Стеклянный мир

      — Эй, мы хотели напиться, а не устроить сеанс психотерапии, — как-то раздосадовано говорит Форт.       — Да ну, а, по-моему, неплохо получилось. Я тебя полапал, ты меня немного поколотил — вечер удался.       — Не понимаю, чему ты радуешься? Ты правда псих, знаешь? — бормочет Форт, все еще приходя в себя после срыва. На этот раз все обошлось, обычно тому, кто к нему прикасался так, было намного хуже.       Той девчонке так не повезло: он действительно ударил ее, да так, что пришлось накладывать швы. Хорошо, что она не пошла в полицию, хотя это было бы справедливо. Эту историю он вспоминать не хотел, пытаясь похоронить воспоминания. Но внутри знал: ничего не нормально и нормально не будет. Поэтому нашел себе альтернативу: функцию «помощь друга». Он не святой и никогда не считал себя таким, но был намного хуже, чем о нем думали окружающие.       — Я — псих, но и ты псих, Форт, — прерывает его размышления Бим, после некоторого молчания.       — Сейчас расплачусь, прям Джокер и Харли, — язвительно отвечает Форт, разливая коньяк по стаканчикам.       — А почему нет? Мне всегда нравились отрицательные герои, они живее и в какой-то степени человечнее, чем тщеславные супергерои с манией величия.       — То есть то, что они взрывают здания и убивают невинных людей, тебя не смущает? — протягивая ему стаканчик, интересуется Форт.       — А почему это должно меня смущать? В комиксах все просто: тот злодей, тот герой. Все понятно и просто, а в жизни ты и злодей, и герой, и никчемный человечишка. На эти три сословия делятся все существа в мире супергероев?       — Нет, это ведь просто образы. На самом деле — это просто вечное противостояние добра и зла. Утрированное, конечно. Если мыслить «черно-белыми» категориями жизнь немного упрощается. Но она-то сложнее и запутаннее.       — Глупый разговор и бесконечный. Здесь нет победителей и проигравших, мы и зло, и добро, и пустота одновременно, — жуя дольку апельсина, вздыхает, словно от скуки, Бим.       — Можно я спрошу у тебя… Почему?.. — он опирается спиной на изголовье кровати, вытягивает ноги и ждет, пока ему ответят. Если ответят вообще. Никто не любит, когда солью в рану.       — Почему стекло? Почему псих? Почему болит? — невпопад сыплет вопросами. — Потому что я должен жить за двоих, а это пиздец как сложно, — потирает виски, и думает: стоит ли рассказывать все Форту. — Ким и Бим, здорово, правда? Это нам мама такие прозвища дала, ей казалось это милым и забавным. Мы же двойняшки. Хотя Ким была намного лучше меня, и это не потому, что я закомплексованный уродец, я знаю себе цену. Просто ее любили все, понимаешь? — При воспоминании о сестре, он невольно улыбается; сейчас в груди тепло, боль придет позже, когда он останется наедине с собой и своими страхами.       Форт внимательно слушает его сумбурную речь, пытаясь вникнуть в суть. И видит перед собой не замечательную со всех сторон Ким, а милого и несуразного Бима, который всеми силами стремится быть хоть чуточку похожим на нее. Чтобы — лучше, сильнее, выносливее, умнее. Ким занимает первые места на олимпиадах — Бим исправно ходит на ненавистный теннис, при этом до первой ракетки ему как до Луны. Ким щелкает математические задачки как орешки, а Бим подолгу сидит за учебником, пробиваясь сквозь дебри формул. Ким ярко улыбается и любит веселиться — Бим читает толстые книги и сжимается в комок от страха, когда парни начинают его поддразнивать. Они действительно разные. Конечно, у них есть общие черты, но в целом — противоположности. Бим считает себя кривым зеркальным отражением Ким, только мужской версией, причем не самой удачной. Его гложет это, но не то что бы очень. Они не враждуют, не соперничают. И вообще — лучшие друзья.       — Знаешь, мне совсем не нравятся девушки, — признался как-то ей Бим, потому что знает, что если не поймет она, не поймет никто.       — О-о, — удивленно вскинула брови, а затем улыбнулась, — это ведь ничего. Мы с тобой и в этом похожи.       — Дурочка, — смущенно пробурчал Бим.       — Давай, опиши свой идеальный тип парня. Мне, например, нравятся высокие и широкоплечие, а качков я терпеть не могу. А-а, еще мне нравятся, когда глаза выразительные, как у…       — Все, все, замолчи! — взвился парень, уже жалея о том, что открылся сестре.       — Зануда, тебе ведь кто-то нравится, да? — схватила его за руку. — Колись! Это Юн, да? Или… — с намеком поиграла бровями, — горячий Найн? Да-а, он когда футболку снял, у меня мурахи побежали.       — Нет! — воскликнул Бим, даже возмущенно, хотя на самом деле полностью согласен с сестрой. Найн был очень горяч.       — Не смущайся, братишка, можешь рассказать мне все. Дрочил на него, да? — Ким никогда не отличалась тактом и скромностью. Она спокойно могла говорить о таких вещах, а вот Бим смущался, как девчонка, хотя все должно быть наоборот.       Разговор состоялся ровно за неделю до того, как сестра влюбилась окончательно и бесповоротно. И Бим, на самом деле, немножко тоже. Совсем чуть-чуть. Он видел его издалека, когда тот нежно прижимал к себе сестру, не было видно лица, потому что на улице сгущались сумерки. Только темные волосы, широкая спина, обтянутая толстовкой. Вполне во вкусе сестры. Увидеть бы его глаза, а еще улыбку. Наверное, она у него очень красивая.       Бим рисовал у себя в голове идеальный образ, слушая рассказы сестры.       — Я тебя с ним познакомлю, он давно хотел. Все уши про тебя прожужжала, вы подружитесь, только не смей к нему подкатывать, — прищурившись, шутливо пихнула его локтем в бок.       Бим рассмеялся — неловко и неискренне. Потому что безумно хотелось подкатить. Неужели он правда такой нереальный?       — Он не Джим, а Джем, я его так буду называть. Уж слишком сладенький, — подшутил над сестрой Бим, когда они валялись на ее кровати, и она в очередной раз нахваливала своего парня.       — Он, кстати, очень любит джем, вишневый. Его губы часто пахнут им, он говорил, что мама печет булочки с вишневым джемом, — мечтательно произнесла Ким.       — Я сейчас блевану от этого сахарочка, — изобразил рвотные позывы Бим, а Ким колотила его подушкой.              Но они так и не познакомились. Все некогда было. Она улизнула со званого вечера, а вернувшись домой под утро, с горящими глазами рассказывала о том, какой Джим невероятный. Бим слушал и завидовал, и немножечко ревновал. Хотя это глупость несусветная, ведь он даже не видел этого Джема никогда.       А через месяц все и произошло: кровь на полу, неподвижное тело со стеклянными глазами, отражения в зеркалах, крики матери, спокойствие отца, его собственная истерика. Он мог бы остаться, мог бы спасти, или, в крайнем случае, умереть вместо нее. Ким должна жить. Она не манекен с мертвенно-бледной кожей, раной в боку и застывшими зрачками. Это не она. Двойник, глупое отражение в многочисленных зеркальных плитках. Он бы мог с легкостью представить на ее месте себя, мать, отца, ее идеального Джема, всех, кроме нее.       Когда мать свихнулась на стекле, Бим катился в пропасть. Сам намеренно опускал себя туда, пытаясь сохранить в себе ее частичку, не свою, а ее…       Бим замолкает. Одним глотком выпивает спиртное и ставит пустой стакан на тумбочку.       — Ты решил стать ею, да? — догадывается Форт.       — Не совсем. Просто решил попробовать быть похожим. Надел ее платье, чулки, каблуки, купил парик, даже макияж сделал. Но все равно был собой. Мне тогда так противно и страшно было. Не хотелось быть собой, хотелось стать ею, хотя бы на одну ночь. Знаешь, у меня почти получилось… В людской толпе на танцполе, после нескольких коктейлей и травки. Мне стало легче… — усмехается. — И я лишился девственности с каким-то незнакомцем в кабинке туалета, не помню его лица и имени. Только то, как обхватывал рукой за шею, желая то ли задушить, то ли прижать поближе. Он был настолько пьян, что его не смутил ни мой наряд, ни то, что я оказался девственником. Ни даже то, что я просил называть меня Кимми. Было так больно, и я как в детстве, закусив губу, беззвучно плакал потому, что я не такой как она. И никогда не смогу стать таким. И глупо пытаться.       — Бим, — после долгого молчания зовет его Форт, — ты глупый. Не надо искать ее в отражениях, ее там нет. Ее нет и в тебе. Она только в памяти, понимаешь? Не ты воткнул в нее нож, не ты оставил ее умирать, не ты… Легче от моих слов не станет, но надо принять это. Все мы стеклянные внутри, вранье, что некоторые из стали. Только если оболочка, но внутри — стеклянный сосуд.       — А ты, ты из чего, Форт? — он не хочет вновь чувствовать себя жалким, поэтому крепче сжимает кулаки, отворачиваясь от Форта.       — Из плоти, это хуже. Металл не чувствует прикосновений. А тело, с чертовыми нервными окончаниями, их ощущает слишком отчетливо.       «Смотри, смотри, ввидишь, как твоя мама любит трахаться? Стонет как дешевая шлюха».