гораздо глубже. По социальной и военной иерархии он стоял гораздо выше меня. Он развернул сверкающие крылья и с места взмыл в воздух. Позер, блин, решил я, с некоторой завистью смотря ему вслед. Белой завистью, здесь по-другому думать сложно. Я пошёл прочь, держа меч, вернувший свой первородный вид, в опущенной руке, и ища местечко в траве поудобнее на вид. Найдя место под раскидистым деревом с широкими листьями, я улегся прямо в траву и положил меч рядом, под рукой, и прикрыл глаза. Райский свет это, конечно, хорошо, но мне хотелось просто некоторое время отдохнуть. Приятная тень и прохлада разморили меня, и я провалился в дрему. Я лежал некоторое время, прежде чем услышал голоса. — Какая жалость, такой молодой, и уже умер. — Зато теперь он здесь, в лучшем мире. Мормоны и атеисты. Такие добрые и отзывчивые люди, что их даже слать на хер неудобно. — Эй, а я его знаю, — воскликнул кто-то из них, — Этот парень как-то играл с нами в гольф. Такой милый юноша. — Давайте оставим его отдыхать. — Не будем ему мешать. Голоса отдалились, а я ещё некоторое время лежал, пока не заснул окончательно. Последнее, что я помню перед тем, как окончательно провалился в сон, это ощущение мягкой травы подо мной, рукоятки меча под кончиками пальцев и тёплого света, бьющего сковь закрытые глаза. Через секунду мягко свет сменился режущим светом солнца. Полуденного солнца. Я резко сел в постели, в своей постели в Бронсвиле. Я снова был жив, и меч мой лежал рядом со мной, там, где я его и оставил. Я наклонился, туда, куда кинул сумку. Телефон молча и укоризненно показывал, что я отсутствовал добрых три дня. Хорошо я поспал. Но мне звонил только Митчелл. Я перезвонил ему. — Есть задание? — сразу спросил я. — Нет, просто хотел узнать, куда ты подевался, — ответил он. — Отдохнуть решил, — огрызнулся я. — Напиться уже нельзя спокойно. — Да ладно, фиг с тобой, бухай дальше, алкоголик, — усмехнулся он. Я отключился и закинул телефон в недра кровати. Меч лежал там же, где я его оставил. Я схватился за рукоять и притянул его к себе. Лезвие меча вспыхнуло сиреневым светом и через мгновение перекинулось на мою руку, а после — и на всё тело. Лёгкое, невесомое сиреневое пламя охватило меня всего, но оно не обжигало и не причиняло мне вреда. Наоборот, оно вдохновляло и воодушевляло, придавало уверенности в собственных силах, но это была не гибельная самонадеянность, а отвага и героизм, что позволяли совершать поистине великие поступки. Очень хотелось совершать подвиги и спасать мир. В зеркале отражался герой. Парень, объятый пламенем, чей взор горел мягким голубым светом, а волосы стояли дыбом и шевелились вместе с прозрачным сиреневым пламенем. Это было прекрасно: то, что я видел и как я себя ощущал. Хотелось так ощущать себя вечно, но нужно было научиться владеть такого рода силой, чтобы она подчинялась мне, а не я ей. Я вздохнул несколько раз, глубоко и медленно, укрощая собственное пламя, концентрируясь и загоняя его вглубь себя. Пламя угасло, но не потухло — оно стало частью меня. Сила осталась во мне и мече, он стал не просто прессованным и заточенным куском металлического сплава, а орудием боя высшей светлой магии. При правильном использовании — направленным орудием огромной разрушительной силы. И такую силу нужно изучить и покорить. Наскоро одевшись, я подхватил меч, спрятал его в ножны на бедре и прикрыл его сверху паркой. Поисковик в телефоне подсказал мне нужное место. Свалка старых машин. Отдаленное безлюдное место, не привлекающие внимание, даже если там немного пошумят. Я буду там шуметь. Нужно испытать моё новое оружие в бою, хотя бы со старыми машинами. И не только оружие. Пока я ехал в автобусе, я почувствовал, что во мне есть кое-что ещё, помимо телекинеза, новая сила, связанная с тем даром, что я получил в раю. Несколько раз я щелкнул пальцами, как будто вхолостую щелкая зажигалкой. После нескольких попыток над собранными в горсть пальцами возник тонкий лепесток огня, почти прозрачный, с легким оранжевым отливом. Он почти не грел, но стоило сфокусироваться на пламени и немного мысленно нажать, как лепесток огня налился цветом и жаром. Я почувствовал тепло даже сквозь парку. Это походило на телекинез, но ощущалось по-другому. Другой оттенок вкуса на языке, как другой сорт хлеба или лимонная шипучка вместо малиновой. Я посмаковал новый вкус и вышел из автобуса. Меня занесло на окраину города, и мне пришлось ещё пройтись с полчаса, чтобы дойти до свалки. Говностан на краю Зажопинска, прямо как мой родной городок. Я прошёлся по свалке старых автомобилей и прочих машин, примериваясь и оценивая. Не сбавляя шага, я снял с бедра меч и прокрутил его восьмеркой несколько раз. Расслабить руку, плечо и предплечье, крутить только кистью и придерживать пальцами, но не цепляться крепко, а придерживать нежно, как волосы или руку любимой девушки. Меч летал в воздухе, с тонким свистом рассекая его и оставляя после себя едва видимый след. Ночью это смотрелось бы намного эффектнее. Ускорив шаг и продолжая фехтовать, я продолжал двигаться вперёд и с наскока, нисходящим ударом, рассек первую машину. Лезвие меча прошло сквозь него легко и просто, как будто я продолжал фехтовать. Не останавливаясь и особо не задумываясь, я развернулся и горизонтальным ударом по другой машине снес ей крышу. Повернувшись на месте, я нанес ещё один удар, на несколько сантиметров ниже, на уровне кресел. Меч резал металл так же легко, как синтетику сидений. Я пальцем потрогал срез. Чистый и гладкий металл, едва ли не отполированный, и никакого нагрева. Обычный меч точно так не смог бы. Я перехватил меч поудобнее и побежал дальше. Эта та прокачка оружия, которая мне так нужна была. Можно было бы ещё так подшаманить с пистолетом, совсем прекрасно. И тогда не просру следующий бой так же бездарно, как получилось в предыдущий раз. Я орудовал мечом, разнося машины и параллельно размышлял ещё об одной вещи. Тот ублюдок, которого я побил в последний раз, что-то там вякнул о том, что я «ещё один мститель». Мысль была чрезвычайно свежей и своевременной, а главное — очень важной. В этом городе орудовали и другие люди со сверхспособностями. Они так же, как я, с наступлением темноты выходили патрулировать улицы города и так же, как я, спасали людей. Мы с ними ходили по одним улицам в одном городе. Люди, которые думали так же, как я, и занимались тем же. Единомышленники и соратники. Те, кто надевает костюм супергероя не просто играясь, а всерьёз, рискуя своей шкурой для спасения тех, кому помощь действительно нужна. У меня кругом шла голова, и я задыхался от одной этой мысли. Возможно, так же от рубки и от быстрого бега и прыжков — я пробовал наносить вертикальные удары снизу и сверху — но тем не менее, мысль была острой и шикарной. Вероятно, кто-то из них будет обладать схожими с моими способностями. Может быть, статистически более вероятно, что в большом городе, где было больше людей и больше преступности… я просто позволил себе надеется. Одна только мысль, что здесь я больше не буду один, воодушевляла и придавала сил больше, чем дар с небес. Меч не подводил: он послушно резал всё, что попадало под лезвие. Отдушина для любителей бессмысленной драки и разрушений, однако я знал, что буду использовать его только для правого дела. Вернулся я домой уже затемно, когда вспышки света стали видны. Усевшись с пиццей и газировкой на подоконнике, я открыл окно и, высунув на улицу ноги, взял в руки планшет. Несколько минут я колебался, прежде чем зайти на Фейсбук. Сомнения — это удел людей, их слабость, и эта слабость может пойти мне во вред. Я люблю пацанов, мы с ними через многое прошли, и пусть я отдалился от них в последние годы, они всё равно мои друзья. Стенли получил то, что заслуживает, да и Картман с Кайлом тоже… получили по заслугам. Им бы только научиться управлять своими способностями и научиться их использовать правильно. Судя по тому, что я успел увидеть, Марш уже понял. Картман вызывал у меня серьёзные сомнения, но Кайл поможет понять ему вещи правильно. И пусть они потом меня убьют, это будет лучше для них обоих. Введя логин и пароль, я зашёл на свою учетную запись на Фейсбуке. Едва я это сделал, на меня обрушилась лавина уведомлений. Сообщения, отметки на фотографиях, уведомления, добавления записей на стену… меня сколько не было здесь? Месяц, два? Сообщения от Картмана я удалил не читая — там были одни завуалированные угрозы. Леопольд писал мне какую-то ерунду про школу, Кайл ограничился несколькими сухими сообщениями. Стен оказался самым информативным. Твик и Такер продолжали встречаться на виду у всей школы, Баттерса перестали наказывать родители, и он стал неуправляемым злом, появляющимся только на контрольных. Гораздо интереснее была новость о том, что родителей отправили на лечение от алкогольной зависимости, а Карен переехала к Маршам. В этом чувствовался запах пердежа одной знакомой толстой задницы. Картман пытался ко мне подлизаться. Когда он хотел чего-то добиться, он был способен на всё, что угодно, даже на хорошие поступки. Пока я размышлял, начало смеркаться, и судорожно замелькали значки онлайна. Стен, Кайл, Баттерс, Картман, Венди, даже Карен. Они заметили, что я в сети. Причем Стен был в сети с компьютера, а все остальные, и, как ни странно, Карен, — с телефона. Почти сразу же мне пришло приглашение на общую конференцию. Я долго, с полминуты, смотрел на мигающую иконку. Они там, все вместе, все мои друзья, и даже сестра, и они все вместе ждут меня, у Стена дома, в его комнате, под самой крышей, куда я не единожды забирался. Они ждут меня, но я знал, на что способен каждый из них. Картман сможет узнать, где я, по моему окружению и звукам, когда включится вебка, а Кайл попросту отследит меня через интернет. Так рисковать нельзя было. С другой стороны, сомнения — это так по-человечески. Мне не стоило сомневаться в моих старых друзьях. И мне не стоило сомневаться в себе. Отклонив приглашение, я вышел из Фейсбука и отключил планшет. Мне стоило самому навестить их. Достал из морозильника несколько замороженных пицц из китайской закусочной и переложил стопку стодолларовых купюр во внутренний карман парки, которую я надел. С ногами забравшись на кровать, я закрыл глаза и представил себе комнату Стена, его самого за компьютером, и друзей вокруг него. Звук щелканья клавиатуры под его пальцами и звук голоса, уже достаточно взрослого и низкого. И начал падать назад. И упал точно в кровать Стена, и она даже не скрипнула. Пацаны все таращились в компьютер. Я поставил замороженные пиццы на пол. — Че, соскучились по мне, пидорасы? — поинтересовался я. Эффект превзошел все мои ожидания. От неожиданности Баттерс завизжал, высоко и пронзительно. Я зажал уши руками. Его визг заглушил телевизор миссис Марш и отвлек от записи новой песни Ренди. Его визг раскатисто пронесся по улицам города и выбил пару окон в местном полицейском офисе. Он добрался даже до школы, где расколол стекло в пацанском туалете и лопнул мониторы в компьютерном классе. Сторожилы города, которые помнили ещё нашествие Меха-Стрейзанд, задрожали от ужаса. Где-то в глубоком лесу стая адских зверят откликнулась в ответ, приветствуя владыку тьмы. Прокатившись по городу, звук потерялся где-то в горах. Когда у него закончился воздух, он развернулся и кинулся ко мне, набирая воздух для нового вопля. Наверно, ему понравилось. Я отнял руки от ушей и приложил к его губам палец в универсальном жесте молчания. — Тсс, мы все тебя услышали, — Лео заткнулся и выдохнул. — Вот дерьмо, — выплюнул Картман, — нищеброд вернулся. Баттерс кинулся ко мне на шею молча, только всхлипывая что-то похожее на мое имя. Все остальные тоже подошли ко мне. Стен ударил по спине, Карен прижалась ко мне сбоку, а Кайл дружески стукнул в плечо. Венди, не стесняясь, растрепала мне волосы. Даже Картман подошел ко мне поближе. Дверь комнаты приоткрылась. — У вас всё в порядке? — поинтересовалась мама Стена. Оглядев нас, она убедилась, что все здесь, и унесла разогревать пиццу. — Лео, блин, — прохрипел я, — ты меня придушишь, — он висел на мне мешком, сдавливая горло весьма ощутимо. — Не думаю, что тебе понравится обниматься с трупом. Он не реагировал, и я распахнул ладонь, заставляя его ноги оторваться от пола. Он легонько взвизгнул, когда осознал, что повис в воздухе полностью, без какой-либо опоры, кроме моей силы. Пацаны догадались быстро, что есть связь между незапланированным полетом Баттерса и моей распахнутой ладони. Легко поведя ладонью вниз, я приземлил Лео поперек кровати животом вниз. — Кенни, ты нереально крут, — оценил Стен восхищенно. — Это телекинез, да? Потрясающе. — О, начинается, — возвел глаза к потолку Эрик, — Пресвятой МакКормик вернулся, и теперь мы все будем лизать ему яйца. — Ну ты же лижешь, — рассудительно отозвался Кайл. — Кен, ты в курсе, куда он отправил твоих родителей? — Я в курсе, — отозвался я. — Очень мило, спасибо. — И мистер и миссис Марш взяли меня к себе из-за него, — подала голос Карен. Я прикрыл глаза и уткнулся лицом в ее макушку, пахнующую сладким детским шампунем. Вот, чего мне не хватало. — Кенни, — обессиленно прошептал Баттерс, — Ты живой. Я был на твоих похоронах, а ты всё равно живой! — я неопределенно повел плечом. Такое бывает, да. — О божечки, можно я хотя бы подержусь за тебя? — не дожидаясь разрешения, он крепко вцепился мне в плечо. — Пацаны, у меня идея! — громко воскликнул Стен. — Давайте это дело отметим! Кенни вернулся! — Я не… — попытался возразить я, но все заголосили, соглашаясь, и Стен достал из стенного шкафа припрятанную бутылку виски. В дверь потихоньку постучались. — Стенли? — раздался голос его отца. — Можно войти? — О черт, — Стен попытался спрятать виски обратно, но Ренди вошел быстрее, и в руках у него была бутылка джина. Отец и сын приобрели одинаково испуганное выражение лица, как у застигнутых врасплох тараканов на кухне. Ренди кивнул и перевел взгляд на меня. — О, привет, Человек-Паук, — он кивнул мне, как будто мы были давними знакомыми и уселся на подоконник. Почуяв, что никто наказывать их не собирается, ребята зашевелились. Венди сходила на кухню за пиццей и уселась в объятиях Стена, одарив уничтожающим взглядом. Ах, «Джанетт». Подтянув под себя ноги, я устроил на своих коленях Карен, машинально отмечая, что она отъелась и на ней явно новая одежда. Да и выглядела она намного лучше, чем раньше. Баттерс так и не отцепился от моей руки. Кайл устроился прямо на полу, а Картман взгромоздился на стол. Виски разлили по стаканам, ребята начали пожирать пиццу и наперебой делиться новостями. Школьными, городскими, Кайл попытался начать разговор о моих похоронах, но Эрик с несвойственной ему деликатностью пнул того ногой, и тот заткнулся. Я сделал вид, что ничего не заметил. Я, в большинстве своем, только наслаждался ощущением сестры на своих руках. Ребята всё говорили, иногда даже перебивая друг друга, а я всё пытался вспомнить, когда мы так все собирались. За исключением девочек, мы любили собираться этой компанией, но в последние годы мы отдалились. Когда мы последний раз так сидели? Кажется, после эпопеи с войны консолей и войны за Палку Истины. Еще до того, как в городе появилась Содосопа. Зачем мне все эти новости, если я перестал быть частью их жизни несколько лет назад. — А ты как, приятель? — спросил Стен. — Где живешь, чем занимаешься? Я дернул плечом, свободным от Баттерса. — Снимаю комнату. Зарабатываю немного, привыкаю к новому месту. Геройствую по ночам, — рубленно отвечал я. — Приятель, куда ты отправился? — поитересовался Кайл. — Полгода еще до окончания школы, ты не мог подождать, пока получишь диплом? — Мне сделали предложение, очень выгодное и которое нельзя отложить. — Предложение от мафии? — подал голос Картман. Баттерс судорожно сжал мой локоть, но ничего не сказал. Но это не он проболтался, он молчал. Информация откуда-то из другого места. — Луиджи, сынок Большого Тома. Как ты с ним связан? — Разве не помните? Мы все работали против них с молочными зубами, — не изменившись в лице, соврал я. — Твой отъезд связан с твоими способностями? — спросил Стен. — С тем, что ты мне дал способности? Я помялся. Не говорить же им всю правду. — Твои способности связаны с орденом поклонения Ктулху? — снова спросил Картман. Я вскинул на него взгляд. — Мы нашли в тайнике в твоей комнате «Некрономикон». Это оттуда твои силы? — «Некрономикон»? В ответ Картман спрыгнул со стола и вытащил из своего рюкзака толстую знакомую книгу в твердом переплете и кинул ее на кровать передо мной. «Некрономикон» мягко отпружинил на кровати, как что-то обыкновенное, а не как кусок преисподней. — Хуйня ваш «Некрономикон», — произнес я. — Моя сила не от этой книги. Под моим тяжелым взглядом книга нагрелась и мерзко завоняла серой и паленой бумагой. В одно мгновение книга полыхнула бесцветным пламенем. Стен в ужасе отшатнулся, Лео сдавлено вскрикнул, прочие вскочили на ноги. Я надавил, усилил пламя, делая его видимым и густо-оранжевым, почти красным. Карен вцепилась в меня крепко, почти до боли. Книга прогорела до основания, сгорел даже пепел, но покрывало под ней осталось нетронутым. — Ктулху тоже не причём. Всё, что я имею, все сверхспособности, что у меня есть, это не от книги, а только от меня самого. Я спрашивал, и мне чётко ответили. — У кого ты спрашивал? — с нажимом спросил Картман, аж покраснел от волнения. — У мафии? Видимо, его возбуждала только одна мысль о мафии. Я покачал головой. — Ебал я твою мафию, — бросил я. — Сатана мне это говорил и в Раю подтвердили. Пацаны переглянулись в явном ужасе. Они не знали, что я им говорил, они просто не помнили этого. — Я тебе не верю, чел, — покачал головой Стен. — У тебя не могут быть настолько большие силы, чтобы побывать и в аду, и в раю, вернуться оттуда и говорить такие вещи про Ктулху! Пацаны, ну мы же с ним сталкивались, и проиграли, и только Бигглз смог его прогнать… — Если бы Бигглз его не прогнал, то я бы мог его в асфальт закатать. Даже тогда, с минимальными способностями, я смог бы это сделать. — Я не верю тебе, — заявил Стен, держа в руке стакан с виски. Это был уже третий стакан, который он выпил за вечер. Со временем он станет алкашом, как и его отец, допивающий бутылку джина на подоконнике. В конечном итоге, это его и погубит, как и отсутствие хороших приключений в жизни. Приключения я ему уже обеспечил, а вот от алкоголя он избавится прямо сейчас. — А ты хлебни еще, алкаш, — предложил я. Стен послушно отпил виски: его глаза округлились, и он вылил виски изо рта обратно в стакан. — Что это за ебаная гадость? — Это называется алкоголь, и теперь ты его не переносишь. Стен в ужасе посмотрел на свой стакан, отшвырнул его в угол комнаты и кинулся прочь, в ванну. Судя по звукам, его не слабо так тошнило. Венди благодарственно посмотрела на меня. Ей, видимо, тоже не хотелось иметь парня-алкоголика. Он вернулся, весь мокрый. — Ебаная сучара, я тебе это еще припомню, — его снова скрутило, и он унесся в туалет. Я ещё раз крепко обнял сестру, аккуратно отцепил от себя потные ручки Баттерса и поднялся на ноги. — Эй, ты куда? — всполошился Кайл. — Пойду отолью, — соврал я. Перед уходом мне нужно было ещё кое-что сделать. Но прежде чем я спустился вниз, меня нагнал Картман. — Слушай, друг, я сделал для тебя всё. Твои родителя, сестра, Баттерс, — с нажимом произнёс он, — Не пора ли тебе пойти мне навстречу? — Иди на хер, — предложил я. — Ну же, приятель, мы же друзья, в самом деле. Мы же даже дело общее хотели открыть! — Дело? Ты хотел открыть благотворительный фонд по пересадке органов! Моих органов! Ты хотел, чтобы я стрелял себе в голову, а потом распродавать меня по кусочкам! — Я думал, что тебе всё равно, ты же всё равно оказываешься жив, — попытался оправдываться Эрик. — Одно дело умереть, спасая тебя или пацанов, или ещё кого-то от неминуемой смерти, и совсем другое — умирать для того, чтобы ты набил свои карманы! За мой счёт! Сейчас такая же ситуация, ты не думаешь? Такая мелочь не могла смутить Картмана, не таким человеком он был. — Так ты наделишь меня сверхспособностями или нет? В ином случае я буду играть по-плохому, я тебя предупреждаю. — Знаешь, Картман, ты мудак и полная задница, но прошу тебя, не становись для меня настоящей проблемой, — я вскинул брови. — Для меня или моей сёстры. Тебе понятно? Он кивнул, озадаченный моим поведением. Обычно я не огрызался и не угрожал ему, но сегодня, видимо, день перемен, и для него не в лучшую сторону. Картман может быть хорошим человеком, по-своему и очень своеобразно, но может. Оставив его обдумывать сказанное, я вышел на кухню, куда и планировал. Там сидела Шерон Марш и смотрела телевизор. При моём появлении она вскочила на ноги и в замешательстве посмотрела на меня. Она помнит, она знает — она была на моих похоронах. Я коротко кивнул ей. — Миссис Марш. — Кенни, ты действительно жив. — Да, — я пожал плечами, — Со мной такое бывает. Я вот о чем хотел поговорить. Моя сестра, Карен. — Она чудный ребёнок. Спокойная, умная девочка. Отличный аппетит. — Я очень сильно благодарен вам за помощь. После моего отъезда и отъезда родителей у неё никого не осталось. Спасибо вам большое, — я вытащил из внутреннего кармана пачку денег и положил его на стол перед ней. Она вытаращилась на деньги ещё сильнее, чем на меня. — Я привык заботиться о сестре и вдали от неё я могу позаботиться только так. Она всё смотрела на меня и на деньги попеременно с таким выражением опасения на лице, как будто я сейчас её укушу. Как будто я нечто неизвестное и опасное. Такую силу я бы тоже боялся бы. Но она под моим контролем, она часть меня, и мне глупо было бы бояться самого себя. — Она взрослеет, и ей нужны новые игрушки, телефон, платья, заколки, что там нужно ещё девочкам в её возрасте. Она только и смогла, что кивнуть. — Я уверен, что вы не подведете, — уверенно подвел итог я. Она кивнула ещё раз. Мне делать здесь было уже нечего, основную культурную программу я уже выполнил. Сосредоточившись, я закрыл глаза и захотел отправиться домой. Эти прыжки через полстраны были совершенно невыносимы. Я упал в кровать и только тогда позволил себе расслабиться. Проследив сквозь прозрачную дверь кухни, как Кенни дает целую стопку купюр и исчезает, Картман тихо выругался и отправился домой. Здесь уже ничего нельзя было сделать. Дома он плотно поужинал, пошатался по комнате, бессильно попинал вещи и старые игрушки и лег спать рано, как хороший послушный мальчик. Мамочка погладила его по головке, пожелала ему спокойной ночи и погасила свет, прежде, чем выйти. Эрик любил притворяться хорошим мальчиком, чтобы ввести всех в заблуждение, и вызвать небольшой когнитивный диссонанс у тех, кого ему нужно было. Сон всё не шёл. Он лежал в постели и всё думал о приятных вещах. О Мэле Гибсоне или о Гитлере, о массовых убийствах или расчленениях. О евреях, о их маленьких тупых еврейских заговорах. О больших красивых тортах, о кончиках в глазури, о льющимся на жирные блинчики густом сладком сиропе. Эрик закряхтел и перевернулся на живот. Вот так лучше. Под закрытыми веками проносились прекрасные в своей простоте летящие на города бомбы. Ещё секунда, другая, и они упадут на город, вызывая жуткие разрушения и многие смерти… Эрик никогда не жаловался на отсутствие воображения. Он хотел что-то другое. Он, в форме немецкого коммандера, стоял перед публикой и говорил что-то по-немецки, долго и важно. Звук его голоса так прекрасен, и ему внимали, его слушали. Он стоял перед десятками людей, стоящих на коленях, и откуда-то он знал, что они одной, еврейской крови. Они там, где им место, на коленях, перед ним. Лежать на животе становилось определённо неудобно, и он перевернулся на спину. Никто не смеет ему перечить, все должны вникать его слову и уважать его авторитет. Его собственная рука устроилась на члене, и он не стыдился дрочить на ощущение собственной власти над грязными жидами. Он окинул взглядом по толпе и заметил одного жида, который не смотрел на него и не слушал. В следующее мгновение дерзкого жида тащили по коридору два солдата, а он шел позади, наблюдая с тайным удовольствием за тем, как ноги волочились по полу. Эрик с силой провел рукой по члену, наблюдая в собственном воображении, как издеваются над человеком ненавистной ему расы. Еще через мгновение они остались одни, судя по всему, в его кабинете, но у герра Картмана не было желания рассматривать награды и памятные снимки. Жид стоял перед ним на коленях, низко опустив голову, его мерзкие вьющиеся волосы не позволяли увидеть лицо, только изгиб шеи и согнутую спину. Рука его уже вовсю шуровала на собственном члене, только подстегивая воображение. Вот ствол его маузера скользит по этой шее, как бы если он думал, куда лучше пристрелить отброса, чтобы поменьше запачкать кабинет. Но быструю смерть он не подарит — для этого жида это было бы невиданной роскошью. Вместо маузера в его руке черная простая дубинка, и он с силой бьет ей по спине пленника. Жид только стискивает зубы, но не издает ни звука. Второй удар, третий, четвертый: он сбивается со счета, когда второй рукой начинает массировать яички. Дубинка оставила уже на нем множество синяков и кровоподтеков, но жид голову так и не поднял, и не издал ни звука. Неслыханная наглость! Эти отбросы должны вопить о пощаде! Он обходит пленника и, ухватившись за его подбородок, с силой потянул лицо наверх. Пленник поддался, и мир взорвался красками. У жида оказываются огненно-рыжие волосы, длинные и спутанные, светло-молочная тонкая кожа и поразительной зелени глаза. Перед ним на коленях стоял Кайл, повзрослевший, исхудавший, но не сломленный. Его глаза горели так хорошо знакомой ненавистью и упорством. Этот не станет молить о пощаде и кричать, только не он. Этот — не сдастся, никогда не сломается. Картман знает это как никто иной. Он сжимает себя особенно сильно и выгибается на кровати в остром пике удовольствия. Эта его ненависть так прекрасна и сексуальна, что он готов был кончить только от одного его взгляда. В ушах загрохотало, а под зажмуренными веками расцветали салюты. Он судорожно ловил последние отблески удовольствия, когда до него донесся истерический вопль кота. Картман поспешил открыть глаза и сесть в постели. Фейерверк ему не причудился. Над его кроватью, под самым потолком, гасли звездочки, освещая комнату причудливым разноцветным светом, а сама комната была в полном беспорядке, как будто ее разнесли в порыве гнева. Гнева или страсти. Медленно, словно перья, оседали разодранные листы бумаги и наполнитель из разорванных старых игрушек. Компьютер остался на столе, но лежал на боку, словно раненый зверь. Части офисного стула валялись по всей комнате. Отточенным движением Эрик завел руку назад и схватил биту. Он не знал, что произошло, но готов был отбиваться. Но в комнате был только он, даже кошак сбежал. Эрик покрепче сжал биту и только тогда обратил внимание на свои руки. Даже в полутьме было видно, как воздух над ними трепетал, как над огнем, а зажатая в руках бита медленно, но верно распадалась на продольные волокна дерева. Он брезгливо вытряхнул труху и только попытался сдвинуться с места, как все четыре ножки кровати подломились под ним. — Поросеночек, всё в порядке? — донеслось снизу. — На стул в темноте напоролся, — заорал в ответ Эрик и осторожно слез с остатков кровати. Ладони больше не горели невидимым пламенем, и он окончательно успокоился. Прошелся по разгромленной спальне, нашел чистые трусы, переоделся, взял плед и вышел из комнаты. — Я переночую в гостевой комнате! — снова крикнул он. — Как хочешь, сладенький. Устраиваясь на скрипучей кровати в гостевой комнате, Картман напомнил себе о том, что паршивец МакКормик всё-таки сдержал свое слово. Каким именно образом — непонятно, да и насрать, если честно. Главное: он получил чего хотел, а дальше он разберется.