***
Отношения с отчимом у Шилова были «никакими». То есть – ни плохими, ни хорошими, но, на взгляд парня, нормальными их мог бы назвать только какой-нибудь чудак, совсем ничего не смыслящий в отношениях, на вроде того же отчима… Единственное, за что студент мог ценить этого человека, так это за ту прямолинейность, с которой он при первой встрече произнёс: «Прикладная физика?.. Основательно, но не перспективно, конечно… Лучше сменить направление». Шилов тогда принял эту прямолинейность, если не за искренность, то, по крайней мере, за честность и только сильнее затаил обиду на мать, которая даже в дни откровенного безденежья всегда тепло поддерживала увлечения сына, хотя они, конечно, и не были перспективными… Но если бы вдруг кто-нибудь спросил студента о причинах, по которым он мог бы недолюбливать своего отчима, то Шилов бы, скорее всего, пожав плечами, сказал, что их нет, но про себя непременно припомнил всё ту же фразу «о не перспективности»… Отношения с отчимом у Шилова были никакими. Но даже если бы они были действительно отвратительными, настолько, насколько это вообще возможно, студент бы всё равно не выстрелил. Не смог бы, не возникло бы даже не то что такого желания – такой бы мысли. Но за секунду до выстрела все эти «не» испарились самым таинственным образом, и остался только почти животный страх перед самым последнем «не». Не успеть. Иван обиженно поджал губы. Во-первых, его действительно огорчил факт наличия ножа в собственной трахее, а, во-вторых, во рту уже постепенно стала скапливаться кровь, и нужно было непременно стиснуть зубы, если уж он не хотел, чтобы она стала стекать по подбородку. Это было бы совсем уж неприлично. Александр задумчиво прошёл на середину кабинета, с абсолютно не наигранным изумлением рассматривая зависшую в воздухе пулю. Он даже дотронулся до неё, но обжегшись, торопливо одёрнул руку. – Ты же разбираешься в физике, ну!.. – Мужчина требовательно посмотрел на студента, казалось бы даже позабыв, что целился тот изначально именно в него. – Как такое возможно? Шилов ничего не ответил. Он выронил оружие сразу же, как выстрелил и теперь сидел на полу, поджав под себя ноги. Глаза парня лихорадочно блестели, уставившись в одну точку. Александр, проследив за взглядом парня, тоже обернулся. Брагинский с таким живым интересом рассматривал похвальные грамоты на стене, как будто бы его, в самом деле, интересовала деятельность местного участка. Заметив, что на него смотрят, он попытался улыбнуться как ни в чём не бывало, но вышло совсем уж жалко; сквозь приподнятые уголки губ проступили первые капли крови.***
– …и всё же, что заставило вас пойти на ту встречу? Министр устало перевёл взгляд в потолок. Это был совсем не акт показного пренебрежения к словам президента, нет, просто он устал. А ещё он абсолютно не знал, что нужно отвечать, потому что от него требовали информации, которой он не владел. – Но вас ведь, что-то подвигло на это, правда ведь? – Собеседник не терял расположение духа на протяжении вот уже второго часа, и выглядел даже миролюбивее, чем обычно, будто бы и не было никакого международного скандала. – Я не могу поверить, чтобы такой опытный… доверенный исполнитель… мог взять и совершить такую откровенную диверсию! Министр в очередной раз промолчал. Этот завуалированный под дружескую посиделку допрос окончательно вымотал ему все нервы, хотя ещё вчера казалось, что хуже быть не может. – …ну, так как? – Я в тот момент не отдавал себе отчёт в своих действиях, – нужно же было хоть что-то сказать… – Серьёзно? – Президент в притворном изумлении приподнял левую бровь. – А вот свидетели говорят, что вы выглядели вполне себе адекватно – врут, наверное. Интересно только, где вы эту девчонку откопали… – Она сама меня нашла. – Конечно, и сама же сообщила, что она – страна!.. Несмотря на откровенную насмешку в словах собеседника, министр согласно кивнул, а затем, немного помявшись, вытащил из внутреннего кармана пиджака фотографию. Понятно, что глупее, чем сейчас, он уже выглядеть не будет, а так – пусть совпадение, пусть графические редакторы, но хоть какое-то подобие оправдания у него всё-таки было. Просто он уже слишком устал. Президент, впрочем, не торопился поднимать его на смех. Осторожно взяв в руки старую потрёпанную карточку, он несколько мгновений напряжённо всматривался в неё. По сути, на фотографии не было ничего такого – в центре на плетёном стуле сидел первый секретарь партии большевиков, чуть позади Сталина стояли высокий мужчина с мягкими чертами лица и добродушной улыбкой, которую он, казалось, пытался спрятать в шарфе, и девушка-подросток лет шестнадцати на вид с большим бантом в волосах. – Значит это она к вам приходила… – задумчиво протянул президент, едва улыбнувшись уголком губ, – поверить и вправду нереально. Впрочем, ладно, Михаил Сергеевич, подозреваю, что я вас изрядно утомил своими расспросами. Идите, отдохните, а то, в самом деле, выглядите уставшим… Дождавшись, когда дверь, скрипнув, закрылась за министром, который, кажется, ни на мгновение не купился на заботу, президент резко встал из-за своего рабочего стола и подошёл к окну. Положив ладони на подоконник, он с ненавистью посмотрел на едва подрагивающие пальцы – непозволительное проявление слабости для правителя, но совладать с собой почему-то никак не получалось. Между отчётов и прошений у него тоже хранилась одна фотография – та же улыбка, тот же профиль, кажется, что почти тот же шарф, только разница во времени три четверти века. Путин ничего не говорит, не лжёт – юлит, и недовольно хмурится на все вопросы с каким-то скорбным выражением лица, будто бы всё рассказал, если бы мог, а так – Бог вам в помощь, мой дорогой преемник, разбирайтесь во всём сами. Президент был человеком рациональным во всём, иначе не занимал бы он этой должности, и на мистицизм смотрел всегда, как на удел слабых личностей. И вот теперь, очевидно, судьба над ним смеётся – уйма фактов и событий указывает на существование того, во что ни один человек в здравом рассудке не поверит. Тихонько пискнув, сотовый известил своего владельца о прибытии сообщения. В отчёте о выполнении задания от одного из служащих «специального» подразделения – одно слово; Александр по привычке скупился на подробности – «нашли».***
– …а потом тебя ранили? Иван отрицательно покачал головой, с каким-то болезненным удовольствием отмечая, что после извлечения ножа к шее вернулась подвижность. – Хорошо… значит сначала тебя обидели… наговорили гадостей, плюнули в душу… а потом ещё и ранили?! Брагинский с подозрением покосился на Владимира Владимировича. В глазах бывшего политика не было ни намека на сарказм, поэтому Россия только жалобно вздохнул – да, мол, так всё и было… Запах крепкого чёрного чая с лимоном был одуряющее вкусным, но глотать было по-прежнему больно, и оставалось только греть замершие руки о кружку. После большой потери крови было невероятно зябко. – Как же тебя угораздило?.. Вопрос по большей части риторический, но Иван на всякий случай пожал плечами. Говорить пока ещё не получалось. Когда Владимир Владимирович приехал, пуля, висящая в воздухе, успела уже остыть. Глухо звякнув, она упала и закатилась под один из шкафов; кинетическая сила иссякла, и Иван не видел больше смысла удерживать её. Александр почти сразу куда-то умчался (Брагинский подозревал, что докладывать о случившемся начальству), и страна только со злорадством пожелала, чтобы ему ни на йоту не поверили и засадили в психическое отделение, как человека с особо буйной фантазией. Шилова военный утащил с собой (впрочем, парень был слишком подавлен, чтобы сопротивляться), и Россия остался один на один с собственным ранением. Вот в таком состоянии и застал его бывший президент. Прибыло с ним в сопровождении человек ещё пять, для чего – Ивану было непонятно, зато Брагинский с удовольствием понаблюдал за выражением лиц новоприбывших, когда он поднялся встречать их. Россия, между прочим, помня о приличии, даже попытался поздороваться и извиниться за ненадлежащий вид (неловкая ведь, если вдуматься, ситуация), но из разорванного горла донеслось только невнятное бульканье. «Свита» бывшего президента разве что не рухнула там, где стояла, а Путин только тяжёло вздохнул, устало поднял глаза к потолку, а затем, вытолкав всех в коридор, принялся восстанавливать целостность страны с помощью обычного бинта из аптечки, отрытой где-то в закромах кабинета. – Сильно хотя бы болит?.. Иван ещё раз согласно кивнул. Сейчас уже, конечно, меньше, но очень уж хотелось, чтобы его ещё раз пожалели. А потом можно ещё немножко… – Слушай, ты же понимаешь… кто виноват во всём случившемся? Меланхоличное настроение тут же улетучилось, и страна заметно напряглась. Брагинский ужасно не любил вот таких наводящих вопросов, потому что за ними обычно скрывалось критичное: «…а если бы ты слушался своё правительство, такого бы не произошло!.. Так что ты, ты, ты и никто другой!..» Но Путин ожиданий своей страны как-то не оправдал: – …но его тоже можно понять! Я ведь хорошо знаю, он проницательный человек… между прочим, главе государства и полагается таким быть. Он второй раз уже за месяц приглашает меня поговорить о жизни… и оба раза сводит разговор к теме существования «олицетворения стран», видно, она его очень уж беспокоит. Как вышли на тебя, Ваня, не знаю, но не думаю, что это было очень уж сложно… Самое главное теперь то, что вы, многоуважаемая Российская Федерация, после всего случившегося просто обязаны поговорить со своим президентом! Иван осторожно поднёс кружку с чаем к губам. Смотреть в глаза Владимиру Владимировичу после таких слов совсем не хотелось. Нет, Россия был благодарен за помощь с полицией и за чай… за поддержку, лимон, сочувствие, за то, что Путин приехал, хотя, может быть, Иван и оторвал его от каких-нибудь важных дел… Но что значит «обязан поговорить со свои президентом»?! Это после покушения-то? После того, как его, Ивана, пытались убить, после того, как ранили ножом, а всё только для того, чтобы «нынешний президент» смог убедиться, что да, бессмертное существо, олицетворение Российской Федерации, действительно существует!.. А то что, может быть, бессмертному существу в процессе опознания сделали больно, об этом как-то никто не подумал, да?! А он – страна! Страна, а не подставка для ножей, не тряпичная кукла-мишень для тренировки бойцов, не пустая формальность!.. И жизнь за него отдавали даже иногда очень хорошие люди, и даже некоторые из них были лучше, чем этот «новый президент», и даже Полседьмого… хотя, она, конечно, на взгляд Брагинского, была не самым хорошим ребёнком, но всё же защищала его, защищала же?! Россия и сам не заметил, как от подобных размышлений задрожали губы. Бывший президент, наблюдая такое «воодушевление» со стороны Ивана, хотел было что-то сказать, но не решился. Он, конечно, понимал, что в глазах страны правитель – это опора, стержень, гарантия спокойствия, надежда на светлое будущее, и здесь просто не может быть места недоверию. Связь между народом и страной до конца не изучена, но она есть, она ощущается постоянно, и последствия этой связи могут быть самыми разрушительными… Владимир Владимирович только не понимал, как его преемнику вообще пришла в голову идея устроить охоту на собственную страну. Нет, определённая логика в этом была: выживет после смертельного ранения – значит «страна» действительно существует, умрёт… либо искать нового кандидата, либо признать, что это всё вымысел, сказка для прессы, очередная слишком жирная утка… В логичности не откажешь, вот только никто не подумал об одном маленьком, но очень важном нюансе… – Владимир Владимирович, – в кабинет вошёл один из «сопровождающих», – мы вызвали скорую, но дороги сейчас переполнены, нужно подождать… Тут его взгляд наткнулся на кружку в руках Ивана, и он резко замолчал. Брагинский, несмотря на то, что был расстроен, испытал чувство неловкости: он ведь в глазах этого человека был едва ли не при смерти, а значит, и распивать чаи было просто непростительно с его стороны. Однако же, в разговоре с президентом следовало поставить точку. Россия не намеривался идти на контакт с нынешней властью, а потому… – Я никуда не поеду… – Собственный голос почему-то казался чужим, и каждое слово отдавалось ноющей болью где-то в лёгких. – Не нужно меня уговаривать, это бесполезно. Вы же понимаете… поэтому, пожалуйста, не трогайте меня. Россия грустно улыбнулся, заглядывая в глаза президенту. Просто президенту – не бывшему, потому что Россия верил, что бывших президентов не бывает, зато бывают президенты «не ставшие», которые вроде как президенты, но только "вроде". – Что значит не поедете? – вошедший мужчина от возмущения даже всплеснул руками, – У вас колотая рана, обильное кровотечение, давайте-давайте, собирайтесь… Иван, осознав, что его слова приняли на свой счёт, совсем смутился. – Игорь Константинович, – Путин развернулся к своему знакомому, – я вам очень признателен за помощь, правда. Без вашего участия и не знаю, сколько потребовалось бы времени на поиски, а сейчас, думаю, мне следует самому довезти своего племянника до больницы… – Но может быть, я мог бы… – Нет-нет, не беспокойтесь, я ещё не отпустил водителя, и ещё раз простите, что отвлёк от работы. Мужчина понимающе кивнул и вышел за дверь, а бывший президент, заметив вопросительный взгляд страны, пояснил: – Да, я сказал, что ищу своего племянника, но на более нормальную легенду у меня не было времени… – Путин устало потёр переносицу. – Знаешь, Ваня, есть ещё одна вещь, о которой, как я полагаю, тебе необходимо знать. Дело в том, что твоя младшая сестра оказалась в очень неприятной ситуации… и не нужно на меня так подозрительно смотреть, я говорю не о кризисах в экономике и не о политике. В четверг в Мюнхене проходила встреча между странами, но не такая, как обычно, а совместно с их дипломатами, представляешь? Я бы, например, многое отдал, чтобы посмотреть на таких же, как ты, а то эта чёртова кондефициальность… ладно, впрочем, сейчас это лишнее, и вообще, не то чтобы мне было интересно, просто к слову пришлось. Возвращаясь к Наташе – она прибыла на встречу с твоим министром внешней политики. С какой целью не знаю, как ей это удалось – тоже, хотя в этом, по крайней мере, есть догадки, учитывая, что он сам родом из Минска… Так вот, исходя из того, что, помимо других стран, тебя в глаза никто не видел, остальные дипломаты, узнав твоего министра, разумеется приняли её за Российскую Федерацию… А за несколько минут до официального начала... в общем, за достоверность сведений не ручаюсь, но, якобы, она сцепилась с представителем немецкой делегации… учитывая то, что страна во много раз превосходит по силе человека, поверить в перелом позвоночника было проще простого. Путин испытывающе посмотрел на Россию. – Догадываешься, что было дальше?.. Страна яростно замотала головой, кажется, забыв даже на мгновение о том, что рана на шее ещё не до конца затянулась, и лучше было бы её лишний раз не тревожить. – Скандал, – хмыкнул бывший президент, – мог бы и догадаться, между прочим. Дальше – скандал! Дипломата в реанимацию, Наталью в наручники из прочнейшей стали (что удивительно, но не сопротивлялась даже!), а твоему президенту ноту протеста… ну как ноту – полноценный ультиматум, если уж точнее, а он-то не в курсе, что его страна публично едва ли не в открытую провоцирует Германию… он вообще ни о чём не в курсе! Россия пристыжено опустил глаза. Фраза «…во всем виноват, ты, ты и только ты!» так и не прозвучала, но лучше бы, уж, в самом деле, ему выплюнули её в лицо, чем так… – Не переживай, – добавил бывший президент, чуть помедлив, словно догадываясь, что творится на душе у страны, – не в политике дело, без тебя разберутся… Мне только за Наташу беспокойно, не знаю, чего она добивалась и что на самом деле произошло, и дай Бог всё обойдется, да только беспокойно всё равно за неё… Россия согласно кивнул – ужасно беспокойно. И всё же её действия Беларуси со стороны выглядели так, будто она, не щадя себя, пыталась втянуть его в войну; смерть дипломата веский повод, и, будь вооружённое столкновение хоть сколько-нибудь выгодно Германии, они с Людвигом непременно бы сцепились, а если и не сцепились – всё равно клеймо на репутации. И если это и вправду месть, то за что?.. А если не месть, если попытка его вытащить на «свет» таким путём?.. Разобраться можно было только поговорив с Наташей, но для этого нужно, чтобы её освободили, а на это, в свою очередь, мог повлиять только один человек… – Вместе поедем, или ты хочешь самостоятельно?.. Я только предупрежу его, что один мой знакомый хочет переговорить, чтобы без неожиданностей... И ещё я догадываюсь, что у тебя нет поводов его любить, но Ваня, скажи мне честно, – Путин слегка прищурился, пряча улыбку, – ты помнишь, как поначалу терпеть меня не мог? Россия в ответ торопливо отвёл взгляд, пряча смущение – он, вообще-то, до сих пор терпеть не может… так, смирился немного, разве что. Но если припомнить – тогда вообще выбешивался: приехал тут, понимаешь, весь такой авторитетный, дорвавшийся до власти, а оттого и довольный, как кот, налакавшийся сливок... – Ладно, давай поступим следующим образом, – бывший президент на мгновение задумался, согнав с лица остаток мечтательности, – я сейчас поеду с тобой, и при тебе проведу переговоры… Россия согласно кивнул. – … объясню ему, что он был не прав и где именно… Ещё один одобрительный кивок. – … но ты отдашь мне свой обрезок трубы. Последний, заключительный жест согласия застыл на полпути. – Вынужденная мера, ничего не могу поделать, – сообщил Путин самым будничным тоном, – просто наш товарищ может мне не поверить... а если и поверить – то не сразу. Тебя такое отношение, конечно, заденет… в общем, Вань, не сопротивляйся и по-хорошему отдай эту железку. На время же, обещаю!.. Брагинский, превозмогая обиду, сделал вид, что ничего против не имеет. Собственно, трубу-то у него отобрали ещё на подходе к следственному отделу, и если Владимиру Владимировичу так хотелось заполучить в свои загребущие ручища еще и железную гордость оборонительной системы Российской Федерации, то бога ради – вперёд, на разборки с местным начальством. А пока бывший президент посредством ваты и самого обычного спирта подчищал следы крови со столешницы, полагая, что незачем повторно наступать на одни и те же грабли и оставлять за собой такую важную улику (прошлое КГБшника научило его серьёзно относиться к таким вещам), Иван втихаря сцапал себе нож Полседьмого. Он сам не до конца понимал, зачем он ему сдался, но подозревал, что отчасти из вредности: ведь достанется же всему следственному отделу за то, что проворонили такое важное вещественное доказательство? Конечно достанется!.. Непременно. А ещё в качестве моральной компенсации за отобранный краник. – Жди у машины, – Путин огляделся, прикидывая, где бы можно было сполоснуть руки после проделанной работы, – я сейчас, задержусь совсем ненадолго. Да, и шарф нормально завяжи, а не как обычно – ходишь нараспашку, а мы ещё удивляемся, почему процент заболевших гриппом растёт!..***
Проходя по коридору, Брагинский отчего-то ужасно опасался встретить кого-нибудь из знакомых, словно они могли помешать ему вырваться из этого душного помещения. Но ни Александра, ни следователя, допрашивающего Ивана, ни даже Шилова, поблизости не наблюдалась; туда-сюда суетливо сновали совершенно незнакомые люди. Прибытие столь важной персоны, как бывший президент, мистическим образом повлияло на уровень суетливости в этом и без того шумном муравейнике, но зато никто не обратил на страну особого внимания, и Россия, сочтя это хорошим знаком, торопливо выскользнул на улицу. Несмотря на то, что фонарь ярко освещал припорошенную снегом дорожку и ближайшие сугробы, машины, оставленные чуть дальше от входа, казались в темноте однородной чёрной массой. Стране пришлось признаться себе, что не помнит ни номера, ни марки автомобиля своего президента, да если бы и помнил – Путин за прошедшее время мог уже трижды сменить свой транспорт. Воздух приятно холодил кожу, и, только когда где-то неподалёку на мгновение сверкнула вспышка фотоаппарата, Россия осознал что кажущееся спокойствие ложно: между деревьями мелькали силуэты журналистов, кажется, пронюхавших, что сегодня ночью можно будет слепить сенсацию. Иван не знал, касается ли их интерес исключительно смерти одной известной криминальной личности или они уже в курсе приезда Владимира Владимировича, но в любом случае, под прицелом объективов он почувствовал себя совсем неуютно. Брагинский бы даже, наверное, пересилил собственную неприязнь и вернулся в здание, но тут у одной из машин мигнули фары. Потом ещё раз. Россия торопливо спустился со ступенек. Машину может Путин и поменял, а вот водителя – вряд ли. Тот же, в свою очередь, наверняка должен помнить Ивана – не раз и не два до дома подвозил. Другое дело, что журналисты непременно запомнят человека, садящегося в автомобиль президента, сделают какие-то свои выводы, и, конечно же, поделятся ими со всем миром… Хотя, если по правде, то единственное, чего действительно опасался Брагинский, так это того, что Путин, не подумав, ляпнул про «племянника»; если это всплывёт, то предстоит Владимиру Иосифовичу Брагину как-то дальше жить с этим родством. А учитывая, что коллеги-преподаватели не просто умели, но и любили сплетничать, стать Ивану первым в топе по обсуждениям. Да, что там «обсуждения», так ведь и в заголовки газет залететь можно. – Владимир Владимирович задержится, но совсем ненадолго, – сразу предупредил Россия, садясь в машину. В салоне было тёмно, но он разглядел, как водитель едва заметно кивнул, принимая к сведению. Однако стоило только дверце за страной захлопнуться, как автомобиль плавно двинулся с места. – А мы разве не подождём… – Иван оборвал себя, с неожиданностью уловив в машине запах сигарет. Неуместный, чуждый образу президента запах, зато прочно и надёжно ассоциировавшийся с другим человеком. Ныне покойным, правда. – Лёва?.. Яркий, хорошо освещённый центр, как-то незаметно быстро сменился тёмными улочками, по которым ещё некоторое время петляла машина. Подручный Полседьмого вёл нарочито неторопливо, словно боясь вызвать подозрения у разъезжающих патрулей. Иван, поначалу растерявшись, даже не знал, как реагировать. Паниковать и требовать, чтобы его вернули назад, было как-то нелепо, приставать с вопросами к глухонемому – глупо. Тем более, насколько он знал Лёву, тот мастерски умел делать вид, что не понимает, о чём его спрашивают, да и вообще всеми правдами и неправдами скрывал от окружающих своё умение читать по губам. Оставалось только коротко вздохнуть и устало откинуться на спинку сидения. За этот бесконечно долгий день страна успела вымотаться как никогда. Иван, кажется, даже успел задремать, когда перед глазами неожиданно возник дисплей телефона. «Шеф?» Иван сонно сощурился от яркого света. Сообщение никуда не исчезло. Машина больше не двигалась, и её водитель, развернувшись, терпеливо дожидался ответа. Брагинский осторожно достал из кармана нож и протянул его мужчине. Ровно полторы секунды на то, чтобы экран сотового успел осветить лезвие с застывшими бурыми подтёками, и ещё столько же, чтобы до человека дошло осознание страшной потери; уже в следующее мгновение Иван ощутил, как чужие пальцы вцепляются в ему в горло. В глазах тут же всё поплыло, но не столько от нехватки кислорода, сколько из-за страшной боли от потревоженной раны. Чужой ненавидящий взгляд смутно пробивался сквозь мельтешение чёрных пятен перед глазами, но смысл его как-то с трудом доходил до страны. Было только ясно, что смерть начальника Лёва решительно возложил на того, из-за кого Полседьмого покинула средь бела дня своё убежище… Но прошла ещё секунда, другая, и Брагинский смог судорожно протолкнуть в забитые кровью лёгкие несколько глотков воздуха. Мужчина, сначала ослабив хватку, а потом и осторожно отняв руки от шеи страны, теперь с каким-то испуганным удивлением рассматривал следы крови на собственных руках. Иван подозревал, что ею пропитались и наспех замотанные бинты и может быть даже частично шарф… Торопливо нашарив отлетевший в сторону сотовый, Лёва принялся набирать сообщение. «Но ты же про нас ничего не рассказал?» Иван, несмотря на боль, отрицательно покачал головой; да и не спрашивали о группировке ничего конкретного. Он только хотел пояснить, что нет, его совсем не пытали, что это рана – случайность, но, во-первых, даже шевелить губами было невероятно тяжело, а, во-вторых, Лёва смотрел на него с таким трепетным уважением и благодарностью, что в контрасте с прошедшей яростью это совсем сбило страну с толку. «Держись, я отвезу тебя в надёжное место!» Иван покорно кивнул. Сил сопротивляться и что-либо объяснять уже не было. Ужасно хотелось спать, и глаза буквально слипались, поэтому, как долго они добирались до этого самого «надёжного места», Брагинский не мог сказать даже приблизительно. Он только помнил железные глухие ворота, в которые в один прекрасный момент упёрся свет фар, помнил, что ему помогали выйти из машины. Потом был запах спирта, которым ему заново обрабатывали раны, раздражённое и горькое шипение Лёвы, которого присутствующие в доме ребята заваливали вопросами и печальные мысли о том, что он, Россия, кажется снова «кинул» Путина и сейчас опять находится не в самой благополучной компании. Но это всё было как будто бы сквозь сон. Брагинский даже не помнил, как Лёва, растормошив его, пытался выяснить, есть ли у Ивана укрытие, и что сам Россия успел хриплым голосов сообщить, что да, есть, но в Германии, что там сестра, к которой очень нужно приехать, и один знакомый немец… «Надёжный?» – Конечно, – сонно пробормотал Иван, уткнувшись лицом в подушку, – надёжный… мы же с ним даже воевали вместе… Парни вокруг одобрительно закивали, хотя по специфике профессии и не любили военных. Лёва же только зло и нетерпеливо посмотрел на них, мол, время идёт на часы, давайте уже, поднимайте связи: нужны новые документы, нужен загранпаспорт и ближайший билет до Берлина…