Гласность

Проблемы начались с первых же вопросов. Брагинский просто не мог внятно объяснить, откуда он, Иван, знал лидера преступной группировки, какие отношения их связывали и из-за чего вообще произошла перестрелка. То есть он, конечно, очень старался, но откровенно не представлял, как это донести таким образом, чтобы всё это выглядело правдоподобно… – Так, ладно… – Мужчина в форме устало потёр переносицу, – Давайте тогда оставим разговор о сегодняшних событиях, я вижу, вы немного не в себе. А этот бред в ваших показаниях я потом друзьям зачитаю при следующем же походе в баню. У нас, знаете ли, традиция такая – анекдоты в парилке травить… впрочем, это я отошёл от темы. Вы, Владимир, лучше расскажите мне о себе… Ну, к примеру, дети у вас есть? Иван согласно кивнул. Следователь, тем временем листающий его паспорт, наткнулся взглядом на одну из страниц, ухмыльнулся и продемонстрировал Ивану чистый лист. Сделал он это с самым наигранным укором, мол, как же вы так, взяли и откосили от родительских обязательств? – Много хоть? Брагинский молча закатил глаза – до-хре-ни-ща! Сейчас, благо, демографический спад благополучно прошёл, так что с каждым днём всё больше и больше. Перепись населения старается, но пока у них не особо точно получается в подсчётах (по крайней мере, сам Иван подозревал, что кто-то рисует цифры от балды, вообще не напрягаясь!) – Семён Аркадьевич, – в кабинет заглянула девушка, – если можно, вас на секундочку. Там просто запись с места событий привезли и ещё… в общем, Гриша сказал, что это очень важно! Следователь кивнул и, извинившись, вышел, а младший лейтенант, перед тем как захлопнулась дверь в кабинет, ещё успела бросить на Ивана весьма выразительный взгляд. В чашке чая практически не осталось, и на дне её только одиноко лежал куцый кусочек лимона. Иван грустно вздохнул. Единственное, что радовало – это тот факт, что его пока ещё ни в чём криминальном не подозревали. В полиции просто не могли всерьёз предположить, что обычный преподаватель мог быть замешан в мафиозных разборках, так что если его и допрашивали, то скорее для формальности. Всё же повод для беспокойства имелся: некоторые из свидетелей утверждали, что видели, как Иван разговаривал с Полседьмого прямо пред тем, как её убили. Правда, в противовес им, другие твёрдо стояли на том, что женщина сама себя убила, предварительно зарезав мотоциклиста, а третьи с пеной у рта доказывали, что Полседьмого собиралась «кокнуть» того «высокого мужчину в шарфе», но мотоциклист его спас, правда, расплатившись ценой собственной жизни. На последнем варианте Иван даже умилился фантазии своих сознательных граждан, но определиться, какую из версий стоило всё-таки поддержать, он так и не смог. Следователь всё не возвращался, хотя минула уже не одна минута и даже не десять. Брагинского начало понемногу клонить в сон, поэтому, когда дверь наконец вновь открылась, он даже успел обрадоваться. Только радость быстро сменилась плохим предчувствием, потому что Семён Аркадьевич, вошедший в кабинет, выглядел теперь каким-то особенно сосредоточенным. Он молча положил перед Иваном знакомый реферат и тонкий узкий нож. Оба предметы были местами покрыты разводами почерневшей крови и обёрнуты в целлофан. – У вас есть, что мне сказать, Владимир Иосифович? Брагинский отрицательно покачал головой. А что тут скажешь? В графе «проверил преподаватель» значилась его фамилия. – Этот предмет, – Следователь указал на реферат, – ваша знакомая кинула в напавшего на вас человека… на вас(!), слышите? Целились изначально в вас, Брагин, а ей удалось отвлечь внимание… О том свидетельствуют камеры наблюдения, не отпирайтесь! Давайте начистоту – вы знали, что имели дело с особо опасным преступником? Брагинский ничего не ответил. Согласиться означало, что на него непременно навешают всех собак, да и не понравится его бывшему президенту (когда он узнает, а он непременно узнает!) то, что его страна якшалась с какими-то криминальными личностями, вот совсем же не понравится! И тогда Путин непременно сдаст его, Ивана, на руки новому правительству прямо с клеймом на лбу: «За пределы Кремля не выпускать, умеет находить приключения на задницу!» Сказать «нет» тоже нельзя. Врать собственным правоохранительным органам – это бесчестно. Они ведь для его же блага стараются, так незачем вводить их в заблуждение… Лучше уж тогда с клеймом на лбу… на руки собственному правительству… – А можно позвонить? – Брагинский как можно беспечнее улыбнулся. Ему, на самом деле, нелегко далось это решение. Признавать свои ошибки всегда сложно, особенно перед теми людьми, перед которыми ты всеми силами хотел казаться самостоятельным. Следователь словно этого ожидал. Он даже как будто бы не обратил внимания на то, что его вопрос проигнорировали, и спокойно указал на телефон, стоящий на самом краю стола. Иван ещё несколько мгновений колебался, а потом, глубоко вздохнув, всё-таки поднял трубку. Пальцы чисто механически набрали нужный номер. Несколько протяжных гудков, и на том конце провода наконец ответили. – Да. – Это… ну…я, – Иван замялся, не зная как представиться. Под прицельным взглядом следователя назвать себя Иваном Брагинским, учитывая поддельный паспорт, было бы более чем странно, и уж куда страннее было бы назваться Россией. – Кто «я»? – Требовательно переспросил бывший президент, и стране только и оставалось, что обиженно поджать губы, дуясь на то, что её не узнали. – Звонит та самая причина, ради которой вы отсидели четыре срока!.. На той стороне после небольшой недоумённой паузы, раздался тихий смешок. – Иван?.. Следователь при упоминании о «отсиженных сроках» только сильнее нахмурился, а Брагинский, отчего боясь, что теперь у него могут отобрать телефон, заговорил чуть торопливее. – Я сейчас в полиции, так получилось. Я ни в чём не виноват, но не знаю, как объяснить некоторые вещи и совсем запутался. Я действительно ничего не делал, потому что после того (сами знаете какого) случая веду себя очень осторожно, но всё-таки… – Успокойся, – Бывший президент реагировал на всё куда адекватнее. – В каком ты сейчас отделении?.. – Ну… который ещё в центре. Точнее не совсем в центре, а в северной части Москвы, но только не тот, который ближе к окраине и не тот, который напротив станции метро, а другой… – Ладно! Ничего не говори, я сам тебя найду, только мне потребуется на это время. А ты, в свою очередь, показаний никаких не давай, молчи и всё… хотя… нет, адвоката тоже не требуй. Я сам со всем разберусь! Что-то ещё? Страна задумчиво заглянула в свою чашку из-под чая. – Лимонов хочу. С той стороны телефона покорно вздохнули, а затем связь прервалась. Бывший президент положил трубку. Ивану не нужно было заглядывать в душу этому человеку, чтобы знать наверняка: несмотря на беспокойство, он чувствует облегчение от того, что Россия наконец-таки признал, что он не в состоянии позаботиться сам о себе. В этом облегчении скрывалась надежда на то, что Иван снова вернётся в Кремль, и всё будет по-старому. Путин (хотя и оставил уже свой пост) не был последователем высказывания «А после нас хоть потоп!», и потому неудивительно, что он сильно тяготился тем, что его преемник не знаком с Россией. – «Лимон» вам не поможет, – с долей иронии протянул следователь. – Почему?! – Иван сначала удивился, а потом вспомнил, что ему вообще-то запрещалось с кем-либо говорить до приезда Владимира Владимировича. – Вы не в том положении, и не в тех условиях, – Семён Аркадьевич довольно улыбнулся, – чтобы ваши связи и ваши деньги могли бы вам хоть чем-нибудь помочь. Более того, мы уже сообщили в высшие инстанции о смерти главаря «той самой» группировки, а так же о том, что она все решения принимала не самостоятельно, а под давлением своего настоящего начальства… то есть вас! Брагинский оторопело уставился на следователя. Тот, так и не соизволив сесть на собственный стул, взирал на Ивана сверху вниз с нескрываемым торжеством. – Более того, – продолжил Семён Аркадьевич всё тем же тоном, – могу вам гарантировать, что на телефоне стоит определитель, и мы сейчас вычисляем человека, с которым вы только что связывались… Нашим следственным отделом, знаете ли, давно готовилась облава на криминальную группировку, возглавляемою, как мы тогда полагали, Полседьмого, но нам удавалось захватить только мелких сошек, которые ничего не говорили… И неудачи нас преследовали вплоть до сегодняшнего дня! Иван даже не знал, что сказать от изумления. Это на него, получается, не просто всех собак собираются навешать, это дюжина медведей и плюс полторы белки в качестве процентов за доставленные неудобства. – Ну, с чего вы так решили, а?! – Потому что в характеристике Полседьмого значится «беспринципиальна», а ещё «склонна к ярковыраженной агрессии и насилию». Зато там нет пометки «хладнокровна», а знаете, почему? Потому что наши психологи выявили в совершённых её делах откровенную патологию: ей просто нравилось убивать! Она принципиально не могла броситься защищать плохо знакомого человека, хотя бы потому, что при малейшей опасности оставляла даже членов своей группировки. Ею, с таким набором качеств, просто обязан был кто-то управлять извне… – И всё-таки вы неправы – я не имею никакого отношения к криминалу. – Всё может быть, – согласно кивнул следователь, – ведь, в конце концов, могла же она быть в вас влюблена, к примеру. В вашем сотовом, кстати, и сообщения с её номера… Сказано это было как бы невзначай, но стране совсем не понравилась интонация. Слишком лёгкий путь, на который его откровенно толкают… и тут до Ивана дошел смысл одного важного аспекта… Это же допрос! Ему, Брагинскому, должны были задавать вопросы, а он, в свою очередь, должен был на них послушно и по возможности честно отвечать. Вместо этого следователь распинается тут перед ним, делится подозрениями и версиями случившегося… спрашивается: зачем? Иван мог быть наивным во многих вопросах, но сейчас ответ пришёл с сам собой. Следственный отдел видел связь между ним и опасным преступником; следственный отдел не просто видел, он чуял эту связь, шёл по её запаху, как опытная ищейка по следу, но… ничего конкретного к Ивану у них не было. А потому его сейчас и прощупывали на реакцию, гадая, в каком же направлении следовало им копать и где же они упустили… В тот момент, когда Брагинский это понял, он неожиданно для себя успокоился. А ещё пообещал себе на ближайшие несколько часов дать обет молчания…

***

– Ты как себя чувствуешь-то? – Ксюша ещё раз беспокойно покосилась на парня. – Десятый раз спрашиваешь, – Шилов скривился, как от зубной боли, – на кой чёрт он вообще тебе позвонил? Девушка пожала плечами: – Сказал, что у тебя моральная травма, и что тебя следует проводить до дома, потому что ты непременно напьёшься, а Владимир Иосифович уже успел пообещать твоей маме, что ты будешь доведён до квартиры в целости и сохранности!.. и, видимо, трезвости… Шилов от возмущения даже сбился с шага. – Что? Так эта сволочь ещё и перед мамой отчитывалась?! Ненавижу… вот урод! Я, значит, в его понимании слабохарактерный алкоголик, который в случае чего – сразу в доску!.. – Да ладно тебе, после пережитого… не каждый выдержит! – Девушка не поскупилась добавить в голос капельку лести. – А ты уже в курсе, что произошло? – Шилов хмуро покосился на неё и, дождавшись согласного кивка, устало выдохнул в морозный воздух облачко пара. До нужной остановки было плестись ещё полтора квартала, а ведь шли они неторопливым шагом, и теперь староста думала над тем, о чём бы ей таком поговорить. Ночной город, яркий свет фонарей, иней на ветвях, романтика… но разговор не клеился!.. Спрашивать о сегодняшних событиях было, во-первых, как-то не этично, а во-вторых, Владимир Иосифович и так по сотовому во всех подробностях описал ситуацию, поделившись впечатлениями и успев пожаловаться даже на то, что, мол, в следственном отделе с лимонами совсем туго!.. – Почему ты ненавидишь Брагина? – Вопрос вырвался сам собой. – Ненавижу?.. Слишком сильно чувство, не заслуживает он его. Недолюбливаю – да, но за что мне его любить? Знаешь, если бы не он, я давно бы перевёлся из нашего дурдома в более перспективное место. И не смотри на меня так, нашей стране физики не нужны, не маленькая, должна это понимать. Но я физику знаю не на пять – на шесть, а эта сволочь каждый раз выводит мне тройку с таким выражением лица, будто царский подарок делает! Вот я и решил, что не переведусь, пока не докажу этой гадине… Ксюша хмыкнула, но заметив возмущённый взгляд, сделала вид, что закашлялась, и тут же попыталась перевести тему. – А… ты правда хорошо знаешь физику? Парень, немного задумавшись, кивнул: – Раньше, пока учился в школе, мечтал стать великим физиком-открывателем, создать что-нибудь действительно гениальное и разбогатеть. Последний фактор самый важный, честно говоря; мы тогда с мамой не очень жили… Потом появился отчим, он мне как-то быстро разъяснил, за что в нашей стране деньги платятся, а куда лучше не соваться. Поэтому-то я и хочу уйти в финансовый… – Твой отчим экономист? – Нет, он из правоохранительных органов, откуда-то оттуда… но это точно не для меня. А вот экономика, самое то!.. Только этой сволочи докажу, что знаю физику и сразу переведусь! Но ты только подумай, какая гадина! Его, видите ли, завтра «может и не быть», а задал столько, будто его не на день, а на «пожизненное» забирают! Парень резко затормозил. – Ты чего? – Ксюша обеспокоенно обернулась и встретилась глазами с обеспокоенным взглядом. – Учебник. – Одними губами прошептал Шилов. – Сейчас не заберу, а этот-то потеряет! Так же, как мой реферат!.. Ну н-е-ет… потом ходи, оправдывайся перед библиотекой! Ксюш, ты иди, пока, иди… Я только вернусь, заберу физику. Мигом, обещаю!...

***

– Семён Аркадьевич, простите ещё раз, – в кабинет заглянула всё та же девушка, – к вам тут пришли… Брагинский обернулся; в коридоре маячила странная личность в гражданском. – Извините, я вас побеспокоил… – Ничего страшного, проходите, – следователь доброжелательно улыбнулся, а Иван с подозрением отметил, что Семён Аркадьевич как-то неестественно вытянулся, и его правая рука дрогнула, будто он сначала хотел отдать честь, но потом передумал. «Для военной шишки слишком какой-то… пластилиновый», – подумал Брагинский с дельным интересом рассматривая новоприбывшего гостя. Тот если и походил на военного, то только выправкой, в остальном же – тёплый вязаный свитер с высоким воротником и мягкий рассеянный взгляд откровенно ломали этот образ. – Простите, а можно… – гость в нерешительности остановился посередине кабинета. – Да-да, конечно, оставлю вас наедине, – следователь торопливо собрал папки на столе в одну стопку, – у нас, знаете ли, столько ещё людей не допрошено… Когда следователь с лейтенантом исчезли за дверью, гость ещё некоторое время так и стоял, не шевелясь, с любопытством разглядывая Ивана, а затем всё-таки заговорил: – Меня зовут Александр, а вы ведь Иван, правильно? Иван Брагинский? Я здесь от лица Владимира Владимировича… Иван равнодушно отвернулся к окну. Ему абсолютно не понравилось то, что этот человек знал его настоящее имя, но ещё больше, что, говоря о бывшем президенте, человек солгал. – Нет, вы обознались. – Правда? Простите, мне показалась… Я мог перепутать, просто вы так похожи на Ивана, с которым мы вместе служили в Дагестане… Уже лет десять, наверное, минуло с тех пор… Если от России и дожидались какой-то определённой реакции, то не дождались. Брагинский действительно был десять лет назад по служебной необходимости в Дагестане, но этот человек опять-таки откровенно лгал, говоря, что они служили вместе, и Россия всеми фибрами души ощущал эту ложь. – Владимир Иосифович, значит… – Александр, подойдя к столу, задумчиво повертел в руках поддельный паспорт Ивана, – удивительно, и как я мог ошибиться? «Владимир» пожал плечами: ему-то откуда знать? – Выглядите очень устало… Да, понимаю, все эти формальные вопросы так выматывают, но что поделать? Не беспокойтесь, думаю, вам недолго ждать осталось… – Я вот всё жду, когда вы уйдёте, – честно признался Иван. Ему не нравился ни этот человек, ни его тщетные попытки расположить к себе. Александр растеряно улыбнулся: – Что ж, ценю за искренность, так что буду с вами откровенен: я не могу уйти без вас. – А придётся, – сочувственно покачал головой Иван. Мужчина от досады едва ли не заскрипел зубами. Резким движением он уселся на стул следователя; теперь уже ничто не скрывало в нём военного: ни свитер, ни показушная растерянность во взгляде и жестах. – Иван, послушайте, вам, может, и должно казаться, что весь мир должен плясать под вашу дудочку, но на деле это не так! – Хорошо: весь не весь, а лично вас я от этой обязанности освобождаю!.. В качестве подтверждения собственного великодушия Брагинский расслабленно откинулся на спинку собственного стула, мол, свободен, я не задерживаю. Лицо мужчины напротив на мгновение исказилось от плохо сдерживаемого гнева. Подавив собственные чувства, он вновь попытался улыбнуться, вроде как оценив шутку. Вышло, может быть, и довольно правдоподобно, только Россия не поверил ни на йоту. – Знаете… Иван, а вас, между прочим, в Кремле ждут! Вы не можете себе позволить вот так взять и не ответить на приглашение! – Сейчас приедет один мой знакомый, – будничным тоном сообщил Брагинский, – который очень хорошо разбирается в законах. Вот от него и узнаем, что я могу себе позволить, а что нет. «Ну же, Вова, твою страну обижают…» – Думаю, ваш знакомый, хотя и сошёл со сцены, а всё-таки слишком много недосказал своим последователям!.. – Вот когда придет, тогда у вас будет время расспросить его! Он у меня, знаете ли (тут Иван очень правдоподобно скопировал интонацию следователя) очень любит отвечать на вопросы. Часами из прямого эфира его вытащить не могли, вот как он это дело обожает! Александр поднялся так же резко, как и сел. Теперь в нём не осталось ничего от прежней доброжелательности, и даже глаза как будто бы потемнели. – И всё-таки вам придётся последовать за мной, – отчеканил он, и Иван, засмотревшись на игру чужих эмоций, даже пропустил тот момент, когда дуло пистолета упёрлось ему в грудь. – Я могу ошибаться, потому что, в отличие от своего знакомого, не очень хорошо разбираюсь в законах… – Россия грустно усмехнулся, – да что там, я даже в собственных правах ничего не смыслю, да только одно знаю твёрдо: то, что вы сейчас делаете – превышение должностных полномочий. – Отнюдь, я выполняю поручения своего начальства. – Ах, вот оно как теперь называется… – Да, – мужчина твёрдо выдержал презрительный взгляд страны, – моё начальство и есть закон! И знаете, Иван, единственное, что принижало величие этого «закона» в моих глазах – это его слепое глупое подозрение в том, что олицетворение страны действительно может существовать. Ну не по-детски ли это, а? Брагинский на вопрос никак не отреагировал. Он всё-таки лишний раз старался не шевелиться, потому что в душе с каждой секундой росла и крепла уверенность в том, что этот человек действительно может выстрелить. А изображать из себя труп всё равно бы не получилось: от собственного пульса никуда не денешься. Объяснять же причину собственного бессмертия Брагинскому и вовсе не прельщало. – …но вот теперь я начинаю понимать, что у начальства могли быть причины так думать, – Александр довольно улыбнулся, – а знаете, что повлияло на моё убеждение? Не кривитесь – вам не идёт. Так вот, всё дело в смерти Полседьмого. Вам, наверное, не показывали записи с камеры наблюдения? Нет? Ничего удивительного! Но поверьте – потрясающее зрелище! Так быстро среагировать и просчитать реакцию нападающего – признак большого мастерства. У нас с ней были хм… свои счёты. Я, правда, долго не понимал, почему она меня тогда не добила, но... в конце концов, ей могло просто нравится наблюдать, как я беспомощно трепыхаюсь у её ног, зачем отнимать у самой себя такое развлечение, а? Вы бы видели то наслаждение в её глазах! Хотя, впрочем… да, если вы, Иван, и вправду видите сердца людей насквозь, если так… то, конечно, понимаете меня!.. Я шёл за ней три года своей жизни. Три! Рассчитывал засадить её на пожизненное, количество людей, убитых ею, спокойно это позволяло… И тут до меня доходит известие, что она мертва. Не просто мертва!.. Я видел ту запись, я сам воевал, я знаю, что такой профессионал, как она просто не могла не уйти из-под обстрела… Но нет же, грудью вперёд, прикрывая случайного свидетеля, прямо как герой Советского Союза, а не как… убийца. На последних словах губы мужчины само собой сложились в брезгливую усмешку. Иван теперь видел в глазах Александра сквозь раздражение и досаду, неуместную теплоту, будто вся абсурдность ситуации вызывала у военного какое-то затаённое одобрение. – … и тогда я понял, что это были вы. Там, на перекрёстке. Государство может заставить абсолютно любого гражданина поступить так, как ему, государству, хочется, и хотя это противоречит свободе выбора, но это правильно!.. – Александр, хоть и сухо, но впервые искреннее улыбнулся. – Я сразу догадался, что она сама так не могла поступить, это было бы выше её природы… Вы обменяли жизнь одного неугодного человека, на другого, вполне законопослушного, и… сложно не одобрять ваш выбор. Иван, вам нужно попасть в Кремль, вы – то, что олицетворяет власть! Нашему обществу просто необходимо доказать, что оно едино, что противиться отдельным индивидам – глупо, что подчиняясь системе, они подчиняются, прежде всего, самим себе, что… – Прекратите! – Не обращая внимания на нацеленный пистолет, Иван возмущённо поднялся со своего места. – Вы сейчас искажаете сам смысл моего существования! – Серьёзно? – Александр, казалось бы, даже не удивился. – Серьёзно, – кивнул Брагинский, – я бы вам может и объяснил, что вы заблуждаетесь, что вам проще поверить во всякую мистику, чем в то, что один из самых жестоких преступников умер, защищая от случайной пули вашего ребёнка… но я не стану этого делать. Считать так – ваше право, и я никогда не поступлюсь им из-за собственных желаний... Александр равнодушно пожал плечами, кажется, будто даже немного разочарованно. – Но вам всё равно придётся пойти со мной… Сомневаюсь, Иван, что вас можно убить, но тем больнее получать ранения, неправда ли?.. – Чего уж там – сразу стреляйте! – Россия широко улыбнулся. – Вам ведь не терпится проверить теорию о моём бессмертии, разве я не прав?.. А раненого меня и до машины дотащить не сложно… Брагинский видел, как на стёрлось на секунду появившееся сомнение с лица военного, как прицел чуть сместился влево, и курок, повинуясь плавному движения пальца, стал опускаться… – Простите, – от резкого толчка дверь возмущённо скрипнула, – Я только учебник свой заберу...