1.
Холодно, промозгло, слякоть чавкает под хлипкими подошвами, но Лина счастлива даже этому. Во дворике никто не курит, не болтает, только стайки студентов ручейком перебегают из корпуса в корпус — мантию перепачкать никому не хочется, да и простуда перед зимними испытаниями совершенно ни к чему. Шмыгнув носом, кончика которого уже не чувствует, Лина подхватывает обеими руками стопку книг, досадуя, что не может смахнуть выступившую влагу рукавом. Ну ничего, в библиотеке сухо и тепло, да и нет никого, чтобы смотреть на «деревенщину» с презрением — например, вездесущей Квары, которой только дай повод для оскорблений. Иногда Лине горько, что она так сильно отличается от большинства студентов Академии — богатеньких, избалованных отпрысков аристократов и великих магов, — однако дружба с ними и популярность интересует её в последнюю очередь. Талант к магии и страшная близорукость убедили отца, что из неё получится ужасный следопыт, а дар убеждения Тармаса привел её прямо на борт корабля, который уплыл в Невервинтер — к давней мечте стать великим волшебником. Каждый день, просыпаясь в общежитии Академии, Лина благодарит Огму за выпавший шанс стать чем-то большим, нежели врачевателем подагры. Тут же она зажмуривается, проклиная себя за гордыню: бедная Эми вернулась в Западную Гавань после провала на вступительных испытаниях. Лине же осталась тяжесть одиночества в чужом, огромном городе, тяжкий труд, а также изнурительные битвы с собой, предвзятыми преподавателями и студентами-конкурентами. И всё же она счастлива, как настоящая деревенская дурочка. Месяцы восторгов давно канули, как первая влюблённость, — теперь Невервинтер и Академия стали ей домом, а библиотека — личной крепостью, где книги — меч и щит, отдушина, порталы в другие миры, источник, не хуже Плетения, бесконечных знаний. Дейгун бы умер, узнай, что она едва видит надписи в картотеке — повздыхав о скудном освещении, местный лекарь уже заказал ей очки с толстыми стёклами. Глядя на корешки, она подслеповато щурится и неспеша, аккуратно, точно держа в руках сокровище, Лина расставляет книги обратно на полки. Потревоженная пыль взметается в воздух, и несчастный нос не выдерживает; Лина от души чихает себе под ноги, прямо на мантию — главное, что не на книги! — и, улыбаясь, поднимает голову… …Чтобы упереть взгляд в Сэнда — преподавателя трансмутации. Даже без очков она сразу понимает, кто перед ней, по пятну смоляных волос и фиолетовой мантии, а насчёт выражения лица можно даже не гадать — наверняка брезгливо перекошенное. — Пр-пр… — вместо внятных слов из глотки вылетает какое-то бульканье, и Лина уже хочет провалиться под землю. — Прошу прощения! Тяжкий вздох и шуршание мантии определённо интригуют, раз она потянулась за драгоценными очками. Впрочем, размытым мир ей нравится куда больше — в нём всегда есть место загадке. Пока Лина размышляет о плюсах близорукости, преподаватель ей что-то протягивает, и белое пятно, как по волшебству, превращается в носовой платок. — Только прошу не возвращать, — бросает он с брезгливостью перед тем, как оставить её в одиночестве, тупо глядя ему вслед и шмыгая. С долей недоверия Лина опускает взгляд на платок с инициалами, в которых она признаёт только букву «С» — за несколько лет это первый раз, когда ей что-то дарят и хоть как-то заботятся, не считая истории с очками. В задумчивости она заканчивает свои дела в библиотеке, преодолевает расстояние до административного корпуса и приходит в себя только перед ожидающим взглядом замученного методиста. — Здрасте! Я хочу в следующем семестре выбрать ещё и курс трансмутации…2.
Возможно, не стоило трогать учебный план, оставить всё, как было, не слушать тоненький голосочек самооправдания, что трансмутация в жизни пригодится — глядишь, избавило бы от головной боли, сэкономило бы время для чтения. С некоторых пор Лина уверена, что её удел — фундаментальная наука, а не практика, работа в библиотеке при старом маразматичном волшебнике, скучная, но зато безопасная жизнь. Никаких тебе стрел, которые можно случайно пустить в Бивила, никаких убийств животных или ночёвки в Топях и тем более — никакого раскрашенного под цвет грязи и мха лица Дейгуна с духовым манком в зубах. Все эти спонтанные решения точно от демонов и не доведут до добра. — Фарлонг, вы безнадёжны. Яркий пример того, что не все эльфы, к сожалению, рождаются с магическим даром. Но не переживайте: кому-то нужно и стойла чистить. Она вздрагивает от взрыва смеха со всех сторон. Руки всё ещё выставлены в пассе «кожи-коры» и мелко подрагивают — не от ярости, хотя до неё осталось всего ничего, не паники, а страха. Лина часто моргает и просит себя не рыдать, глядя на свисающие лоскуты из-под широких рукавов сероватой кожи; ничего не болит, даже не чешется, но она прекрасно осознаёт, что лицо выглядит ничуть не лучше. Выловленное отражение в окне заставляет сердце ёкнуть, но потом разум осознаёт, что эта отрыжка Баатора — она, Лина Фарлонг. Так бы выглядел монумент самонадеянности — правда, ей ещё пришлось бы посоревноваться с Кварой за возможность побыть натурщицей. Всяко теперь её увековечат в технике безопасности. От мысли, что некоторым жителям Западной Гавани и такая известность сошла бы за великое семейное достижение, Лина кривится, отчего у фамильяра Сэнда шерсть встаёт дыбом, он громко шипит и щемится под столом, дико сверкая глазами-фонарями. Остаётся хрупкая надежда, что превращение — не навсегда, иначе её ждут серьёзные неудобства в личной жизни, если, конечно, переживёт депрессивный подростковый период и злые шуточки сверстников. Кто сказал, что прыщи и нескладная фигура — конец света, тот не видел шмата растёкшегося и застывшего теста вместо лица! Кое-как успокоив своего кота и перевозбудившуюся аудиторию, мастер Сэнд прокашливается и спокойно продолжает лекцию: — Несмотря на провал, госпожа Фарлонг предоставила нам возможность поучиться на ошибках. Лучше это сделать сейчас, чем во время поединка, хотя вызвать страх в оппоненте — тоже отличная стратегия… — Лина закатывает глаза, хотя посреди всполохов серого мессива их и не видно. Удовлетворив потребность в саркастичных шутках, преподаватель продолжает: — Помните, что любое превращение можно отменить. Давайте, Фарлонг, никто не спасёт положение, кроме вас самой. Она глубоко дышит и обращается к источнику силы, ощущает Плетение, как собственную душу, мысленно оттирает кожу от странной субстанции, что напоминает кору разве что на последнем этапе разложения, но хотя бы не воняет, а краем зрения следит за обнажёнными руками. Форма возвращается медленно, но уверенно, здоровый золотистый цвет тоже. Когда Лина выдыхает и победно улыбается, мастер Сэнд её даже не хвалит. — Вы растратили оставшееся в нашем распоряжении время, поэтому вторую часть лекции придётся освоить самостоятельно. В следующий раз я попрошу продемонстрировать владение «корой-кожей» хотя бы на одном участке кожи. Свободны. Студенты шипят, точно фамильяры, проходя мимо Лины, и «благодарят» за лишнюю домашнюю работу. Пусть их мнение её не волнует, но массовый негатив стерпеть способен разве что святой Тир — а он точно не юная барышня в очках с толстыми стёклами. — Может, вам и кажется, что я безнадёжна… даже если это на самом деле так… — она чуть морщится, признавая правду лишь частично. — Но я наизнанку вывернусь, чтобы доказать обратное! Вычёркивать меня ещё рано! Пусть этот самоуверенный ком сарказма знает, что Лина Фарлонг не нуждается в протекции богатых родителей и добивается успехов собственными силами. Тонкий нос гордо вздёргивается — неосознанно она повторяет любимую привычку мастера Сэнда. Он же не кажется растерянным или раздражённым с её выпада — наоборот, усмехается. — Надеюсь на это. Если бы она не вылила весь негатив, возможно, он предупредил бы, что превращение закончилось не идеально, предложил глянуться в зеркало в уборной и обратить особое внимание на волосы… но тогда соседки Лины по комнате лишились бы отменных ночных кошмаров, что, видимо, показалось ему недопустимым.3.
После долгого ожидания любимая набережная наконец-то освобождается из плена вечной сырости, хоть и временно; каменные плиты под ногами вновь сухие, а стук каблуков приятно звучит на фоне городской суматохи. Больше никаких прыжков через лужи, чтобы перейти дорогу — после зимней хандры сердце радуется каждой мелочи. Весна — её любимое время года, когда солнце дарит первые, но уже уверенные лучи тепла, однако воздух ещё достаточно прохладный и влажный, особенно по утрам. Погода обманчиво заставляет избавиться от тёплого плаща, и Лина с радостью повинуется. Его тяжесть на руке нисколько не раздражает. Она подставляет лицо свету и жмурится, как котёнок, вдыхает глубоко и радуется чистому голубому небу — столь редкому явлению в Невервинтере. Солнечные эльфы должны любить солнце — иначе теряется весь смысл. Теперь же она понимает, почему её собратьев так мало на Берегу Мечей. Возможно, её мать, Эсмерель, выбрала Топи Мерделейна не случайно, а пряталась там, где её точно не стали бы искать?.. Она не понимает, откуда эти мысли: портрет матери, собранный из скупых рассказов Дейгуна, не отличается целостностью. Образ его погибшей жены постоянно мешается с образом Эсмерель, поэтому мама во снах приходит то полуросликом, то солнечной эльфийкой, то всё вместе и сразу. Теперь вот мама ассоциируется с солнцем. Лина всегда боится испытаний в Академии и бессознательно тянется к близким, пусть и мёртвым, родственным душам в поисках поддержки. Дункану не понять, он совсем другой человек, и беспокоить его нет смысла. Её испытывают каждый день, но от сухих официальных отчётов, итоговых оценок зависит, останется ли она на следующий семестр или поедет на первом корабле в Хайклифф. Ха! Что за чушь? Денег нет на билет, так что в Западную Гавань она отправится пешком. Пусть Невервинтер и стал ей домом, всё же выжить тут она вряд ли сможет без поддержки. После учёбы ещё придётся сразиться за лучшее распределение, но работу она при любом раскладе получит. Поэтому сегодняшний день настолько важен, поэтому ей не обуздать нервы, когда для плетения заклинаний требуется спокойствие и концентрация. Она вдыхает влажный воздух и решает: будь что будет! Маги в комиссии молчаливы и сидят за длинным столом с такими лицами, будто весь мир им уже давно не мил, и в животе что-то переворачивается, когда Лина глядит на них. Среди старших преподавателей есть несколько молодых, с её точки зрения, людей и эльфов, но тяготы должности каким-то образом их состарили. Может, в преподавательских кругах бродит какая-то зараза? Какое-нибудь проклятие скуки или обман ожиданий. — Не завались, Фарлонг, — бросает мастер Сэнд, проходя мимо по коридору. Ни в голосе, ни на лице нет даже тени доброты, но ей становится легче. Кто знает, может быть, он опробовал на ней очередные чары из своего арсенала вместо слов поддержки? Знание не только нужно продемонстрировать, но и не переусердствовать: никаких лишних слов, нововведений, без выпендрёжа, присущего молодым, всё должно пройти гладко, как по учебнику — вот секрет успеха для студента. Отклонения, а тем более талант, пугают старых хрычей, тех, что чуть помоложе, наверняка грызёт зависть и тень упущенных возможностей. Лина осторожна, но ощутимо дрожит, пока превращает кожу в сухую кору, затем — накидывает лёгкий барьер и отправляет слабенькую магическую стрелу в набитый соломой манекен. Да, боевым магом ей не быть. После сданной теоретической части общий балл средний, но достаточный, чтобы получить стипендию — Огма, благослови старую добрую писанину! Снова под ногами её любимая набережная. Солнце давно скрылось, но Лине это даже нравится: ночь манит свободой, влажным воздухом и ещё не остывшей после первого тёплого дня мостовой. Невервинтер — город контрастов, где даже у погоды нет равновесия, и Лина готова любить «Жемчужину севера» без оглядки, до рассвета — и так бесконечно. Она пьяна и звонко смеётся с другими студентами, опёршись локтями об ограждение. Козни и соперничество остались в Академии, сейчас же они — чуть повзрослевшие дети, которые ещё верят, будто экзамены — страшнейшее испытание в жизни. Общая «беда» на время стирает все обиды, но Лина знает, что главные сражения ещё впереди. Влажный воздух покалывает кожу на открытой груди и шее, сердце горит, разгоняя алкоголь по артериям, но утром её не будет ждать похмелье. Мысли мечутся из крайности в крайность, подбирая для себя видение будущего; про солнце она вконец забывает. Хочется взлететь, смять все преграды, всем показать, что состоит она не из теста, а первосортной стали. Хочется сегодня просто быть.4.
Ветер, прорвавшийся через незакрытое окно, выманивает её на улицу, и только в сравнении Лина ощущает, как душно в огромной библиотеке. Летом здесь особенно тоскливо, когда студенты временно разъезжаются по домам, а редкие преподаватели заглядывают лишь на несколько минут и то напрочь отказываются от помощи. Так что старший библиотекарь, мастер Вилвуд, даже не заметит её исчезновения до закрытия. Мраморная лестница в холле без толп студентов теперь кажется невероятно огромной, шаги раздаются так громко, что Лине неудобно за собственное существование, но осудить некому. Старый привратник по привычке кивает ей у дверей, а затем, будто вспомнив что-то, кричит вслед, явно не стесняясь мощного эха: — Фарлонг, тебе письмо! Наверняка это Бивил или Эми, решает она, и пихает тонкий конверт в карман мантии. Весть от них давно не вызывает в душе трепета, но она перемен даже не замечает. Поддавшись легкомысленным флюидам летней лени, Лина покупает в лавке яблоко в карамели и направляется к открытому театру, чтобы послушать очередную битву бардов. Денег в кармане не так много, но и одна растрата не обречёт на голодное существование: пока большая часть студентов разъехалась по домам, Лина мирно подрабатывает в библиотеке, как мечтала когда-то, и постепенно убеждается, что хочется ей далеко не этого. Музыканты давно забросили инструменты и перешли к взаимным, но зарифмованным оскорблениям; толпа веселится и подначивает на мордобой. Да, театр уже не тот. Когда кажется, с неё достаточно, Лина садится на лавочку, вскрывает конверт, держа в зубах остатки яблока, и хмурится: вместо привычного полуграмотного полотна текста с описанием последних новостей и сплетен она видит всего одно слово: «Возвращайся». Куда, зачем, когда — не ясно, будто если Лина — маг, то читает мысли между строк. Однако должно было случиться нечто страшное, раз Дейгун — а это точно он — написал ей и попросил приехать. Запустив руку в карман, она вылавливает оставшиеся монеты, прикидывает мысленно, сколько осталось в заначке под тумбой, и вздыхает. Возвращаться в Невервинтер точно придётся на своих двоих. На обратном пути до общежития, обдумывая детали, она ни на секунду не сомневается, что поедет в Западную Гавань сегодня же. Дейгун вырастил её, не бросил, хоть и мог скинуть на порог храма Илматера, а теперь ему нужна её помощь. Но что она, недоучка, может сделать в одиночку там, где спасовал её несокрушимый приёмный отец? Мысли о Кормике приходят в тот же миг — ну конечно, её единственный земляк наверняка должен что-то знать! Чтобы не возвращаться попусту, Лина собирает вещи первой необходимости, как учил Дейгун, все свои деньги, хватает из столовой несколько булочек и шмат сыра, договаривается с мастером Вилвудом об отъезде и облегчённо вздыхает, увидев в его добрых глазах искреннюю тревогу. Она с ревностью запоминают каждое здание по пути — кому-то другому придётся любоваться ими, не ей. Глупо злиться — она обязательно вернётся, — но ничего не может с собой поделать. Глаза Кормика выдают его с потрохами: значит, на юге творится что-то неладное. — Я всё равно поеду, нравится тебе или нет! — она сама удивляется, откуда берётся столько храбрости, чтобы кричать на маршала. Он ей в напоре не уступает. — Это твоё последнее слово? — она кивает. — Тогда я приведу лошадей; выезжаем немедленно, но по пути посетим форт Локке — это моё единственное условие. Когда он уходит, капитан стражи хохочет, а Лина стоит, не понимая, смеяться ли ей тоже или плакать от счастья. Пусть Кормик и так поехал бы, всё же брать лишний балласт с собой он не обязан.5.
Серебряный осколок странно резонирует — она понимает это даже при своих скудных знаниях, как только отыскивает старый тайник Дейгуна в руинах. Это могло бы показаться интересным, если бы мысли не занимали похороны Эми и половины жителей Западной Гавани. Дейгун даже тут её покинул, сбежал в лес, точно трус, и только рука Кормика удержала от поступков, о которых можно сожалеть в будущем. Он тоже скорбит, что они уже ничем не могут помочь. По крайней мере ему в Западной Гавани рады, ополчение чуть ли не на руках носит и просит совета. Поговорить решительно не с кем да и не о чем. Бивил больше похож на бесхребетного слизня, чем на взрослого человека, и холодность в письмах достигает пика при личной встрече. Лина в своей форменной мантии выглядит чужой, даже себе она кажется надменной. Что сказать, мечты сбылись. У Кормика вошло в привычку мягко касаться её плеча и таинственно улыбаться. «Он чувствует то же самое», — понимает она. — Дело не в том, что вы теперь разные, — говорит он на обратном пути. — Дело в общих корнях. Жители Западной Гавани отличаются стойкостью и бесстрашием, те же качества есть и в тебе. Мы все должны держаться вместе. Почти что комплимент. Повтори он то же самое, но громко и с чувством, Лина не удивилась бы вспыхнувшему патриотическому чувству. Теперь ей ясно, почему у Кормика образовался такой огромный клуб фанатов, но ей совсем не хочется злиться — то ли сил больше нет, то ли сама невольно им очаровалась. Последняя мысль заставляет щёки пылать, и Лина стремится сменить тему. Форт Локке забит плачем и мольбами беженцев, слушать их невыносимо. Кормик вздыхает и предлагает Лине ехать дальше без него, что внезапно вызывает в душе всплеск возмущения, но делать нечего. — Увидимся в Невервинтере. Только ни с кем не говори по дороге, ясно? — от неуместной заботы на душе тошно. Для него она будто несмышлёное дитя, раз учится в Академии. — И обязательно расскажи, что узнаешь об осколке, — добавляет он шёпотом перед тем, как уйти с каким-то неприятным типом из стражи. Насколько она может понять, в гарнизоне творится бардак: капитан исчез вместе с лучшим отрядом, торговцев обирают до нитки, а тюрьма в подземелье настолько ломится от задержанных, что самых невинных отпускают после воспитательной беседы. Дворф и тифлинг явно из тех: оба стоят за воротами, яростно жестикулируют и не стесняются в выражениях. Келгара упекли за драку в трактире, Нишку же, по её словам, подставили стражники. Лина лишь усмехается и не верит ни капли. Конечно, из вредности она подбивается в попутчики странной парочке, и, как оказалось, не напрасно: те же странные твари, что по описанию напали на Западную Гавань, зачем-то решили и её достать. Следует стукнуть Кормика по лбу, когда появится шанс. Первым делом по возвращении в Невервинтер она идёт к Дункану и рассказывает, что случилось в Западной Гавани; хоть Дейгуна и не застала, она абсолютно уверена, что он в порядке. Временные попутчики, оценив «Утонувшую Флягу» по достоинству, решают остаться на ночь. Только друидка, Элани, липнет к ней и проклятому осколку так, что Лине едва удаётся уйти. Никто и не заметил её исчезновения, в Академии и без того достаточно смертей из-за Квары. Лина собственным ушам не верит, но две разобранные кровати в общежитии говорят куда убедительней; теперь у неё всего одна соседка. Несколько преподавателей покинули свои посты — говорят, в том числе постарался отец Квары. Лине всё равно, кто стал настоящей жертвой — пусть Кормик со своей стражей разбирается, — ноги несут её в кабинет, где они обучались трансмутации, и застаёт мастера Сэнда за сбором вещей. С губ срывается разочарованный вздох. — Если вас это беспокоит, Фарлонг, я не пропаду, — говорит он равнодушным тоном, даже не не глядя на неё. — Вы можете помочь?.. …В последний раз. Она протягивает осколок, и уже бывший преподаватель хмурится. — Значит, вы с Дунканом не однофамильцы. А я так надеялся. Как же тесен мир! Однако ликование сменяется очередным разочарованием: пусть осколок и правда изменился за двадцать лет, Сэнд его природу определить не в силах. Это тупик.6.
Она вновь повторяет свой любимый маршрут, но ощущения не те: три месяца теперь кажутся целой пропастью, хотя, если приглядеться, ничего в пейзаже кардинально не поменялось. Набережная, дома, даже небо над головой всё те же — только краски поблекли, стали серыми, будто на мир глядит собака, а не солнечный эльф. Осень содрала все листья с деревьев, будто вместе с жизнью, облачила прохожих в тёмные одежды, и Лина чувствует себя преданной. Тело сводит судорогой от обиды: воспоминания о весне и лете не могут же оказаться иллюзией! Нет же?.. Привычное серое небо накрывает город апатией, точно пледом — теперь этот унылый вид останется с ними на ближайшие полгода, до весны. Редкие прохожие не задерживаются на одном месте, поэтому Лина кажется какой-то потерянной. Она отлучается ненадолго: новый учебный год едва начался, а неприятностей уже выше крыши. История с Кварой и не думала заканчиваться, в Академии ввели комендантский час, а саму колдунью давно никто не видел, однако Лина, конечно, в курсе всех событий в городе. Кормик сам не рад, что посадил её за решётку — как сказал, для профилактики, — теперь же расплачивается сгоревшим зданием. — Пусть Лорд Нашер её судьбу решает, — в его голосе, к удивлению Лины, не смотря ни на что сквозит смех. — Я зарёкся уже связываться с магами. Думал, если отобрать у них посох, то и дело с концом… — А это её только разозлило, — констатирует она, хоть свидетелем и не была. Он кивает. — Сама чуть не померла, дурная. За решёткой же сидела! Мы с парнями едва успели её вытащить, так она ещё брыкалась и вопила, пока сознание не потеряла от удушья. — Ну просто рыцарь, — хмыкнула Лина, не пряча раздражение. — Не оставит даму в беде! Она знает, что ему такие речи не нравятся — поэтому и подкалывает. Идеализировать — удел обывателей. Лина же знает, что он — обычный сын фермера из Западной Гавани, «деревенщина» с глухими корнями, который трудится, как она, днём и ночью, чтобы остаться на плаву. Под его глазами залегли тени от недостатка сна. «Идеальные» люди больше напоминают стекло: малейшие оплошности создают сколы и трещины на гладкой поверхности, однажды каждый из них вдребезги разбивается, как, например, Арибет де Тильмаранд, о которой Кормик может спорить до хрипоты. Порой он так увлечён ею, что Лина теряется в чувствах — от неуместной ревности до откровенного ужаса. — Честно говоря, если бы не ты, я представлял бы магов такими как эта Квара — с прибабахом и огненными шарами. Колкость на колкость. Лина растягивает губы в улыбке, встречая хитрый взгляд маршала Кормика. — А я бы тогда поверила в стражника-полубога, истинного рыцаря без страха и упрёка, который летает по воздуху и укрощает одним словом служителей Бэйна. — О, было бы замечательно с таким познакомиться! Они вместе хохочут и продолжают путь, чтобы не замёрзнуть. Под серостью города и неба оба кажутся ненастоящими, лишними. Прохожие с осуждением косятся, будто смех — нечто постыдное, и Кормику явно нравится всех злить. Он берёт её под руку с такой лёгкостью, будто делает так всю жизнь, а не впервые. Лина старается не лопнуть от самодовольства при виде завистливых женских взглядов, но в душе понимает — это лишь забота о корнях, плата за тот случай, когда он её бросил. Ну и пусть — ей ли не жить иллюзиями?