Стеклянный мир

      Лам барабанит в дверь так сильно, что, кажется, с легкостью может проделать дыру не только в двери, но и в его голове.       — Форт, не притворяйся призраком, я знаю, что ты там. Выходи, сладкий, пообщаемся.       Форт переворачивается на бок и натягивает на голову одеяло — пусть хоть весь день стучит, сейчас он никого видеть не хочет. И не только потому, что ему выть от отчаяния хочется. Просто надо остановиться, поставить жизнь на паузу и подумать. «Что дальше?» — вопрос, который не дает ему покоя с момента, когда он хлопнул дверью машины Бима. Это было позавчера или в прошлом столетии? Летоисчисление перестало быть его сильной стороной. Он закрывал глаза — была ночь, открывал — день, а может наоборот, ведь за темными шторами нелегко было рассмотреть смену дня и ночи. Телефон разрывался на столе, а потом заглох, видимо, села батарейка. И вот теперь Лам ломится к нему, наверное, забил тревогу. Он всегда такой бесцеремонный и грубый, но друг замечательный. Форт уверен, если бы сейчас честно рассказал обо всем, Лам бы выслушал его стенания и, возможно, дал пару раз по морде, чтобы привести в чувство. Но… Форту не до этого. Ему бы лежать пластом и тщетно пытаться погрузиться в долгожданный сон, желательно, летаргический.       — Да, да, откройте, пожалуйста, а вдруг он уже того, а? — орет, как резаный, в коридоре друг, а потом в замке ворочается ключ.       — Это не по правилам, но я сделаю исключение, — оправдывается охранник, распахивая дверь.       — Не боись, старик, я тебе завтра билеты на матч подгоню, вип-места, — по-дружески хлопает мужчину по плечу и вваливается в комнату с криком: — Ага, вот ты и попался, сладкий!       Форт представляет собой гору одеял на кровати, эта гора даже не подает признаков жизни, не то что удивления.       Дверь за спиной друга захлопывается, и он бесцеремонно стягивает с Форта одеяло.       — Вставай, пойдем развеемся! — трясет его за плечо, но Форт никак не реагирует, продолжая лежать с закрытыми глазами и притворяться спящим.       — Окей, труп ты изображаешь здорово, я почти поверил. А теперь изобрази веселого человечка, вдруг получится, — продолжает тормошить его.       — Лам, свали, а? — негромко просит Форт, изображая, по всей видимости, страдальца мирового масштаба.       — Хм, вообще-то в Зимбабве дети голодают, в мире истребляют синих китов, а в Бангладеш большинство населения за гранью бедности, а тут ты со скорбной миной и своим «отстаньте от меня, дайте умереть спокойно!», — причитает Лам, начиная носиться по комнате ураганом, — уж он это умеет. Хлопает дверца шкафа, затем шумит вода в душе.       А спустя несколько мгновений ледяной душ из пустой бутылки из-под пива приводит Форта в чувство, вернее, возвращает к жизни. Он орет, обзывая Лама последними ругательствами.       Друг только улыбается — цель достигнута.       Когда Форт выходит из душа уже одетый, Лам усмехается:       — Бим здорово постарался. — И Форт вспоминает о засосах, которые не так хорошо видны на его смуглой коже, но зоркий глаз Лама смог их разглядеть.       — Откуда ты вообще… — невольно хватаясь за шею, интересуется.       — Томми поделился, оказывается, твоя психологическая помощь принесла свои плоды, хоть потрахался, — тоном заботливой мамочки вещает.       — Не лезьте в мою личную жизнь! — дальше продолжает разыгрывать сценку «мамочка-наседка и неблагодарный сыночек» Форт.       — Мы? Лезем? Да никогда! — откровенно издевается Лам. — На самом деле, мы рады, Форт, видно, что этот Бим всерьез тебя зацепил. Впервые на моей памяти ты так обременен чем-то, — скинув маску клоуна, добавляет.       — Я знаю, прости, просто… — замолкает. — Пошли уже, развеемся, — хватает ключи от байка и кошелек. Телефон намеренно оставляет на столике, даже не потрудившись его подзарядить.       — Ага, значит, ты пить не будешь, — садясь позади друга на байк, резюмирует Лам.       — Хватит бухать, здоровье надо беречь! — откликается новоявленный поборник здорового образа жизни.       — Ага, я заметил ту батарею бутылок возле твоей кровати. Тут уж, конечно, печень тебе спасибо не скажет. Будешь цедить газировку весь вечер и отгонять от нашего столика красоток своей темной аурой.       — На твою долю красоток хватит, — успокаивает друга, заводя мотоцикл.       В привычном баре толпится народ. Мью и Томми уже сидят за столиком, дожидаясь их.       — Привет восставшим из мертвых! — приветствует его Мью.       А Томми только подмигивает:       — Милые поссорились?       — Да пошли вы! — беззлобно отзывается Форт, плюхаясь на стул.       — Тебе чего заказать, неженка? — поддразнивает его Лам.       — Сам! — и пробирается к барной стойке.       Стакан сока дрожит в руке и грозит выскользнуть, когда он замечает за столиком Бима. Тот смеется и о чем-то переговаривается с ребятами.       — А вот и трезвенник пришел, — обращает на него внимание Мью.       — Черт, реально сок взял, а я думал, ты просто так сказал, — выразительно смотрит на него Лам, отодвигаясь от Бима, чтобы освободить ему местечко на диванчике.       Томми, хитро прищурившись, смотрит на Форта. Форт же… садится на стул и, как ни в чем не бывало, даже не пытаясь изобразить вежливость, пьет сок.       Бим тоже не делает попытки поздороваться или обратить на него внимание, продолжает болтать с остальными. Сегодня он просто само очарование и дружелюбие. И не скажешь сразу, что привык отгораживаться ото всех за стеклянной стеной. Надо же, пришел в бар, один, болтает, улыбается, даже не вздрагивает от похлопываний по плечу и пошлых шуточек Лама.       У Форта возникает острое желание причинить ему боль. Чтобы тот не притворялся равнодушным, а показал настоящее, глубинное, сокрытое от чужих глаз. Обнажить, содрать хлипкий панцирь. Он ведь может, он знает как. Это величайший дар — знать, куда воткнуть нож, чтобы больнее, глубже, необратимее. Причинять боль — удел близких, а не чужих. Вот в руке стакан, а если его столкнуть одним неосторожно-точным движением, и — вдребезги. Он ведь почувствует себя таким же разбитым, начнет хвататься за спасительный воздух, просить о помощи? Или просто переживет очередной приступ и уйдет, напоследок посмотрев на него как на врага? Попробовать?       — Ты можешь убиваться не так явно? — толкает его в бок Мью.       — Я пью сок и у меня все замечательно, — выдавливает улыбку.       — Да что ты, а только что у тебя был такой вид, будто ты собрался утопиться в стакане с соком.       — Видишь насквозь, — оставляет попытки отшутиться.       Бим с Томми куда-то ушли, а Лам отправился кадрить девчонок за соседним столиком.       — Помириться не пробовал, или ты у нас гордый?       — Не хочу, и он не хочет. У нас все взаимно, — разводит руками.       — Я говорил Томми, что приглашать Бима не самая лучшая идея, а он подумал, что вы сможете поговорить.       — Мью, вот честно, разговоры — это лекарство от всех бед? Вокруг все говорят: по телевизору, в интернете, на рынке, в общественном транспорте, дома, на работе и… ничего. Вот совсем. Легче и проще жить не становится. Потому что это пустой треп, только бы молчание не мешало жить, только бы оно не давало глупым мыслям толпиться в голове, не подкармливало бы пустотой и тишиной одиночество, — завелся Форт, понимая, что все без толку. Либо да, либо нет. Никаких оттенков и пауз. И он понял Бима, понял все, что он не сказал и о чем думал. И это страшно — понимать его, буквально считывать, как послание на азбуке Морзе. Вот же он — точка-точка-точка; тире; точка-тире-точка; точка-тире; точка-точка-точка-точка. С-Т-Р-А-Х.       — Ого, тебя пробрало, вы не просто поссорились, да? — допытывается друг, а Форт только делает неопределенный жест рукой — то ли «думай как хочешь», то ли «иди лесом».       — Куда Том делся? Вот с ним мне как раз надо поговорить.       — Да он в сортир с Бимом ушел, сейчас вернутся.       Почему-то некстати в памяти всплывает рассказ Бима о том неприятном эпизоде в кабинке туалета, и он срывается с места. Хотя это только бред воспаленного разума — Томми не по этой части, да и Бим пришел в бар не для того, чтобы потрахаться. Но… он когда-то был немного влюблен в Томми — это уже неоспоримый факт. Пока Форт разрывается между глупыми домыслами и голосом рассудка, он врывается в туалет. Томми и Бима здесь нет, куда же они могли пойти вместе? Внезапно подозрения трансформируются во что-то тяжелое, темное и удушливое.       — Лам, позвони Томми! — подбегает к столику, где Лам, улыбаясь во все тридцать два, флиртует с девушками.       Друг, глядя на его взъерошенный вид, протягивает телефон.       А там… гудки, гудки, гудки… и только. Не смешно, вот правда. Если они сейчас занимаются сексом — это хреново, но пережить можно. Но если у Бима снова случилась паническая атака или чего похуже? Черт!       По памяти набирает номер Бима (уж на цифры у него память феноменальная), и, наконец, там отвечают:       — Да? — Голос… да к черту, какой у него голос, Форт так зол, что ему не до анализа.       — Ты где?       — Форт… — выдыхает, словно тот порядком надоел ему, — совсем не вовремя.       — Ты… все хорошо? — Ну, по крайней мере, с ним все хорошо.       — Да.       — Отлично, не мешаю. — Отдает телефон Ламу и срывается с места, как спринтер с выстрелом.       «Сотри», «соври»… Молчи, нет, говори. Обмани, да, так лучше. Глупый, я же лучше знаю, что ты чувствуешь. «Не люблю» ведь лучше, чем «люблю»?