***
Форта редко мучает похмелье. У него не бывает провалов в памяти, и разговоры-исповеди он хорошо помнит. Но наутро и в трезвом уме ему плевать на чужие проблемы, и спасать никого не хочется. Подумаешь, бросил парень! Или подружка парня увела. Вот уж проблемы вселенского масштаба. Видимо, все мы дети, играющие в своей песочнице. И проблемы, трагедии у каждого свои. У кого-то — кривой кулич, у кого-то — разломанный подлым соседом так тщательно выстроенный замок, у кого-то — сильный ветер, который кидает в насмешку горсти песка в глаза, или дождь, превращающий песок в кашу. — О, местный супермен пожаловал, где ты вчера пропал после сеанса психологической помощи? — хлопает его по плечу Лам, когда они встречаются у входа на факультет. — В общагу свалил, — пожимает плечами Форт, не собираясь объяснять, почему этот телефонный разговор так отличался от предыдущих. «Мне давно не снятся сны». Чужой голос цеплял и затрагивал в душе те струны, которые нелегко нащупать под защитным панцирем. Голос-скальпель вспорол кожу и добрался до внутренностей. Форт впервые говорил больше, чем собеседник и то, о чем предпочитал молчать. Он не вытаскивал на свет жутких демонов или грязных секретов, а выворачивало наизнанку знатно. Как только Бим положил трубку, Форту не смогла помочь сигарета. Он просто не мог войти в строй, вернуться к друзьям и продолжить веселиться и пить. — Хотя бы предупредил, а то мы уже волноваться начали. Но Мью понадеялся, что ты в кои-то веки подцепил кого-нибудь и развлекаешься. — Снова поспорили? — усмехается Форт, прогоняя от себя тревожные мысли. — Не-а, мне надоело выигрывать, утомительно, — притворно вздыхает Лам, подмигивая проходящей мимо девчонке, та краснеет и машет ему рукой в ответ. — А Том вчера подкатил к Сии? — Ага, держи карман шире, скорее я женюсь и обзаведусь парочкой сопливых спиногрызов, чем этот придурок решится. — Я звонил ей когда-то, у нее были болезненные отношения, — выпаливает Форт, хотя придерживается принципа, что рассказывать подробности чужих откровений недопустимо. Лам с любопытством смотрит на него. — И что там? Неужели у первой красотки университета была несчастливая история любви? — Забудь, больше я ничего не скажу, — говорит Форт и заходит в аудиторию. — Блять, Форт, ну интересно же! — канючит сзади друг, но Форт непреклонен. Все как обычно, ничего не было — ни звонка, ни вчерашней ночи. Форт не удалил номер, хотя знает, что больше никогда не позвонит. Сложно, оказывается, изливать душу, даже если в разговоре было больше молчания, чем глупых слов.Глава 2
3 апреля 2018 г. в 01:45
Бим не врал: сны ему не снятся. Никаких кошмаров или эротических снов. Он закрывает глаза и впадает в некое подобие летаргии. Будто бы слышит мирное тиканье часов в коридоре и малейшее дуновение ветра за окном, но открыть глаза не может. Если сон — свинец в веках и кандалы на руках и ногах, то да — он спит замечательно. Ровно посередине кровати, только на спине, как солдат в карауле. Никакого спокойствия или отдыха. Вставать тяжело, конечности от долгого лежания в одной позе за ночь немеют, кажется, что на нем всю ночь проводили военный парад. Но звонок будильника (того самого старенького, с трещиной на пластмассовом боку и противным писком) — его верный помощник. Сигнал для возвращения к реальности. Убогой, некрасивой, серой. Необходимой. Потому что он жив — и это главное.
Вчерашний звонок забыт. Бим стоит под холодными струями воды, чтобы взбодриться, потом умывается и чистит зубы (зеркал в доме нет, так что наблюдать свою помятую физиономию не приходится). Пьет кофе из термокружки и жует наспех сделанный бутерброд. Еще слишком рано, можно провести до универа время с пользой, поэтому Бим вздыхает и идет в ванную, чтобы набрать воду в ведерко и провести влажную уборку. Особенное внимание он уделяет полу, там можно встретить больше всего осколков, они легко впиваются в ступни. Хоть он давно не ходит босиком по квартире, в мозгу всегда загорается красная лампочка, стоит взглянуть на окно или стеклянный предмет.
Он знает, какова на ощупь лужа осколков на полу, неровных, острых.
«Терпи и не ной! Любить всегда больно».
Он надевает на руки перчатки, берет тряпку и приступает к уборке. За годы страха у него сформировалась в голове схема уровней опасности. Первый уровень — пол, его надо мыть каждый день и особенно тщательно. И всегда надевать тапочки. Второй уровень — подоконники. Окна так легко бьются. Третий и самый легкий — горизонтальные поверхности вроде полок, столов и тумбочек. Ровные и гладкие, где осколки незначительны, да и шансов нанести вред меньше.
Бим заканчивает уборку и внимательно осматривает квартиру. Всё на местах и никакой опасности нет. В душе — умиротворение. Не сегодня. Сегодня всё хорошо.
Уже в машине, когда он пристегивает ремень безопасности и выезжает на дорогу, раздается звонок, от того самого номера, который значится в списке контактов и звонит так редко. И парень понимает, что зря расслабился. Ничего не хорошо. Его не отпустит, и с этим надо как-то жить. Как с застарелой болью и ставшим родным одиночеством.
— Алло, — голос хриплый, как спросонья. А по виску катится предательская капля пота. Он останавливает машину на обочине и крепко сжимает руль. Ну и что, что здесь парковаться нельзя, лучше заплатить штраф, чем попасть в аварию.
— Бим, — серьезно говорит отец, не удосужившись даже поздороваться, — у матери случился срыв. Она снова наглоталась таблеток.
— И что? Мне приехать и держать ее за руку? — грубо отзывается парень.
— Она звала тебя, ты же знаешь: в такие моменты ей нужно, чтобы ты был рядом. Тогда мысли о самоубийстве отступают. — Отец не знает и половины всего, но свято верит, что Бим — панацея для жены.
А Бим не хочет быть панацеей. Потому что его кроет после таких встреч жестко, и в голове возникает желание разбить ту злополучную вазу и взять самый огромный осколок, чтобы нарисовать длинную продольную линию на запястье. Бим знает, что отключится только от одного вида россыпи осколков на полу, но ему приносит мазохистское удовольствие представлять, как бы это было.
— Не могу, у меня учеба в разгаре; отправь ее к очередному мозгоправу, пусть выпишет волшебных таблеточек и попросит пройти тест Роршаха, или что там обычно делают на сеансах? Разговаривают о детских страхах и травмах? — У него дрожат руки, в горле пересыхает. Кажется, что вот-вот страх овладеет его сознанием. Ему нельзя давать слабину, ибо стоит найти брешь — паника накроет его с головой.
— Бим, ты знаешь, как ей тяжело… Да, у вас не самые лучшие отношения, мы виноваты перед тобой, но мы не чужие друг другу. — Слушать проповеди от отца, человека, который появлялся в трудные времена дома как можно реже, предпочитая придумывать очередную командировку, чтобы переночевать у любовницы, по меньшей мере, странно.
— Переживет, не в первый и не последний. Ты же тоже не чужой ей человек, поддержи ее, ну как тогда, у тебя это отлично получается. В смысле поддерживать… — откровенно плюется ядом, выстраивая защитный барьер, Бим.
— Бим, ты должен… — строгим тоном начинает родитель.
— Нихуя я не должен. Потому что у нас разное понимание слова «долг», — чеканит Бим и отключается.
Затем быстро заводит машину, чтобы не тонуть снова во всем этом. Надо выполнять заученные, механические движения. Включить музыку, съесть «Принглс», которые он покупает у университета (они лучше любых успокоительных) и поспешить на занятие, чтобы под бубнеж профессора писать неровные столбики чисел. Он не умеет рисовать или сочинять стихи, он умеет решать уравнения и неравенства. Успокаивает. Законы математики проще жизненных.