Чёрный бархат

      Уже одиннадцать часов утра, время близится к обеду. Ещё никогда так Артур не опаздывал на учёбу, и сейчас он бежал так, словно его прижгли каленным железом. Нечаянно столкнул мимо проходящих людей, по его же вине едва не упала старушка, а Артуру всё нипочём! Воспоминания о вчерашнем обещании давали ему надежду на многое. Так, перебегая через две-три ступени, Кёркленд забегает в школу искусств, и быстро сдаёт свою куртку в гардероб. А ещё гардеробщица не спешит выдавать номерок.       «Вот же блять», — негодует раскрасневшийся от бега бритт, посмотрев на настенные часы, — «Опять получу нагоняй от преподавателя».       Когда номерок был выдан, Артур поспешил в тот кабинет, где уже почти полтора часа ведутся занятия. Отдышавшись, он замер у двери, думая, может, и не заходить сюда вовсе. Всё равно через пару минут окончатся занятия. Ну и конечно, на всякий случай Артур придумал себе отмазку: — Скажу, что мне стало плохо, да. Отмажусь, что я смертельно болен.       Воспалением хитрости, разве что.       Однако только сделав шаг прочь от кабинета, его осенило: — Нет, так не пойдёт. Я обещал себе, что научусь рисовать не хуже, и я это сделаю! — с этим последним словом, британец резко открывает двери и широким шагом заходит в помещение. В группе, что состояла из 12 человек, лишь двое удивлённо посмотрели на прибывшего Артура; Франциск провёл Артура заинтересованным взглядом, дожидаясь, пока тот усядется за свой мольберт, а преподаватель покачал головой, начав уже читать лекции о том, как не хорошо опаздывать, но как оказалось, Кёркленд опоздал не на полтора часа. — Эй, Артур, всё в порядке? — шёпотом спросил Франциск своего соседа. Но тот огрызнулся, когда доставал карандаши и ластик из сумки: — О, да просто прекрасно! Я опоздал на полтора часа! Как считаешь, выгонят ли меня из этого училища? — он потухшим взглядом посмотрел на француза. — Тебе не стоит так волноваться, занятия начались около десяти минут назад.       И это удивило Артура. То есть он почти пришёл вовремя. — Это что, какие-то сокращённые занятия?       Бонфуа кивнул, и продолжил легко наносить линии на ватман, что был прикреплённый бумажным скотчем к мольберту.       «Да ты уже успел набросок сделать. Естественно, у тебя-то всегда всё получается. Ну что же, пришло и моё время блистать», — горделиво подумал Артур, прикрепляя ватман к своему мольберту. Тем временем в помещении звучат речи преподавателя. Он расхаживал туда-сюда, объясняя все тонкости проходящей темы. И пока тот объяснял, Франциск снова заговорил с Артуром, конечно же, шёпотом: — Яхонтовый мой, скажи пожалуйста, какая вчера тебя муха укусила? — О чём ты? — бросил взгляд на француза, иногда успевая поглядывать на его работу, чтобы срисовать на свой ватман так же. — Вчера поздним вечером ты пришёл ко мне и сказал, что моя завершённая картина — хрень. Серьёзно, ты так и сказал. Не «плохо» или «не очень», а именно «хрень». — Видимо, я был не в себе. — Я это заметил. И ещё, — продолжил, прорисовывая карандашом линии поперёк бумаги, — после, когда ты вернулся к себе на квартиру, то позвонил мне с дикими воплями, заявив, что у тебя дома поселился некий псих, и ты назвал его демоном. Ты просил у меня помощи. Складывалось ощущение, что ты бредил. — Прям-таки псих? — Артур удивился, едва не выронив карандаш из рук, но вовремя удержал. Хотя вчерашнее такое поведение Кёркленда удивило. Неужели он вчера позвонил Франциску, с просьбой о помощи? — По твоим словам — да. Но! — Бонфуа на пару секунд прервал черчение какой-то фигуры, и легко мазнул взглядом по соседу, добавив: — Но как бы я не пытался с тобой поговорить, ты не отвечал. Телефон отключил, что ли?       «Телефон. Он же был сломан демоном», — Артур по фрагментам начал вспоминать вчерашнюю встречу и договор, который заключил ночью. — Д-да, — проронил неуверенно, — выключил. Ты же знаешь, не люблю я долго болтать по телефону.       А врать так и не научился.       Артур вспомнил тот взгляд лиловых глаз, грубый и низкий голос, который и сейчас звучит в голове. А потом со скоростью несущегося грузовика в мысли врезается резко эта фраза: «Я даю тебе этот бесценный дар, но взамен ты пишешь мой портрет. Ну что, идёт?» — Да-да, идёт! — сказал Кёркленд, даже сначала не поняв, что сказал это вслух.       Франциск повернувшись к Артуру, с неподдельным интересом спросил: — Что — «идёт»? — Я сказал это вслух?       Да, и кстати на слова бритта обернулось ещё несколько студентов. Тут же британцу пришлось смолкнуть и дальше порисовывать пародию на наброски своего соседа. Получалось, конечно, не слишком похоже на оригинал, даже кривовато. А ведь демон вчера якобы дал Артуру какой-то «бесценный дар».       Кёркленд вздрогнул от внезапного голоса рядом. — Позвольте, голубчик, а что это вы хотели изобразить? — спросил преподаватель, вглядевшись в работу Артура. — Ну… ваза. Натюрморт, как бы. — Какая ваза? — преподаватель тотчас посмотрел на работу Франциска, приспустив очки на кончик носа. — Артур, это что же, вы скопировали чертёж Франциска?       Кёркленд не знал что и сказать, в голове его не было ничего кроме отборных матов. Он опустил глаза в пол, готовясь к выговору, однако спасение пришло откуда его не ждали. — Нет-нет, ничего подобного, профессор, — влез Франциск. — Мы вместе решили сделать одинаковые наброски. — Что же, хорошо, — преподаватель быстро поверил этим словам и ушёл к другим студентам. После Артур с лёгкостью на душе выдохнул, а Франциск, гордый собой, приподнял уголки рта в улыбке. — Невероятно, ты спас меня, — заговорил бритт, обращаясь к французу рядом. — Ну, а как же? Друзья должны помогать друг другу. А то, что ты у меня по-тихому срисовываешь, так это я всегда знал.       Артур зарделся маковым цветом, и в самый раз ему было бы отвернуться, что в принципе, он и сделал, уже самостоятельно доделывая работу. Тем не менее, с тех пор, как была заключена сделка, талант в руках Артура не проснулся, и никак себя не проявил. Оттого Кёркленд возненавидел демона, который обманул и исчез. — Ну, Асмодей, подкатишь ты ещё ко мне… — резкий щелчок, и в руке бритта, при нажатии, ломается карандаш на пополам. — Сука! — выругался горе-художник, закрыв ладонями лицо.       Артур не умел говорить достаточно тихо, и этот злобный говор снова услышал Франциск.