Отзвуки

Всё вышло из-под контроля. Западная Гавань горит, и земля жадно впитывает пролитую кровь. Продуманный до мелочей план и все соглашения не имеют веса в безумии битвы, когда без разбора, свой или чужой, посылаешь заклинания — лишь бы выжить. Эми вытирает мокрое от слёз лицо, размазывая по щекам хлопья пепла, и кажется ей, что то — чей-то прах, хоть это и невозможно. Тармас как обычно непоколебим, но дышит тяжело. Они стоят во тьме, ведь пламя так и не добралось до их дома, но на фоне красного зарева Эми видит искажённые, острые черты своего наставника и содрогается: на миг кажется, что это череп, обтянутый кожей, с тёмными впадинами вместо глаз. Бой идёт в поле, где разрозненные, испуганные фермеры сбиваются в ополчение — её подруга собирала последних выживших, прежде чем чары гитьянки застали её врасплох. Эми рада — до слез, до безумного смеха, — что ей не пришлось участвовать в её убийстве. Запасной план не оставлял шансов ни младшей Фарлонг, ни Дейгуну. — Действовать придётся быстро, — Тармас и говорит быстро, будто выплёвывает слова вместе с ядом своего разочарования. Много лет он растил на нём многообещающую сиротку с магическим даром, а теперь настал день её выпускного экзамена. — Не страшно, мы ещё не раскрыты. Осколок срезонировал, но я не понимаю… Ты обшарила все карманы? Внутренний голос, упёртый, как баран, велит сопротивляться, врать и соблюдать иллюзию послушания, однако Эми знает, что уже терять нечего. Последняя причина оставаться в Западной Гавани лежит бездыханной. Ещё два дня назад осколок серебра Тармасу передал какой-то маг в чёрном балахоне, пообещав за ещё два таких же помилование и разрешение вернуться в Лускан. Эми должна была занять место его ученицы в иерархии Башен и навсегда вырваться из северного болота. Только цена неумолимо менялась с каждой минутой. Шикнув на застывшую ученицу, Тармас сам проверяет труп, а затем проводит над ним осколком. Даже не особо продвинутая в волшебстве Эми чувствует сильную вибрацию в воздухе, словно две части были рады друг друга встретить. Рука неспешно описывает круги над животом, затем — над застывшей грудью… И останавливается. — Здесь. Я уверен, — шепчет Тармас. Его взгляд из темноты точно ледяной водой окатывает. — Он внутри. — Что? — только и выдавливает из глотки Эми. Где-то вдалеке, словно в чужом Плане, раздаётся надрывный крик: «Ополчение, в атаку!» — Ради всех богов, девочка, соберись! Осколок попал в неё, и тот шрам, о котором ты говорила — его след! А теперь… — он протягивает кинжал в ножнах, который всегда носит под рукой и прячет на ночь под подушку — не грубо вкладывает в руку, а предлагает сделать выбор. Эми стало тошно. — Изволь заплатить за возвышение. Внутренний голос теперь на все лады орёт об ошибке, а слёзы льются нескончаемым потоком. Мышцы не слушаются, как и мысли, но Тармас трясёт за рукав, призывая решать. Или что? Он убьёт её? В этот миг огня и крови Эми уверена, что никто не станет разбираться; никто не узнает о заговоре мага-отшельника с сироткой; никто не свяжет резню с ними. — Я готова, учитель. Голос даже ей кажется ненадёжным, но Тармас отпускает рукав и помогает расстегнуть грошовый доспех на младшей Фарлонг. Рёбра проступают под бледной кожей — это типичный трупный оттенок болотных жителей. Но Эми ведь не такая: она румяная, а кожа отдаёт бронзой. Она живая. Времени мало, битва вот-вот окончится, и сил не хватает нанести первый удар. Эми и кур-то никогда не резала, а тут — человека! Кровь стучит в голове, заглушая даже крики, сердце вот-вот выпрыгнет. Всего один маленький надрез — Эми давит на рукоятку ладонью сверху, погружая лезвие внутрь — высвобождает тонкие тёмные реки. Она не справится. Это невозможно сделать! Однако крепкая хватка Тармаса берёт её трясущиеся руки под защиту и давит, давит до хруста где-то внутри мёртвого тела. Как же он хочет получить эту силу! — Она уже была мертва, Эми, — тихо, словно эхо, шепчет этот всегда собранный, жесткий человек. Теперь и его голос ломается, как хрупкая ветка. Она верит, что в этот момент они меняются вместе. Кинжал трясётся, а пальцы скользят по мокрому древку, поэтому Эми хватается за него обеими руками. В темноте ничего не видно, да она и не желает разглядывать подробности. Магам, как думала Эми, только заклинаниями оперировать приходится, издалека. Кислота, призванные лезвия, огонь, в конце концов — столько способов умертвить человека, но руки при этом остаются чистыми. Однако боги для Эми приготовили самый тёмный путь, перво-наперво отняв дом и родителей, а затем — подбросив в опекуны лусканского мага в опале. К счастью, Тармас не приказал ей обшарить и внутренности — благо осколок лежал наверху, перед сердцем. Только выдрать его из сросшихся рёбер оказалось непросто — теперь этот треск будет преследовать Эми в кошмарах до конца жизни. — Будет ещё кое-что. Дейгун Фарлонг не скажет нам, где второй осколок. Только своей дочери. Нет уже сил плакать и тянуть время. Даже внутренний голос утих, возможно, навсегда. — Вы владеете школой Иллюзии, учитель. — Это верно, но такого зоркого следопыта я не проведу простым заклинанием, да и без меня оно долго на тебе не продержится. Эми содрогается: значит, вот он, очередной скрытый пункт плана — занять место мёртвой девушки? Она резко качает головой, впервые отказав наставнику, однако перемена даже не оседает в памяти. — Исключено, мы с ней не похожи! — Решение есть. Подержи её голову. Пальцы едва слушаются и будто застывают под «каменной кожей», когда Эми выполняет приказ и лишь затем понимает, что же он задумал. Как опытный мясник, Тармас проводит кончиком кинжала вокруг лица, идёт выше, ко лбу, рисуя тёмный контур — рамку для живого портрета. Тонкая кожа куда податливей и уступает ему, сходит слоем, но неохотно — у глаз и носа. Эми отворачивается, не в силах глядеть, и уже понимает, что ждёт её дальше. К счастью, она не ела толком те два дня, пока ждала обещанный знак от лусканского волшебника. Знал ли Тармас о бойне? И так ли это теперь важно? Он нашёптывает чары, продолжая держать кожу на вытянутых ладонях, как жертву самому безумному богу. Островок коротких тёмных волос цепляется за линию среза. Заклинание длинное, и Эми всё равно восхищается. Магия в её мечтах не померкла. Теперь в руках Тармаса лежит маска из человеческой кожи с обручем волос. Как и кинжал недавно, он протягивает её Эми. В этот раз она не мешкает, но и не надевает, ждёт чего-то столь же неизбежного. Наставник уже немолод и поднимается на ноги, оперевшись на её плечо. Красный отпечаток остаётся на белой рубахе, будто мало запачканных до локтей рук. Эми пытается мириться с той жизнью, что уже выбрала. — Надень. Все увидят девушку, прошедшую битву, — Тармас оглянулся, будто уже ждал Грегора с ополчением, и прошипел: — Ну же! — Что будет с ней? — теперь собственный голос кажется попросту неживым. Наверное, так и следует говорить кукле, на ходу выдуманной Тармасом. — Я позабочусь. Её никто не найдёт. Он действительно страшен в своей заботе, и фору даёт только на считанные шаги. Следом Эми догоняет хруст куда более мерзкий и другие, уже приглушённые: чтобы убрать оригинал навсегда, Тармас втаптывает голову младшей Фарлонг в грязь навершием посоха, затем хватает за ноги и тащит к ближайшему пожарищу. Наверняка он позаботится, чтобы фермеры не смогли погасить пламя ближайшие несколько часов. Тело всё ещё принадлежит ей, но и отмерло в то же время. Словно во сне, Эми бредёт к полю, где слышится шум голосов. Битва окончена. Чужая кожа плотно прилегает к лицу — влажная и холодная. Это и есть та цена, что пришлось уплатить за мечту. — Дочь, подойди сюда, — слышит она и послушно поворачивается на голос Дейгуна Фарлонга.