The Raging Quiet

Лукас проснулся в опустевшем доме. Он знал, что Матиас уйдёт ещё пока он будет спать, но это всё равно расстраивало. Он привык просыпаться и не видеть рядом ни души, но каждый раз чувствовал холод одиночества. Матиас не мог быть для него собеседником, но своим присутствием прогонял из дома эту гнетущую тишину, что наполняла его стены и мучила Лукаса с тех самых пор, как он прибыл сюда. Не в силах выносить свои безрадостные мысли, он тяжело вздохнул, поднялся с кровати и переоделся в свою рабочую одежду. Новый день был полон незавершённой работы, так что он выгнал из дома кур и цыплят и принялся наводить порядок после их ночёвки. За работой он снова мысленно вернулся во вчерашнюю ночь с её удивительным открытием. Матиас не был безумен. В это было трудно поверить, но чем больше Лукас думал об этом, тем больше это было похоже на правду. Будь Матиас действительно сумасшедшим, Лукас верил, он бы не стал приносить ему еду. Но быть глухим – не многим лучше, чем потерять рассудок. Кем бы ни была мать Матиаса, она тяжело согрешила, ещё нося сына под сердцем. Лукас много раз слышал проповеди об этом дома. Всякий раз, когда оказывалось, что какая-то незамужняя девушка беременна, местный пастор не оставлял это без внимания. После люди всегда сторонились этих женщин и их детей. И если это правда, жители деревни не станут относиться к Матиасу лучше, даже узнав, почему он ведёт себя так странно. Он должен что-то сделать. Лукас перестал подметать и нахмурился, одолеваемый своими противоречивыми мыслями. Почему он снова пытался помочь Матиасу? Да, у него было доброе сердце, но глупо постоянно думать лишь о нём. Скука обратила для него весь мир в одну лишь неразгаданную тайну. Если бы его жена не умерла, он не был бы так одинок и никогда не подпустил бы Матиаса так близко. Но сейчас он был единственной живой душой рядом, и если ему удастся побороть своё самолюбие и хоть как-то помочь ему, они с Матиасом смогут общаться. Тем более, Лукасу хоть иногда нужно было работать своей головой, а не руками. Но как же он это сделает? Прогнав эти раздумья прочь, Лукас позавтракал куском сухого хлеба и вышел на грязную и мокрую после долгого дождя улицу. Солнце разгорелось так сильно, что земля начала стремительно высыхать, а воздух наполнился паром. День обещал быть жарким и невыносимым при долгой работе. Как и прежде, Лукас огляделся вокруг в поисках Матиаса, с разочарованием не находя ничего, кроме следов. Он вёл себя, как одичавший бездомный кот, и Лукас догадывался, что он вернётся к концу недели. Подавленный, он прилагал все возможные усилия и пытался построить для птиц клетки. Когда наступил полдень, он наконец отвлёкся от своей шаткой, ненадёжной постройки, услышав стук лошадиных копыт на дороге к его дому. Приближаясь к нему на широкоплечем северном коне, Бервальд поприветствовал Лукаса. Удивлённый его неожиданным появлением, Лукас догадался лишь спросить: – Что привело вас сюда? – Как я уже говорил вчера, нам стоит помогать тебе, – ответил Бервальд, спускаясь на землю. – Что ты хочешь построить из этого? – он внимательно рассматривал клетку, заставляя Лукаса помрачнеть. – Разве не очевидно? – когда пастор на это ничего не сказал, Лукас осторожно добавил: – Это должно быть клеткой для кур. – Ясно, – ответил Бервальд, изучая неудавшуюся постройку взглядом. – Полагаю, ты вырос в семье владельца таверны. – И что же вы имеете в виду, пастор? – он не смог скрыть резкий тон своего голоса, с обидой считая долгие часы работы, потраченные впустую. Бервальд этого не заметил и даже улыбнулся, что скорее походило на гримасу боли. Ему не стоит даже пытаться изобразить улыбку, подумал про себя Лукас. Промолчав, Бервальд извинился: – Я не хотел показаться грубым, но это очевидно: оно разваливается. Лукас не ответил и отвёл взгляд, делая вид, что что-то любопытное привлекло его внимание. – Не волнуйся, я вырос на ферме. Мы построим это заново, крепко и устойчиво, – пообещал Бервальд, и Лукас с готовностью принял его помощь. – Было бы здорово, – проговорил он себе под нос. – Подойди сюда, я покажу тебе, как правильно завязать эти узлы, – пастор принялся объяснять, что именно Лукас сделал неправильно. – Ты связал прутья недостаточно крепко, – он неторопливо показал, как это нужно делать, причудливо закручивая верёвки, которые начинали крепко оплетать дерево. За несколько часов обучения и поправок им удалось соорудить четыре прочных стены. Лукас был готов развалиться на части от усталости, так что они оба прекратили работу и обедали в тишине и прохладе его дома. – Вчера вы снова сказали мне, что я не могу доверять Матиасу. Почему? – решился спросить Лукас, отчего Бервальд помрачнел. – Мне начинает казаться, что только о нём и говоришь, – это была шутка, но улыбнуться он больше не пытался. – О некоторых вещах не стоит рассказывать. – То есть, вы не собираетесь ответить мне? – спросил Лукас разочарованно. К нему относились, будто он всё ещё был чужим здесь, но он жил рядом с Матиасом и имел право знать о нём больше. – Нет. Точно не сегодня, – признался Бервальд. – Бог тому свидетель, я много молился и решил, что удерживать его вдали от деревни будет к лучшему. Со вчерашнего дня моё мнение не изменилось, хотя я думаю, ему намного лучше будет находиться здесь, чем терпеть преследования. – И что-то мне подсказывает, что вы не хотите говорить о его прошлом, чтобы я не прогнал его? – Верно. Это ужасно и... Всё что тебе нужно знать, Лукас, это что Матиас не желает тебе зла, даже если порой его поведение не поддаётся объяснению, – сказал Бервальд, старательно подбирая слова. – Я понимаю, и, возможно, нам стоит поговорить о том, что я узнал вчера. – О чём именно? Это тоже касается Матиаса? – спросил мужчина с насмешкой. Лукас кивнул. – Видите ли, прошлой ночью он остался у меня дома. Я изо всех сил хлопнул дверью, а он не обратил внимания... Бервальд, я думаю, Матиас не сумасшедший – он всего лишь глухой. Лицо пастора только сильнее помрачнело. – Лукас, если бы ты знал то же, что знаю я, ты бы понимал, что не в этом причина. Не противься воле божьей. Он сделал Матиаса таким, какой он есть, и безрассудно пытаться понять, зачем, – Лукас открыл было рот, чтобы возразить, но Бервальд поднял руку, призывая к молчанию. – Мы поговорим об этом в другой день. Мне пора возвращаться в деревню. Надеюсь увидеть тебя в следующее воскресенье. – Конечно, – процедил Лукас сквозь зубы. Он проводил Бервальда к дверям и молчаливо наблюдал, как тот удаляется, скрываясь из виду, а потом вернулся в дом, чтобы ещё немного отдохнуть. Слова пастора подняли в нём волну раздражения, а мысли снова вернулись к Матиасу. Что должно было с ним произойти, чтобы Бервальд не захотел об этом говорить? И как он вдруг был благославлён общаться с ним? Смутное предчувствие подсказывало ему, что Матиас не мог пойти на насилие или убийство. Но, возможно, на что-то гораздо худшее... И самое страшное: Бервальд, единственный человек, кто мог с Лукасом согласиться, не поверил его словам. Что если он ошибся? Нет, ошибки быть не могло. И даже если самый образованный в округе пастор ему не верит, Лукас сделает всё, чтобы поставить его перед лицом истины. К несчастью, у него не было времени на раздумья и безделье, так что пришлось вернуться к работе. Через несколько дней он начал прокладывать ров от ручья к своему дому. Тяжёлый бездумный труд совсем не помогал ходу его мыслей, но Лукас слишком сильно нуждался в чистой горячей воде. К тому же, от жажды в жаркие дни страдали его растения. За работой он наконец всерьёз задумался над тем, как именно он сможет общаться с Матиасом. Лукас вспомнил, как тот указывал на дорогу к его дому, предлагая свою помощь. Вот только им придётся зайти гораздо дальше простых жестов, чтобы понимать друг друга. Со временем он придумал несколько простых знаков для вещей в своём доме. Если повторять эти нехитрые жесты, Матиас точно мог бы понять и запомнить их. Но прошла почти целая неделя, а он так и не появился, и Лукас уже начал думать, что он нашёл себе новое пристанище. Но зачем ему было уходить от человека, который каждый день делился с ним едой? Лукас всё так же оставлял у дома полные тарелки на случай, если Матиас вдруг вернётся. Но, каждый раз выходя утром на улицу, он находил еду нетронутой и остывшей. Он пытался смотреть на это с лучшей стороны, ведь у него было больше времени, чтобы придумать новые жесты. Когда Лукас наконец увидел Матиаса, тот просто появился рядом, будто возникнув из воздуха. Он всё ещё работал, когда тот подошёл к нему, приветствуя его голосом, и его шаги раздавались вокруг тихим шорохом камней. Сбив свои ладони в кровь, Лукас решил остановиться на сегодня. Он вонзил лопату в землю и краем рубашки стёр пот с лица, чтобы вместе с Матиасом пойти домой. Не торопясь, стараясь не делать резких движений и не спуская со спутника глаз, он осторожно открыл дверь. Он указал куда-то внутрь дома и поднял руки, прижимая кончики пальцев к губам. Он подождал пару мгновений, надеясь, что Матиас хотя бы отдалённо его понял. Он смотрел на него бессмысленно, а когда Лукас повторил жест, его глаза удивлённо загорелись, и он широко улыбнулся. Лукас ответил ему вымученной улыбкой и вошёл в дом, где в углу комнаты уже стояли стол и два неудобных деревянных стула. Он указал Матиасу на стол, и тот занял один из стульев, с предвкушением наблюдая, что Лукас сделает дальше. Он достал сыр, хлеб и немного приготовленного вчерашним вечером мяса. Еда была холодной и горчила, но для их первого урока подходила отлично. Он поставил на стол две тарелки с едой и положил рядом вилки, хотя заранее знал, что Матиас сперва попытается есть руками. Когда его ожидания подтвердились, Лукас забрал у него тарелку с едой, отчего Матиас издал обиженный возглас и потянулся за ней, чтобы вернуть назад, не понимая, чего от него хотят. Лукас изо всех сил постарался изобразить приветливую улыбку. Он нервно поднёс свою ладонь к груди. «Я». И когда Матиас никак не отреагировал, он указал на него тем же жестом. «Ты». – Ты понимаешь? – спросил Лукас вслух, повторив жест ещё пару раз, прежде чем добавить два новых знака: «Я беру вилку». Показав это, он поднял вилку и, прикоснувшись её зубчиками к своим губам, снова положил на стол. Матиас внимательно наблюдал за всеми его действиями. «Ты берёшь вилку». Лукас ждал, но Матиас ничего не делал, продолжая заинтересованно смотреть на него и пытаясь до конца понять суть его жестов. Тогда он повторил фразу ещё несколько раз, чтобы добавить новые слова. «Я ем вилкой. Ты ешь вилкой». После этого Матиас смущённо потянулся за своей вилкой и повторил увиденные жесты, прежде чем подцепить кусочек со своей тарелки и съесть его. Когда Лукас кивнул, он просиял с восхищением. Издав громкий восторженный возглас, Матиас ответил: «Ты ешь вилкой», на что Лукас одобрительно кивнул. Тогда, не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, он с радостным смехом вскочил со стула. Лукас взглянул на него с волнением, но он тут же вернулся на своё место и поднял со стола тарелку, замирая в ожидании. Не получив ответа, он со стуком опустил тарелку, чтобы привлечь к себе внимание. Лукас сложил ладони, повторяя её круглую форму. «Тарелка». «Я ем с тарелкой» – сказал Матиас, и Лукас кивнул, рассмеявшись. В каком-то смысле он был прав. «У меня есть рубашка. У тебя есть рубашка» – добавил Лукас, а в ответ его гость кивал и торопливо повторял новые жесты. Тогда он решился добавить новое понятие. «Ты не ешь с рубашкой». Матиас рассмеялся и ответил: «Не с рубашкой, с вилкой».