The Raging Quiet

«Мне нужно пойти в деревню» — сказал Лукас этим утром. Их безмолвный язык продолжал развиваться, слова становились более понятными и выразительными, вот только эта новость Матиаса ни капли не обрадовала. «Зачем?»— спросил он с тяжёлым хмурым выражением в лице. Всякий раз когда Лукас собирался уходить, он был сам не свой. Что если в один прекрасный день его друг не вернётся домой? «Купцы с юга будут здесь. Я жду письма от своего отца. Я спросил его, сможет ли он занять мне денег, если следующей весной я верну больше, чем он мне даст». Матиас кивнул, хоть он до сих пор и не мог понять, в чём заключалась такая высокая ценность денег. Долгие годы он наблюдал за тем, как люди обменивали на маленькие блестящие монетки действительно дорогие вещи, но в этом не было совершенно никакого смысла. Гораздо разумнее было бы обменять свинью на пару овец, но не на деньги. Как бы то ни было, если отец Лукаса согласится, то он отправится в плавание на юг, а что же тогда будет с Матиасом? Мысль об одиночестве проедала дыру в его сердце. Он мог снова остаться совсем один, едва привыкнув к чьему-то обществу, едва вспомнив, каково чувствовать себя человеком. «Что я буду делать, когда ты отправишься на юг?» — спросил он, помрачнев от неприятных мыслей. «Поедешь со мной, конечно же», — ответил Лукас, недолго думая. «А что будет с нашим домом, с животными? Они, разумеется, не могут пойти с нами», — возразил он. Без присмотра эти создания были бы обречены на верную смерть. «Я найму кого-нибудь из поселений в горах. Эти люди бедные — они согласятся следить за землёй и домом за небольшие деньги и еду, — объяснил Лукас. «Подпустить чужака так близко!»— отшатнулся он, непроизвольно сжимая ладони в кулаки. «Не из деревни», — добавил Лукас в свою защиту. «Уже лучше», — согласился Матиас, но его лицо всё ещё выдавало в нём сильные переживания и сомнения. Казалось, Лукас был доволен ответом. Его плечи и лицо подрагивали, явно говоря о том, что он смеётся, и он похлопал Матиаса по плечу левой рукой. «Тебе там понравится. Люди будут к тебе добрее». «Значит, никаких волков?» Лукас на мгновение отвлёкся от разговора, задумчиво глядя куда-то и, видимо, пытаясь найти в себе ответ на этот вопрос. Иногда так проходили целые минуты, и к моменту, когда Лукас находился со словами, Матиас уже был готов говорить о чём-нибудь другом. В этот раз долго ждать не пришлось: «Волки скрываются повсюду, принимая разные обличия». «Новые опасности?» — спросил Матиас неуверенно. «Да, совершенно точно», — ответил он медленно. Осознание того, что ему удалось с первого раза уловить ход мыслей друга, будто окрылило его, и сердце радостно подпрыгнуло в груди. Ему всегда хотелось произвести на Лукаса хорошее впечатление. Чем лучше это получалось, тем больше и ярче он улыбался, и Матиас не видел в своей жизни ничего очаровательней его улыбки. Всякий раз, видя её, он чувствовал лёгкость во всём своём теле, хотя широкие счастливые улыбки были редки. Обычно он получал маленькую незаметную улыбку, когда уголки тонких губ Лукаса вдруг совсем слегка приподнимались. Лишь когда ему удавалось по-настоящему удивить его, Матиас мог получить в награду широкую улыбку, открывающую вид на ровный ряд его зубов. В этот раз, к его разочарованию, Лукас улыбнулся слабо. «Когда я пойду в деревню, ты пойдёшь со мной? Мы не будем подходить близко к церкви. Купцы собираются на берегу». Матиас задумался на мгновение, не решаясь ответить. «Люди из деревни ненавидят меня». «Но если они увидят тебя таким, какой ты сейчас, и не услышат от тебя никаких странных звуков, они не будут тебя ненавидеть», — ответил Лукас. Всякий раз когда дело касалось деревни и людей, населяющих её, он будто знал, по каким законам они живут, знал наперёд, что может случиться. Матиас не мог быть уверен в этой догадке, но одно он сам знал наверняка: он хотел радовать Лукаса. «Это сделает тебя счастливее?» — спросил он робко, и сердце его застучало в груди. «Да». Сам того не осознавая, Матиас улыбнулся. От мысли о походе в деревню внутри всё сплеталось в тугой узел, но это была посильная цена за настоящую улыбку. «Хорошо». «Тогда нам лучше поспешить и подготовить лошадь», — сказал Лукас, отряхивая от пыли свою рабочую одежду. Сегодня было не воскресенье — значит, чистый парадный наряд ему был не нужен. Запрячь лошадь было легко, но вдвоём уместиться на её старой спине оказалось непростой задачей. Матиас чувствовал дрожь её слабого тела, пока она пыталась привыкнуть нести на себе такую тяжесть. К счастью, через некоторое время кобыла уже неторопливо плелась по морскому берегу. Он мог бы бежать вдвое быстрее на своих ногах, но вид, открывавшийся с высоты её спины, приковал его внимание. А ещё... Лукас был совсем рядом и мог уберечь его от зла, ожидавшего их на пути. Он крепко держал его, обняв за пояс, а когда из-за холма показались ветхие деревенские домики, он, охваченный тревогой, сжал его в железной хватке. Лукас чувствовал его страх, и мгновениями позже Матиас пришёл в себя, успокоенный прикосновением его пальцев к своей руке. Не сворачивая к деревне, они продолжали медленно двигаться вдоль песчаного берега. Небольшие судна стояли привязанными в доках, некоторые покачивались на морских волнах неподалёку. Все они были предназначены для рыбалки, кроме одного торгового, которое часто появлялось здесь, путешествуя с севера на юг и обратно. На всём берегу, что только можно было охватить взглядом, людей можно было сосчитать по пальцам. Большинство из тех, кто жил в этих окрестностях, были слишком бедны, чтобы позволить себе товары с юга, а те, кто мог это сделать, до последнего торговались и требовали сбавить цены. Эти люди не были так страшны, как остальные. Те, что были богаче остальных, редко приносили ему беды. Несмотря на это, его глаза всё ещё смотрели вокруг с опаской, когда он, соскользнув со спины старой кобылы, опустился на песок. Лукас привязал лошадь к ближайшему столбику, и вместе они пешком пошли под берегу. Все здесь были заняты, переговариваясь о чём-то друг с другом, но постепенно некоторые люди начали замечать их присутствие и провожали Матиаса тяжёлыми взглядами. На его лице проступила испарина, и он с волнением потянул Лукаса за рукав. «Они смотрят на меня», — сказал он дрожащими пальцами. «Я смотрю на тебя целый день», — ответил Лукас просто. Когда его страхи давали о себе знать, Лукас редко воспринимал это всерьёз, как и сейчас, отвечая ему с ехидством, и его слова болезненным эхом отзывались в груди. Но, может быть, его друг был прав, и все его страхи — лишь глупости. Как бы то ни было, он продолжил следовать за ним, чувствуя на себе взгляды чужих глаз, и его губы начали подрагивать. «Не оглядывайся. Следуй за мной и смотри только на меня. Представь, что их здесь нет» — наставил Лукас, когда они подошли к торговцу у лавки с изделиями из кожи. Матиас пытался вести себя, как велел Лукас, когда тот заговорил с торговцем. Его взгляд упал на гору необычных вещей, что лежали от него на расстоянии вытянутой руки. Книги в кожаных переплётах, кожаная обувь, головные уборы — всё что он видел, было украшено узорами, вышитыми яркими цветными нитями. Он протянул руку к одной из шляп, чувствуя, какой же мягкой была выделанная кожа. Лукас прервал его строго: «Не трогай ничего из того, что я не смогу купить». Он с печалью убрал руку от шляп и принялся скучающе наблюдать за разговором Лукаса и продавца. Его губы побледнели и сжались — торговец, видимо, поделился с ним плохими новостями, но это не казалось важным, потому что Матиас не был вовлечён в их общение. В томительном ожидании он оглядел всё вокруг, то всматриваясь в небо, то наклоняя голову в стороны и наблюдая, как мир вокруг накреняется под разными углами. Как и сказал Лукас, ему нельзя было создавать дрожь в своём горле, хотя очень хотелось. Приятный трепет, расходящийся волной по телу, мог бы скрасить эту скуку. Лукас вдруг потянул его за рукав, предостерегая: «Не делай этого». «Ладно»,— вздохнул Матиас понуро. «Он сказал, что никакого письма для меня нет», — объяснил Лукас, в то время как сам торговец протянул ему пару перчаток. Они были тёплого светло-коричневого цвета и, казалось, отлично бы сидели на его руках. «Он хочет дать тебе эти перчатки?» — спросил Матиас неуверенно. «Нет, он хочет их продать. Говорит, что мои руки подходят этим перчатками по размеру, но изуродованы тяжёлой работой. Перчатки это скроют», — его лицо выглядело расстроенным, а плечи опадали всё ниже с каждым вздохом. Он снова заговорил с продавцом, качая головой и, видимо, от перчаток отказываясь. «Почему ты не купил их?». Они бы хорошо смотрелись на нём, хотя торговец мог предложить их и более вежливо. Лукас ответил, лишь когда они развернулись и пошли в другом направлении. «Я не буду тратить деньги на свои уродливые руки» — сказал он вдруг резко, но Матиас понял, что эта грубость призвана ранить вовсе не его самого. Остановившись, он взял Лукаса за руки, крепко сжимая их. На мгновение он хотел бы заговорить с ним голосом, как это делали все люди вокруг, но одну руку всё же ему пришлось отпустить. «Они не уродливые. У тебя самые красивые руки из всех, что я видел, — он осторожно поднёс одну из них к своему лицу, мягким поцелуем касаясь тыльной стороны его ладони. — Тебе не нужны никакие перчатки, Лукас». Лицо юноши окрасилось ярким румянцем. Матиас хотел бы поцеловать его руку снова, но Лукас отшатнулся от него, опуская глаза. Он засмеялся, видя это очаровательное смущение, и хотел было, как обычно, взъерошить его волосы. Лукас оттолкнул его руку и поспешил уйти, не дожидаясь его. Матиас бы почувствовал обиду, если бы не заметил, как он отчаянно старался не оборачиваться и не встречаться с его взглядом. Он был скован собственным стеснением, но Матиас знал, что поцелуй не был ему неприятен. *** Солнце палило, как никогда, безжалостно, обжигая Лукаса и мешая работать. Его кожа покрылась красными ожогами, он был слаб и валился с ног от усталости. Матиас взял на себя более тяжёлую часть работы, взрывая отвердевшую почву лопатой, а Лукас плёлся следом, смешивая её с перегноем. Тошнотворный запах разложения поднимался над землёй с горячим воздухом, и ему приходилось быстро дышать ртом, чтобы не впустить его в свои лёгкие. Слабые истощённые ростки едва тянулись к солнцу и нуждались в удобрении. Хорошо, что они успели починить повозку в начале этой недели. Теперь было гораздо легче приезжать в деревню и можно было увезти с собой любой груз. Остановившись на некоторое время, Лукас выпрямился, чувствуя, как спина похрустывает в нескольких местах. Рожь и овёс едва возвышались над бесплодной почвой, измученные долгими ночными ливнями и прибитые к земле. После пережитых бедствий они остановились в своём и без того слабом росте. Лукас немногое знал о выращивании растений, и это Матиас, как ни странно, предложил достать для них удобрение. «Растениям это понравится», — объяснил он, и это оставило Лукаса в недоумении. Глубокие знания Матиаса о некоторых вещах поражали его. Он всё ещё задавался вопросом, откуда тот научился строительству, сельскому хозяйству, и как им удалось починить крышу за неделю. Его способности были просто даром свыше. По крайней мере, так ему приходилось воспринимать их, потому что всякий раз, когда он спрашивал Матиаса, где он всему этому научился, его улыбка вдруг пропадала с лица, и он становился отчего-то расстроенным. «Я просто знаю и всё», — отвечал он каждый раз, и от его печального вида у Лукаса с болью сжималось сердце. Матиас оглянулся на него с улыбкой. «Ещё одна грядка, а потом я разогрею тебе воду». «Будет очень кстати», — ответил Лукас, возвращаясь к работе. Им приходилось быть осторожными, чтобы не повредить по ошибке совсем маленькие ростки, которые порой были неотличимы от сорной травы. Снова и снова ему приходилось возвращать на место случайно вырванные с корнем травинки. К тому времени, когда они закончили обработку ещё одной грядки, он едва мог двигать шеей из-за сплетающейся в тугой узел боли. Как же рад он был наконец бросить свою лопату. Он хотел было взять ведро и помочь Матиасу набрать воды, но тот отогнал его и велел прилечь в тени. Лукас с благодарностью послушался. Несколько минут он лежал, закрыв глаза и слушая плеск воды, а потом почувствовал запах дыма и потрескивание огня. Однако, немного отдохнув, он поднялся, чтобы приготовить обед, пока греется вода. Когда еда была готова, они сидели за столом в полном молчании. Матиас слегка задел его ногу, привлекая его внимание. «Что?» — спросил Лукас, но он толкнул его снова, ничего не сказав. Порой его действия с трудом поддавались объяснению, и Лукаса это начинало нервировать. «Зачем ты делаешь это?» «Ты такой молчаливый», — ответил Матиас, будто в этом была единственная причина. Лукас нахмурил брови, понимая что его откровенно дразнят. Он убрал свои ноги подальше от Матиаса и отставил свою тарелку. «Я просто устал». «Тогда хорошо, что я разогрел тебе воду», — сказал Матиас с широкой улыбкой. Какое-то время Лукас просто всматривался в его лицо. День за днём за слоем прилипшей к лицу пыли он замечал в нём симпатичного мужчину. Но никакая грязь не могла скрыть под собой его яркую, живую натуру, и Лукас находил это притягательным. Чем больше времени он проводил с Матиасом, тем чаще замечал за собой счастливые улыбки. Пока он был рядом, не было ни дня, когда бы Лукас чувствовал себя одиноким. Ему вдруг пришло в голову, что его друг мог бы выглядеть ещё лучше без всей этой пыли, но для начала ему хотелось насладиться чистой горячей водой. «Да, я никогда не смогу отблагодарить тебя», — усмехнулся он, поднимаясь с места и стягивая с себя рабочую рубашку. Бросив её на пол, он поймал на себе чужой взгляд. Матиас всегда смотрел на него раньше? Он не знал, зачем спрашивает себя об этом, и попытался прогнать эту мысль прочь. Это не имело значения, даже если Матиас не сводил с него глаз, пока он снимал с себя штаны. Полностью освободившись от одежды и краснея до самых ушей, он опустился в воду. «Слишком горячо, убери часть углей» — попросил он с дрожью, пытаясь привыкнуть к окружающему жару и закрывая глаза. Матиас сделал, как он просил, и поблизости послышались шорохи и скрежет. Сердце билось в груди быстрее обычного, к щекам приливала кровь, и вовсе не горячая вода была тому виной. Брызнув немного воды себе на лицо, он погрузился в неё с головой, тут же поднимаясь и жадно хватая ртом воздух. Одной рукой он тёр свою шею, надеясь избавиться от невыносимой боли, которая мучила его уже долгие дни. «Болит?» — он вдруг увидел Матиаса. Он стоял над ним, недвижимый, как скала, так что Лукас не сразу заметил, насколько он был близко. Он вдруг вспомнил о том, что на нём совсем нет одежды. Почему он всё ещё смотрит? Иногда он действительно ведёт себя странно. В этот раз Лукас не нашёл в себе враждебности или раздражения, лишь только смущение. «Да, — ответил он, стараясь сохранить уверенный вид, и добавил через мгновение: — Тебе не стоит так смотреть». «Почему?» — спросил Матиас, заставляя его опуститься ещё ниже под воду и фыркнуть. Как же он не хотел говорить об этом сегодня! «Просто потому что», — только и сказал Лукас, снова потирая ноющее плечо. Матиас обошёл его со спины и опустился совсем рядом. «Наклонись немного вперёд, и я починю твою шею». Он с опаской наклонился, чувствуя шероховатые ладони, крепко обхватившие и растирающие его плечи, и не смог сдержать протяжный стон. Это было приятно, и боль отступала с каждым движением чужих рук. Он услышал, как Матиас набирает в ладони воду, а потом он полил его волосы и начал осторожно массировать его голову. Было так хорошо, что Лукас совсем расслабился, медленно опускаясь в воду и плавясь от прикосновений. Матиас начал издавать странные звуки, и его голос подрагивал с волнением, но Лукас будто вознёсся в рай, и ему было всё равно. Он похлопал его по плечу, прерывая недолгое блаженство: «Ты сказал однажды, что у тебя много братьев и сестёр». «Хочешь, чтобы я рассказал о них?» «Да», — ответил Матиас, возвращая руки на его плечи. «Ну, со своим старшим братом я не очень хорошо лажу. Он старше меня на несколько лет, после него родилась моя старшая сестра, а потом уже я. Он совсем как отец, упрямый, своевольный, и всё, что его волнует — это наша таверна, — начал Лукас, чувствуя неприятную горечь на губах. — Но у меня есть и младший брат. Его зовут... — он остановился, чтобы придумать жест для его имени, — Эмиль. Он намного младше меня, ему всего восемь лет. Мы спали в одной комнате, и ему, совсем как и мне, нравилось читать. Он очень тихий и умный». Матиас отпустил его на мгновение, говоря с тоской: «Хотелось бы мне иметь семью. Наверное, это здорово, когда у тебя есть такой младший брат, как Эмиль». Лукас хотел бы развернуться к нему, чтобы рассказать, насколько непростой бывает жизнь в семье, но крепкие руки вернулись на его плечи, удерживая на месте. «Эмиль бывает тем ещё негодником». «Всё равно, это здорово», — возразил Матиас. Лукасу было нечего на это сказать, так что он продолжил: «Я читал ему перед сном каждый день. Ему не нравится таверна. Я был не против приносить людям еду, если они не пытались со мной заговорить, а он всё время боялся, когда посетителей было слишком много. До того, как я сюда приехал, я болел, и ему приходилось работать за меня. Один человек хотел попросить его что-то ему принести и взял его за плечо, но он был так напуган, что оттолкнул его и прибежал в мою комнату в слезах. Отец тогда очень разозлился и не хотел меня слушать. Мне бы пришлось отправиться... — в церковь. Не стоило упоминать это при Матиасе. — Мне бы пришлось уехать далеко от семьи, а он хотел сильного, надёжного сына, который мог бы стать ему опорой. Он собрал вещи Эмиля и унёс их в комнату наших сестёр». Руки Матиаса больше не давили на него, и Лукасу стало тяжёло подбирать слова, когда он понял, что тот мягко поглаживает его шею. Проглотив тяжёлый тугой ком, он попытался не обращать на это внимания, втайне замечая, насколько приятными и успокаивающими были эти прикосновения. Матиасу всегда нравилось прикасаться к вещам, и, возможно, ему просто нравилось и то, какой была его кожа на ощупь, думал Лукас. «Эмиль тогда плакал всю ночь, так что девочки не могли спать, и они выставили все его вещи за дверь. Отец не узнал, потому что был слишком занят, так что я просто забрал Эмиля назад в нашу комнату и... — тёплое дыхание коснулось его кожи, и сердце громко застучало в груди. — Эмиль, он... он улыбался. Он нарочно плакал всё это время. Отец любит всех своих дочерей, несмотря на то, что их много. Так что на следующее утро, когда они...ххн» — он вдруг невольно закрыл глаза, чувствуя мягкие губы, скользящие по своей шее, а потом Матиас шумно вздохнул. Выскочив из воды, он встретился со взглядом его потемневших глаз. «Что ты делаешь?» — его лицо горело, а руки тряслись. «Ты приятно пахнешь, и эта история хорошая. Я хотел больше приятных вещей», — ответил Матиас слегка смущённо, но глаз не отвёл. «Не нужно было этого делать...» — он пытался закрыть лицо руками, и Матиас смотрел на него с волнением. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться, Лукас понял, что он, возможно, был невинен в своих действиях. Знал ли он вообще, что делает? Вспомнив о своей наготе, он закрылся руками и вышел из воды, тут же заворачиваясь в сухое полотенце. Когда он снова был в липнущей к влажной коже одежде, его сердце немного успокоилось, и румянец на его лице был не таким ярким, как прежде. Опустившись на землю, Матиас вернул часть углей назад под ванну и обернулся к нему, спрашивая: «Ты злишься?» «Стараюсь не делать этого», — ответил Лукас несколько резко, всё ещё чувствуя, как кожа горит на местах поцелуев. «Прими ванну, ты грязный. Я попробую отстирать твою одежду», — это было похоже на приказ, и Матиас взглянул на него растерянно, но всё же решил послушаться. Когда тот начал раздеваться, Лукас стыдливо отвёл глаза, и его шею кололо от недавних касаний. Они были приятны, но находить удовольствие в прикосновениях другого мужчины было грехом. Он тяжело сглотнул и попытался собраться с мыслями, прежде чем решился обернуться к Матиасу, который теперь уже неловко сидел в воде. «Успокойся», — сказал он ему. «Мне не нравится быть так близко к огню, — ответил Матиас искренне. — Вдруг ты решишь сварить меня?». Лукас усмехнулся, хотя Матиас смотрел на него вполне серьёзно. «Угли уже остывают. Отмывайся, а я попробую починить твои вещи». Какое-то время он наблюдал, как Матиас опускался в воду, намыливая свои волосы. Пытаясь впредь не смотреть на него, Лукас поднял с пола его грязную, пропахшую потом одежду. Они спали в одной кровати, но он всегда держался на расстоянии и не зря. Поднося помятую рубашку к воде, он стёр с неё пыль, обнажая её запятнанный, блёклый цвет. Лишь ощущая ткань на ощупь, Лукас мог с уверенностью сказать, что привести её в порядок уже невозможно. Он слышал брызги и плеск воды, стараясь не поднимать глаз с земли, но всё же взглянул в сторону ванны несколько раз. Это неправильно, напоминал он себе, но его сердце всё ещё билось слишком быстро, а по телу разливалось тепло. Заставляя себя не смотреть, он отвернулся к Матиасу спиной, очищая его одежду. Он понял, что ему придётся поделиться с ним той одеждой, что была ему велика. Услышав громкий окрик, он вскочил с места, оборачиваясь к нему лицом. Сердце тяжело заколотилось в груди, и он подумал было, что Матиас каким-то образом обжёгся. Вместо этого он был встречен широкой игривой улыбкой. «Почему ты отворачиваешься?». Он облокотился о край ванны, лукаво глядя на Лукаса. Он мог видеть лишь его руки и плечи, но всё равно был как на иголках. Стараясь успокоиться, он заметил множество шрамов на его спине и ответил холодно: «Потому что это неправильно». «Хочешь сказать, тебе не нравится, как я выгляжу, Лукас? — спросил Матиас, удивлённо округляя глаза, в которых всё ещё плясали искры. Он откинулся назад, так что стали видны его грудь и живот. — Тебе всё это не нравится?». «Конечно, нет. Ты же мужчина», — ответил Лукас твёрдо, тут же отворачиваясь и пряча своё снова заливающееся краской лицо. Его накрыли мелкие брызги тёплой воды, и Матиас громко рассмеялся. Стирая капли с лица, он снова увидел, как тот к нему обращается: «Если тебе не нравится, тогда почему ты краснеешь?». «Потому что мне жарко после горячей воды». «Или тебе жарко из-за меня», — усмехнулся он. «Матиас, прекрати», — отрезал Лукас, глядя ему прямо в лицо, несмотря на своё смущение, которое у него никаким образом не получалось скрыть. — Есть вещи, которые ты не должен делать, и это одна из них. Выходи и вытирайся. Я подыщу тебе новую одежду». Когда Лукас ушёл, он проводил его парой расстроенных вздохов, но, оборачиваясь через плечо, он видел, что Матиас всё ещё сидит в воде. Это было даже к лучшему, потому что иначе он следовал бы за Лукасом по пятам, задавая вопросы, на которые он слишком стыдился ответить. Склонившись над своим сундуком, он открыл его и принялся искать большую одежду. Было глупо с его стороны позволять Матиасу касаться себя. Зря он вовремя его не остановил. Грубо вытянув из сундука нужные вещи, он остановился, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Оно не переставало колотиться, как обезумевшее. «Боже, помоги мне...» — прошептал он в отчаянии.