The Raging Quiet

Бервальд сидел за столом, выписывая идеи для следующих проповедей, когда кто-то постучал в его дверь. Подняв взгляд с исписанных бумаг, он с удивлением увидел в дверном проёме Тора, одного из лучших людей в этих окрестностях. Мужчина был мрачен и избегал встречаться с пастором глазами, будто он не хотел здесь находиться или пришёл с дурной вестью. Что бы он ни хотел сказать, Бервальд выпрямился и постарался придать себе как можно более мудрый вид: он был молод, и немногие люди воспринимали его всерьёз. — Что случилось? — спросил он настолько спокойно и уверенно, насколько мог. Мужчина наконец оторвал взгляд от пола, делая несколько шагов внутрь. Он снял свою шляпу, крепко сжимая в пальцах её поля. — Я..., — начал было он и остановился, чтобы подобрать нужные слова. — Присядь, — подбодрил его Бервальд, предлагая свободный стул, но места Тор не занял. — Пастор Бервальд, вы знаете меня, и я не стал бы порочить чужое имя... Бервальд кивнул. Своим видом он должен был разуверить его в любых неблагоприятных последствиях, которые могло понести это признание. — Я знаю, что ты честен, Тор. А теперь поделись со мной новостью, что тебя так расстроила. — Видите ли, пастор, — продолжил он, тяжело вздохнув, — я был у берега на прошлой неделе и видел там этого пришлого, что живёт в доме у моря... с Матиасом. Я рассказываю вам лишь потому, что... мы не можем позволить греху распространиться. Бервальд неприятно поёжился, уже предчувствуя, куда заходит рассказ. Он знал о прошлом Матиаса и мог примерно представить, что именно случилось в тот день, но он остался спокоен, надеясь, что заблуждается. — Продолжай. — Я видел, как Матиас целовал руки этого юноши, и то, как он смотрел на него... было неправильно. Пастор, с ним что-то не так. Я не говорю, что он демон или одержим, но знаю точно, что он склоняет юношу к греховному пути. Бервальда охватило глубокое разочарование, но он скрыл его, потирая лицо ладонью. — Этого я и боялся. — Простите, я посчитал нужным дать вам знать до мессы, — сказал Тор, уже собираясь уходить. — Я разберусь с этим. Лукас — хороший человек, он не знает всего. К тому же, он был женат, — ответил Бервальд. — Правда? — спросил мужчина, и на его лице отразилась тень облегчения. — Тогда это всего лишь выходки Матиаса. — Похоже на то. Увидимся во время службы, Тор. — И ещё, пастор, — он уже было вышел за дверь, как вдруг обернулся, — я чуть не забыл. Недавно с ещё одним кораблём этому Лукасу пришло письмо. Я не читал, но прошу вас его передать, — он подошёл к столу Бервальда и положил на него скреплённый сургучом конверт. — Доброго вам дня. — Доброго, — отозвался он натянуто. Когда Тор наконец скрылся за дверью, разум Бервальда наводнили неприятные мысли. Его прошлая встреча с Лукасом уже была тревожной, но теперь всё зашло ещё дальше. В тот день Лукас по большей части лишь объяснял ему всё, что говорил Матиасу. Сначала он искренне надеялся на его содействие, но в ответ был встречен бессовестной грубостью. А потом эти отвратительные движения бёдрами, от которых у Бервальда иссякло всякое терпение. Что бы Лукас ни задумал тогда, его план провалился. Почему Матиас неожиданно делал что-то настолько откровенное? Юноша пытался объяснить, что тот вёл себя, как обиженный двухлетний ребёнок, но лишь выдавал желаемое за действительное. Грешного нельзя исправить, и Лукас рисковал своей собственной душой ради того, кто не может быть спасён смертным. Лишь Божья милость могла помочь Матиасу, и ему стоило это понять. В который раз потирая своё лицо, Бервальд решил успокоить свои чувства. Он знал теперь: время пришло. Он должен был раскрыть Лукасу глаза, на всё что Матиас когда-то сделал. Что-то в его животе сжалось в комок в горьком предвкушении этого разговора. Это была ужасная история, и он никогда бы не пожелал нести такое бремя. Он всё ещё верил, что неравнодушие Лукаса было во благо и для Матиаса, и для остальных людей, но он должен был предостеречь о его об опасностях, поджидающих поблизости. Бервальд зевнул. О чём он только думал? У Лукаса когда-то была жена: он ни за что не поддастся искушению другого мужчины. Он любил женщин. И всё же... людям из деревни это могло не казаться столь же ясным. Уверенный в своём решении, Бервальд со спокойной душой продолжил свои записи, больше не думая о случившемся. *** С осторожностью Лукас вышел из воды. С того самого дня его всё больше смущало присутствие Матиаса. Он не мог сказать, почему, но было что-то пугающее в том, как Матиас смотрел на него всякий раз, когда он раздевался. Но самым ужасным было то, что это понемногу начинало ему нравится. Он гордился своим внешним видом. Писание называло грехом уже гордость саму по себе, но тому, как ему нравилось, что Матиас находил его соблазнительным, уж точно не было прощения. Хорошо, что сегодня было воскресенье. Проповедь прогонит все дурные мысли из его головы. Уже в своей чистой одежде он ожидал обеда, что Матиас старательно готовил. Сегодня еда была такой же пресной, как и всё, что они ели в последнее время. Каждое утро он просыпался, жалея, что проводил мало времени на кухне с матерью и сёстрами. И хотя, пока это было возможно, мужчины не готовили, он ужасно скучал по вкусной домашней еде. Если бы только он был более предусмотрителен и хоть немного научился готовить! Но до тех пор, пока покойная жена не оплела его брачными узами, он искренне верил, что будет служить в духовенстве и о постной еде сможет навсегда позабыть. Жизнь вдруг в корне изменилась, а вот участь его каждодневных обедов — нет. «Готово, — сказал Матиас, прежде чем поставить перед ним деревянную миску и кривовато улыбнуться. — Я добавил к рыбе немного лука. Знаю, что ты хочешь чувствовать больше вкуса». «Спасибо»,— ответил он другу с маленькой благодарной улыбкой, отчего тот сразу же взъерошил его волосы. «Мне нетрудно. Может, я найду ещё что-нибудь, чтобы сделать еду вкуснее?»— предложил он, а потом наполнил свою собственную миску. Лукас приостановился и взглянул на него удивлённо. «А ты можешь это найти?». У него ещё не было жеста для обозначения пряностей, но взгляд Матиаса и уверенный кивок говорили о том, что он прекрасно его понял. «Да, неподалёку от деревни есть место, где можно собрать немного. Я хочу пойти до деревни с тобой, а потом свернуть туда», — сказал он с широкой улыбкой. Лукас бессмысленно смотрел на него, замечая блеск в его глазах. Умытый и в относительно новой одежде, Матиас выглядел, как обычный молодой мужчина, или по крайней мере, как обычный молодой мужчина, о котором каждая девушка мечтает долгими ночами. Обжигающее тепло разлилось в его груди, и Лукас опустил глаза, чувствуя себя глупым за то, что вот так в упор его разглядывал, и вялыми движениями рук отвечая: «Хорошо». Матиас усмехнулся, осторожно похлопывая его по плечу и заставляя взглянуть себе в глаза. «Не надо так стесняться». Ощущая, как багровеют кончики его ушей, Лукас попытался взглянуть на него с уверенностью. «Я не стесняюсь. Доедай свой обед». От этого Матиас снова засмеялся и ещё сильнее взъерошил его волосы. «Прекрати, мне нужно хорошо выглядеть в церкви». «Ты хорошо выглядишь...» — начал Матиас, но от этих слов Лукасу стало ещё более жарко, и он опустил взгляд к полу. Ему не нужно было больше видеть такие жесты. К счастью, друг больше не пытался его смутить и провёл остаток трапезы в молчании. Однако, Лукас всё равно чувствовал его улыбку и пристальный взгляд на себе. Это вызывало в нём напряжение, и он не знал, как это воспринимать. Странно, но, что было ещё более странно, Лукасу нравились такие взгляды. А может, ему всё это кажется? Прогнав мысли прочь, он закончил свой обед, поправил на себе одежду и ждал Матиаса. Тот опустошил свою миску дочиста, прежде чем её отставить и широко улыбнуться Лукасу. «Теперь я готов». Кивнув, Лукас открыл дверь, и Матиас последовал за ним. Он оседлал лошадь, но Матиас отказался ехать на старой кобыле и бежал рядом с ними, его дыхание вырывалось едва заметным паром. Руки обоих были заняты, поэтому они не проронили ни слова в пути, однако, когда впереди показался край деревни, он выкриком привлёк к себе внимание. «Когда закончишь, нам стоит сходить искупаться. Сегодня хороший день», — предложил он. Лукас взглянул на свою чистую одежду и нахмурился. В воду придётся зайти раздетым, иначе едкая соль разрушит тонкую ткань. Матиас, кажется, предвидя его «нет», торопливо добавил: «Отказы не принимаются. Пожалуйста. Мы работаем целыми днями, пусть будет хоть один свободный. Пойдём со мной, Лукас!» Вздыхая, Лукас не нашёл в себе сил препираться и, пусть не сразу, решил согласиться. «Ладно. Когда я вернусь». Послышался ещё один возглас, на этот раз полный радости. Лошадь фыркнула и, раздражённая громким шумом, отступила от Матиаса в сторону. Заметив это, он подошёл к ней ближе и успокаивающе погладил. «Скоро увидимся», — сказал он, с теплотой взглянув на Лукаса. Тот встретился с его взглядом и направил лошадь к деревне, оставляя Матиаса собирать травы. Когда он подошёл к церкви, люди уже толпились небольшими группами у её дверей. Бервальд стоял снаружи, приветствуя прихожан и пожимая им руки, пока остальные занимали свои места на скамьях. Прежде чем Лукас успел привязать лошадь, взгляд пастора уже был намертво прикован к нему. Холодная строгость этих глаз не давала ему покоя. Сделал ли он что-то не так? После встречи Бервальда с Матиасом его напряжение лишь усилилось. Нет, даже не напряжение. Он чувствовал стыд из-за действий своего друга. Обычно Матиас делал всё, о чём бы он его не попросил, но в тот момент эта его власть вдруг исчезла. Бервальд, судя по всему, не изменил своего мнения и не поверил его словам, отчего в присутствии пастора ему было ещё более неловко, чем раньше. И если бы Бервальд не был местным пастором, Лукас избегал бы его, как привык избегать всех, рядом с кем ему было неприятно находиться. Поправив волосы рукой, он попытался собраться с мыслями и присоединился к остальным прихожанам. Нужно было лишь забыть тот день и вести себя так, будто ничего не случилось. Вот только этот план был в миг разрушен, когда Бервальд, приостанавливая, протянул руку ему навстречу. Лукас изо всех сил пытался смотреть куда угодно, только не в его пронзительные глаза, но что-то будто заставило встретиться с их взглядом. — Пастор? — обратился он с волнением. — Мне нужно, чтобы ты остался после службы ненадолго, если хочешь, — сказал Бервальд непривычно приветливо, хотя для Лукаса его слова всё равно прозвучали, как приказ. — Ладно, — подчинился он, спеша занять место на дальнем ряду, прежде чем это сделает кто-нибудь другой. Как бы он ни вслушивался в звуки молитв, мысли о просьбе пастора не покидали его. Хотел ли он поговорить о том случае с Матиасом, что произошёл недели назад? Или Матиас ушёл и вдали от его глаз сделал что-то, что разозлило всю деревню? Он отчего-то уже знал, что Бервальд собирается говорить с ним именно о Матиасе — то ли из-за короткого, строгого обращения, то ли из-за тяжёлого мрачного взгляда. На миг ему показалось, что его сердце тонет глубоко в груди. Может быть, пастор знал, какие мысли его мучили, и сердце забилось о рёбра тяжёло и часто, пока он не понял, насколько нелепы его страхи. Всю службу он просидел, пытаясь прогнать испарину со своего лица. Отгремели последние молитвы, и толпа начала просачиваться в открытые двери, лишь один Лукас сидел на опустевшей скамье. Бервальд со всё тем же угрюмым выражением лица подошёл ближе и сел рядом с ним, при этом ни разу на него не взглянув. Какое-то время они сидели вот так, глядя в никуда, в полной тишине. Бервальд хрипло вздохнул и обратился к нему нарочито тихо: — До меня дошли слухи, Лукас. Холодок пробежал по его коже. Он проглотил тугой ком, собравшийся в горле, стараясь держать себя в руках. — Какие именно слухи? — Те, что могут навредить твоему доброму имени, — ответил Бервальд неопределённо. Лукасу это показалось странным: обычно пастор говорил прямо и искренне, — Несколько месяцев назад ты просил меня рассказать о том, что сделал Матиас, и я больше не могу это откладывать. Только не после того, что я услышал. Слегка поёжившись, Лукас вымученно ответил: — Я не понимаю, к чему вы клоните, пастор. Быть может, вам стоит сказать обо всём прямо? Послышался ещё один тяжёлый вздох. — Нет, лучше тебе сначала выслушать меня, прежде чем я расскажу тебе, о чём начали говорить люди. — Хорошо, — согласился Лукас, зная, что другого выбора у него нет. — Видишь ли... до того, как ты сюда прибыл, в этой деревне был другой пастор. Но об этом ты уже знаешь, — Лукас натянуто кивнул. — Он был человеком очень строгого нрава, и он взял Матиаса к себе. Родители оставили его здесь по пути на север, так что это была Божья милость, когда пастор нашёл его, не дав ему умереть. Он не был слишком стар. — Полагаю, родители оставили Матиаса, когда заметили, что с ним что-то не так, я прав? — внёс Лукас свою лепту. — Очень похоже на то, хотя я стараюсь никого не винить. Он был особенным ребёнком, и скорее всего к этому нелёгкому решению их подтолкнул страх. Но в церкви его приняли и пытались исправить, хоть и безуспешно. Он был диким и никого не слушался, пока один деревенский мальчик не подружился с ним. Они были примерно одного возраста, и тот мальчик тогда получил ферму в наследство от отца. Больше никого у него не было. Может, он просто искал себе помощника, но я его не знал и не могу сказать точно, — Бервальд приостановился, чтобы не потерять нить повествования. На мгновение вокруг снова воцарилась тишина, Бервальд грубо потёр своё лицо, прежде чем продолжить. — Как видишь, он был ещё мальчишкой, ему только предстояло повзрослеть. Эти двое сблизились, и поначалу все были лишь рады, что безумец им не докучал. Матиаса видели за множеством плохих вещей, пока он находился под опекой церкви. Прилюдное рукоблудие, рисование на иконах — и никто не понимал, почему он это делал, Лукас. Так что, когда он стал проводить всё своё время с тем мальчиком, все восприняли это как благо. — Совсем, как сейчас? — усмехнулся Лукас мрачно. — Да, но ты должен понять: их дружба зашла дальше. Они держались за руки, обнимали друг друга, пока однажды их не застали вместе, — последние слова Бервальд едва ли не выплюнул и впервые за долгое время посмотрел Лукасу глаза. Он, что было сил, старался не вскочить с места и сохранить здравомыслие. Осторожно, хотя он уже знал, каким будет ответ, Лукас спросил: — И что случилось? — Сначала они сожгли дотла его дом, а потом и самого мальчика прямо там, привязав к столбу. Пастор решил сохранить Матиасу жизнь, потому что как бы он ни был к нему жесток, он был по-своему к нему привязан и верил, что тот слишком глуп, чтобы любить кого-то. Так что на того мальчика возложили всю вину, хотя люди и не перестали издеваться над Матиасом в наказание день ото дня. Сам пастор принимал в этом участие. Уверен, ты уже видел его шрамы. Всё тело Лукаса дрожало в порыве сорваться с места и убежать, но ему нужно было знать, какие сплетни ходили о нём. От одной мысли волосы на его затылке встали дыбом. — Расскажите, что обо мне говорят, пастор, — его голос надломился, обнажая весь тщательно скрываемый страх. — Говорят, что видели его целующим твои руки, Лукас. Говорят, что Матиас совращает тебя. — Это совершенно не так, — он лгал, прекрасно зная, о чём говорит Бервальд. — Люди могли увидеть что-то странное, но... — он запустил руку в свои волосы. Сердце в груди, казалось, отяжелело после всего услышанного. Он был не первым, с кем жил Матиас. По какой-то причине он привык думать, что он первый и единственный человек, кто испытал к нему сострадание и протянул руку помощи. Мысль о том, что кто-то поплатился за это жизнью, сводила его с ума. — Нелегко принять всё это, я знаю. Я лишь прошу тебя быть осторожным, Лукас. Может быть, тот мальчик склонил Матиаса к греху, а может, он всё ещё находится во власти нечистого. Лукас кивнул. В этом было слишком много правды. Эти взгляды, неуместные прикосновения, эти поцелуи — всё лишь вторило словам Бервальда. — Я буду осторожен. Но ничего подобного Матиас не сделал, — солгал он в который раз. — Я верю тебе, Лукас. Я лишь решил, что тебе нужно знать, — он поднялся и сказал твёрдо: — Что бы ни было, береги себя. Увидимся в понедельник, — с этим он нырнул рукой в ткань своих одежд и достал конверт. — Что это? — спросил Лукас, принимая его в руки. — Письмо, которое мне передали, — объяснил он. — Спасибо, — сказал Лукас онемело, убирая письмо в карман. У него не осталось никаких душевных сил для новостей, скрытых внутри. — Увидимся, пастор, — попрощался он сухо, покидая церковь. *** Матиас миновал деревянный домик на краю деревни, неся собранные травы в подвёрнутом подоле рубашки. Прежде чем он успел уйти, он встретил за одной из оград грозно скалившихся собак. Он всегда старался не быть ими замеченным, но эти животные обладали чутьём куда более острым, чем у него. Так что он поспешил скрыться, неразборчиво сорвав ещё несколько растений. Все люди сейчас были в церкви, но последнее, чего он хотел — столкнуться лицом к лицу с одной из сорвавшихся с привязи собак. Мысли об их укусах, болезненных и опасных, заставляли его покрываться мурашками всякий раз, когда они обнажали перед ним свои острые зубы. На мгновение он остановился, чтобы отдышаться и огляделся вокруг, ища других людей глазами. Служба, скорее всего, уже подходила к концу, и ему приходилось идти гораздо ближе к границам деревни, чем того бы хотелось, но, к счастью, вокруг не было ни души. С такого расстояния деревня выглядела заброшенной и призрачной, но Матиас не был глуп, чувствуя в воздухе запах дыма и пищи. Лишь один единственный знак говорил о том, что её жители скоро вернутся в свои дома, и его было слишком легко упустить. В знак окончания службы всегда бил большой колокол, и если бы он не пытался сосредоточиться на волнах его звона, слегка сотрясающих воздух, он никогда бы их не заметил. Он закрыл глаза и сделал пару глубоких вдохов. Дул ветер, принося морскую соль, смешанную с запахами поселения. Ему нужно было поспешить, если он хотел встретиться с Лукасом по пути домой. Обернувшись к крутому склону холма, Матиас оглядел его с опаской. Здесь пролегал ненадёжный, но короткий путь, и он мог воспользоваться своим преимуществом, будучи куда более ловким, чем любой из живущих в этих окрестностях людей. Зрительно проложив себе безопасную тропу, он быстро спустился к подножию холма. Кровь кипела в жилах, во всём теле поселилась приятная лёгкость и сила, когда он достиг крайней границы поселения. Быстрый, как олень, он перескочил пустые ящики и связки верёвок, нагнувшись, прошёл под развешанными сетями и преодолел лабиринт лежащих на песке лодок. «Нужно просто продолжать идти», — думал он, глядя вперёд. Потоки ветра начали подрагивать, и он понял, что церковь пустеет. Как испуганный зверь, он ринулся вперёд, не смея оглянуться. Оказавшись на той части берега, что не была видна с вершины холма, он остановился. Здесь он опустился на землю, чтобы восстановить дыхание. Развернув свою ношу, он увидел, что многие стебли и листья были изломаны, но их всё ещё можно было высушить. Запах трав накрепко пристал к нему, и Матиас тепло улыбнулся. Лукасу это должно понравиться: все богатые люди носили при себе ароматные пряности. Лёжа в лучах палящего солнца, он думал, отчего Лукас был так нерешителен. Было ясно, что ему нравились все те знаки внимания: как он двигался под его прикосновениями, каким прерывистым становилось его дыхание — Матиас не был слеп. Но ему даже нравилась эта неприступность, и он был готов стараться сильнее. Его опалило жаром изнутри от мысли, что того, с кем он мог общаться, он однажды сможет держать в своих руках и целовать. Оттого он и просил Лукаса присоединиться к нему сегодня. Он бы не посмел испортить свою новую одежду в солёной воде, и Матиас видел в этом отличную возможность, чтобы снова попытаться заигрывать с ним. А может, даже снова прикоснуться к его мягкой белой коже. Матиас поднялся на ноги, пытаясь прогнать эти мысли. Ему не нужно было думать о таких вещах, или он рисковал испугать Лукаса в самый ответственный момент. Он должен быть спокоен и телом, и разумом. Взглянув вниз, он усмехнулся, поправил штаны и начал подниматься к утёсу. Скоро Лукас будет там, и ему нужно поторопиться, если он не хочет его упустить. Со скалы он видел людей, возвращающихся на свои поля, так что он не стал подниматься выше и просто ждал, выглядывая лошадь на дороге. Вокруг росла высокая трава, так что, не смотря в упор, никто бы его не заметил. К счастью, чистый и в новой одежде, он выглядел новым человеком, по крайней мере, он заметил это в своём отражении. Может быть, люди не узнают его, в чём он сомневался, ведь их ненависть к нему была слишком глубока. Даже если старость изменит его до неузнаваемости, они почувствуют его: он точно это знал. Какое-то время он сидел в траве, и его ноги успели затечь, а Лукаса всё не было. Жители деревни уже давно были заняты своими привычными заботами, и в его мысли начала закрадываться тревога. Что если мужчина в рясе заставил его не возвращаться? Или, что ещё хуже, он попал в беду? Его горло сжималось, взволнованно подрагивая. Он должен оставаться спокоен и доверять своему другу. А время всё текло, как песок сквозь пальцы, им окончательно овладело беспокойство, и он даже поднялся на ноги. Вскоре он наконец увидел Лукаса, ведущего старую лошадь по дороге из деревни. Он громко вскрикнул, привлекая его внимание, но Лукас едва взглянул на него, не помахал и не поприветствовал. Его плечи осунулись, на лице читалась тревога. Матиас нахмурился, предчувствуя что-то неладное, и подошёл к нему через заросли травы. Купание в тёплой воде должно было поднять ему настроение. «Почему ты так поздно?» — спросил он, широко улыбаясь и похлопывая его по плечу. Лукас сбросил его ладонь, дёрнув плечами и взглянул на него с неодобрением. Матиас напряжённо замер. «Я сделал что-то не так?». «Нет. Идём домой», — ответил Лукас, недовольно поджимая губы. «Ты обещал сходить со мной к морю», — напомнил Матиас, фыркнув. «Не сегодня». «Нет, сегодня. Случилось что-то плохое, и тебе станет лучше. Пойдём», — настоял Матиас, хватая лошадь за поводья и отводя её от Лукаса. Сегодня он ни за что не примет отказ. Не в день, когда от него так пахнет свежими травами. Он чувствовал шаги Лукаса позади, и хотя он был в подавленном состоянии, Матиас улыбнулся. Много раз они ныряли в море вместе, но сегодня всё будет по-другому. Он знал прекрасное место, чтобы войти в воду, и на полпути от дома свернул вместе с лошадью с главной тропы, спускаясь по заросшему густой травой холму к широкому песчаному пляжу. Море было окрашено в тёмную синеву, а пенистые волны накатывали на берег, гонимые порывами ветра. Солнце палило горячими лучами, а вода манила своей прохладой. «Видишь, Лукас? Правда выглядит отлично? Это лучшая часть побережья, что я знаю», — заявил он и огляделся в поисках места, куда можно было бы привязать лошадь. Он нашёл вынесенную на берег ветвистую корягу и поспешил вернуться к Лукасу, который так и не проронил ни единого слова. Взяв его за руку, Матиас потянул его за собой к воде и тёплому песку. Сначала Лукас пытался вырваться, но Матиас держал егу руку крепко, и вскоре он позволил подвести себя ближе к волнам. Они остановились неподалёку от воды, Матиас быстро освободился от набитой травами рубашки и сбросил обувь, которую Лукас недавно купил ему. Сам Лукас лишь расстегнул самую верхнюю пуговицу, отворачиваясь и пряча краснеющее лицо. Тяжёло сглотнув, Матиас опустился на песок и взглянул на него выжидающе. Он был так смущён, что отвести взгляд от его лица было просто невозможно. Он был милым; мужественным, но таким невыносимо милым. Он стоял вот так, остановившись на первой же пуговице, и Матиас усмехнулся его стеснению. Он подошёл к нему, протянул руку и расстегнул пуговицу до конца. Лукас поднял голову, встречаясь с его взглядом широко раскрытыми глазами. В них читалось волнение, но не страх, и Матиас ободряюще ему улыбнулся, опускаясь к следующей пуговице. Но не успел он её расстегнуть, как Лукас смахнул его руку, и он отшатнулся с покалыванием в груди. «Я сам могу раздеться, Матиас», — сказал он резко. Будто проснувшись ото сна, он быстро расстегнул всю жилетку и освободился от неё, поведя плечами, а потом приступил к остальной верхней одежде. Лукас был совсем рядом, и в то же время был недостижимо далёк. Что-то занимало его мысли, но Матиас не хотел думать об этом и начал освобождаться от штанов. Он лишь ослабил шнурки, не рискуя раздеваться перед другом догола. Он терпеливо ждал, пока Лукас снимет оставшуюся одежду, но он не стал этого делать и направился навстречу прибою. Хлопковая ткань была мягкой, в отличие от одежды Матиаса, и он знал, что Лукас носил её только в особенные дни. Почему тогда он был готов её испортить? Матиас решил, что это глупо, и, быстро преодолев расстояние между ними, взял Лукаса под руку. Он старался придать своему лицу раздражённый вид и спросил нетерпеливо: «Почему ты оставил эту одежду? Ты испортишь её». «Я не буду раздеваться», — ответил Лукас, и руки его слегка подрагивали. Стеснялся ли он? «Ну, а я буду, — заявил Матиас, позволяя своим штанам соскользнуть по ногам вниз и перешагивая их. — Видишь? Не о чем тут волноваться». Лукас тут же отвёл взгляд, его губы едва заметно двигались. Матиас переступил с ноги на ногу, думая, что он, возможно, напуган, но лицо Лукаса покрылось горячим румянцем. От этого зрелища у него в животе потеплело, и он закусил свою щеку изнутри, предупреждая дальнейшие реакции. Лукас пытался не смотреть на него, но через несколько мгновений встретился с его глазами своим разгорячённым взглядом. «Ты не должен этого делать». «Я очень многого не должен делать, если верить твоим словам», — ответил он сухо. «Пойдём уже в воду», — отрезал Лукас резким движением рук. Он хотел было сказать ещё что-то, но Матиас перехватил его руки и крепко прижал его к себе. Не давая Лукасу вырваться, он попытался снять с него штаны. Он не мог позволить ему испортить дорогую одежду из-за простого смущения. И ощущать его кожу так близко было приятно, так что он не сдержал радостный смех. Как он извивался в его руках, как дрожало его тело от звука слов, которые Матиас не мог услышать. В этот раз он не мог совладать с внутренним жаром, но прежде чем всё зашло слишком далеко, он всё же сумел избавить Лукаса от последней одежды. С последним рывком Матиас отпустил его, и он, оступившись, повалился на песок. Задыхаясь от смеха, он взглянул вниз на своего рассерженного друга. «Не злись, Лукас», — взмолился он шутливо. «Мы не должны этого делать», — гневно ответил он. Матиас замер, понимая, что он всерьёз на него злится. Он снова зашёл слишком далеко? «Лукас, прости. Я просто не хотел, чтобы соль испортила твою одежду». Это, кажется, на мгновение его успокоило, и Матиас помог ему подняться, но, не сдержавшись, провёл ладонью по его бедру. Окончательно выйдя из себя, Лукас оттолкнул его, заставляя отступить на несколько шагов. «Прекрати!» «Прекратить что?» — переспросил Матиас, чувствуя собственный подступающий гнев. «Это. Ты трогаешь меня», — сказал Лукас, глядя на него с яростью в глазах. Но Матиас был слишком чуток, чтобы не заметить, как дрожь и жар охватили всё его тело. Ему нравилась их маленькая перепалка, как нравились и его прикосновения. Так почему теперь он говорил такое? «Почему? Тебе это нравится, так почему я должен прекратить? — поспорил Матиас. — Не пытайся сказать, что это не так. Я всё вижу по твоим глазам и лицу». «Потому что Богу это не нравится. Ты не понимаешь? Это неправильно», — ответил Лукас не менее резко. «Снова он?!» — всплеснул Матиас руками. Лукас собирался добавить ещё что-то, и, раздражённо прохрипев, он перехватил его запястья, на мгновение лишая речи. В груди было больно, будто внутри, разламывая рёбра, разрастались каменные глыбы. Он хотел бы уметь говорить вслух, и ему бы не пришлось выражать свои чувства через движения и взгляды. Люди, вроде Лукаса, не умели читать по глазам, и он понимал, что тот совсем не видит его истинных чувств, потому что он отворачивался и отчаянно пытался освободить свои руки. Грубо выпустив его из захвата, он отступил на несколько шагов. «Ты ничего не понимаешь, как и люди из церкви. Я не ребёнок, и ты не можешь указывать мне, что делать, а что — нет!» «Но ты ведёшь себя совсем, как ребёнок, ты не отличаешь правду от лжи», — возразил Лукас, глядя на него с грустью. Теперь было по-настоящему больно. Он ни за что бы не поверил, что его друг может сказать такое. Вскоре на место боли пришла злость. «Я не ребёнок. Ты думаешь, будто знаешь, что правильно, а что — нет, но это не так, Лукас. Ты лишь бездумно следуешь за человеком в рясе. Я знаю и чувствую, что для меня правильно. Я не позволю тебе понукать мной». «Ты не понимаешь, что ты чувствуешь», — сказал Лукас холодно. Глаза Матиаса застилали слёзы, но он упрямо их сдерживал. «Нет, Лукас. Ты не понимаешь». Он развернулся, подбирая свою одежду и стряхивая измятые травяные стебли. Ему хотелось быть как можно дальше от Лукаса, убежать, как от стихийного бедствия. Лукас подошёл к нему ближе, но он не поднимал на него взгляда, хотя тень на песке показывала какие-то жесты. Он не хотел плакать, не хотел сдаваться медленно пожирающей боли. Он оттолкнул Лукаса и тот снова упал на землю, но он лишь смотрел на него сверху-вниз с безмолвным вызовом. «Ты не будешь управлять мной», — только и сказал он, разворачиваясь и уходя с песчаного берега.