Стеклянный мир

      — Бим! — она так искренне улыбается ему, что на миг кажется, будто все в порядке. Нет ни страхов, ни боли, а воспоминания — мираж.       — Привет, мам, — неловко обнимает ее, улавливая запах удушливо-цветочных духов и каких-то лекарств. Выглядит родительница неважно: кожа слишком бледная, глаза с воспаленной сетчаткой и темными кругами под ними. Видимо, она не спала несколько дней. Платье, ее любимое длинное платье, висит на ней, как на вешалке. Да и сама она кажется слишком истощенной.       Отец сдержал свое слово. И на следующий день мать доставил водитель в его квартиру. Огромный чемодан отнесли в пустующую комнату. Бим ждал этой встречи с затаенным ужасом. В глубине души надеялся: а вдруг все по-другому? Она как прежде будет рисовать картины, а не составлять «инсталляции» из окровавленных осколков.       — Как ты тут живешь один? — сидит на диване с ровной спиной и курит одну из своих длинных сигарет в мундштуке.       — Хорошо, справляюсь.       — Ох, милый, пока я буду жить с тобой, тебе не надо ни о чем беспокоиться. Я попросила Санни приходит три раза в неделю, чтобы прибраться. А еду мы можем заказывать в ресторане, конечно, я могла попросить кухарку, но тогда твой отец отправит ее к нам, а сам будет питаться всухомятку, — светским тоном вещает мать, периодически затягиваясь сигаретой.       Бим открывает окно (сейчас на стекло он не обращает внимания, так как оно приковано к матери), чтобы выветрился дым, который он терпеть не может. А заодно вздохнуть полной грудью и унять нервную дрожь.       Бим знает, что это она не может быть слабой рядом с ним. И все это спектакль, в котором родительница играет роль деловой богатой дамы. Слабым должен быть он, а не она. Ее приводит в первобытный экстаз именно его беспомощность.       — Бим, ты меня слушаешь?.. — окликает родительница, а Бим вздрагивает, выныривая из собственных мыслей.       — Да, — хрипло отзывается.       — Отойди от окна, я хочу видеть твое лицо, а не спину.       — Прости, — послушно садится рядом.       — Тебе, наверное, на занятия нужно, да? Ты ведь хорошо учишься? — включает режим заботливой мамочки, Бима же передергивает от этих ласковых интонаций.       — Да, — лаконично отвечает.       — Вот и умница, я очень горжусь тобой, — на лице расплывается милая улыбка, а от взгляда веет могильным холодом.       Парня начинает заметно потряхивать, он цепляется руками за обивку дивана и стискивает зубы. Можно перебирать в голове названия столиц мира: Бангкок, Токио, Пекин, Манила, Дели, Канберра, Вашингтон, Оттава… Или считать до ста. Не забывать дышать.       — Мне уже пора, я обещал встретиться с друзьями, — поспешно вскакивает, понимая, что уже на грани.       — Конечно, иди, у меня тоже кое-какие дела, — кивает мать.       Бим выдыхает только когда оказывается на улице. Он медленно бредет к стоянке, никакой встречи с друзьями нет, как, впрочем, и друзей, а занятия начнутся только через два часа. И он понятия не имеет, как не слететь с катушек, пока мать будет хозяйничать в его доме.       

***

      — Привет, — после пары к нему подходит одногруппник Том, кажется, он единственный, кто изредка пытается наладить с ним контакт, — на выходных у меня днюха, намечается небольшая вечеринка, если хочешь, приходи.       Бим неуверенно кивает, зная, что на вечеринки ему путь заказан. Он был на вечеринке один раз в жизни, и воспоминания о ней хотелось навсегда стереть из памяти.       — Форт тоже будет, ты ведь знаешь Форта? — не отстает от него Том.       — Не очень.       — Он очень хороший парень, — зачем-то добавляет одногруппник, внимательно глядя в глаза Биму.       "Словно мне есть до него дело", — хочет сказать тот, но молчит и смотрит в ответ. Том явно видит и знает больше, чем кажется. Либо он очень наблюдателен, либо пытается задеть, увидеть отклик. Как бы то ни было Бим не собирается никак реагировать на его выпад. Да и ему действительно плевать на Форта и его эгоистичную натуру, которая для других кажется добродетелью.       — Спасибо за приглашение, — ровным тоном говорит Бим и уходит, не замечая пронзительного взгляда.       Томми не знает, он чувствует, как и Форт, вот только у него не возникает желания строить из себя спасателя.       

***

      Несколько дней с матерью у них получалось мирно сосуществовать. Бим ходил в университет, подолгу засиживаясь в библиотеке. Она заметно посвежела и повеселела, и даже начала посещать психотерапевта.       Они почти не общались, Бим просто знал, что она рядом и чувствовал себя тушкой зайца, над которой, примериваясь, повар заносит топорик.       Бабахнуло неожиданно. Бим вернулся с занятий пораньше и застал родительницу на кухне, она в задумчивости пила кофе.       — Привет, голоден? — поднимает на него заплаканные глаза.       — Нет, я… — начинает он.       — Ты не любишь зеркала? — перебивает, поджимая губы, словно он оскорбил ее этим фактом.       — Ну, я же не девчонка, чтобы крутиться возле зеркала часами, — вяло отбивает подачу.       — Но у тебя в доме нет ни одной зеркальной поверхности. И стекло… — облизывает пересохшие губы, — почему у тебя совсем нет стекла? Зато много металла и дерева. — Она со всей силы запускает глиняную кружку в стену, та осыпается на черепки, а Бим зажмуривается, словно рядом взорвалась бомба.       — Мама, не надо…       — Звон, где звон? — она смотрит ему в глаза с немым укором, будто видит перед собой человека с окровавленным ножом в руке.       — Мама! — Бим подходит к ней и хватает за плечи, пытаясь докричаться, так как она уже далеко отсюда.       — Ты знаешь, что такое боль? Знаешь? — шепчет она, впиваясь в него взглядом.       — Черт! Блять, блять, блять, — его тоже начинает крыть, но он держится из последних сил, судорожно пытается отыскать в вещах матери успокоительное, пока все не зашло далеко. До того, как он станет слабым и беспомощным.       Голова раскалывается изнутри на куски. В ушах гул, как от высоковольтного напряжения. Таблетки обнаруживаются быстро, но заставить ее принять их — миссия невыполнима.       — Станцуй, станцуй, Кимми! — на выдохе произносит, хватая Бима за руки.       Это ее успокоит, он знает наверняка. Лучше, чем любые лекарства и сеансы психотерапии. Она будет смотреть на его боль и улыбаться, спокойно, умиротворенно. Как наркоман после долгожданной дозы.       — Мам, я не Кимми, я — Бим, помнишь?       Бесполезно. Сейчас он – Кимми. Снова раздвоение и веселая карусель в голове. Его кроет так сильно, что тело выворачивают судороги, а внутренности завязываются в узел. Похоже, он кричал и плакал, а еще до крови прикусил себе запястье.       Его просто нет. Разлетелся на те стеклянные осколки, которые отдают звоном в ушах, что звучит музыкой для матери.