Отзвуки

Касавир протянул руку, но Шандра несколько мгновений смотрела на неё затуманенным от усталости взглядом, прежде чем приняла помощь. Неподогнанный доспех смотрелся нелепо, а главное, опасно — такой только к смерти толкал быстрее, а молот больше подошёл бы плотнику. Денег не хватало, но разве можно оценивать жизнь звонкой монетой? Поэтому он повёл её в кузницу и сам взялся за инструменты. Шандра краснела, пока он обхватывал грудь, талию и бёдра верёвкой для замера. Должно быть, ей снова было стыдно, и Касавир спешил успокоить: — Это поможет тебе лучше сражаться и защищать нашего лидера. — Да… конечно, — продрав горло, быстро ответила она и отвела взгляд. Поддоспешник оказался не самым лучшим, но он хоть был — пришлось дёргать его за края, чтобы правильно затянуть нагрудник. Касавир осмотрел каждую петлю и объяснил, как ухаживать за бронёй, Шандра рассеянно кивала, что не очень-то убеждало. Руки дрожали, пока он расправлялся с застёжками под грудью, а её тело казалось жарче горнила рядом. Точно прибившийся к стае волчонок, она следовала за ними, соглашаясь на каждую, даже самую унизительную просьбу по меркам Касавира. При этом в ней чувствовались железная воля и сильный характер: не каждый осадит Бишопа или сдержит обещанное слово. Касавир мечтал сделать из Шандры верного телохранителя для их лидера, а не носильщицу — настоящего рыцаря, а не вечного сквайра. На тренировки всегда хватало времени. В ней собрались и смешались столько противоречивых черт, что Касавир терялся в мыслях и чаще молчал, прерываясь лишь на исправления и замечания. Похвала выходила ничуть не мягче — самого от себя тошнило, — но Шандра улыбалась, утирая пот ладонью. У неё резкий, громкий голос, как у типичной деревенской жительницы, привыкшей раздавать команды сезонным работягам и ругаться с торговцами, но сердце было дано мягкое, полное сострадания. Лучшего кандидата не найти, и Касавир осторожно поинтересовался: — Не думала стать паладином? Я обучу, если ты не против… Он не успел договорить, а Шандра уже с визгом обхватывала его шею и прижималась всем телом. Последний раз его обнимала Офала, пока заигрывала с обещаниями — и ни к чему хорошему та близость не привела. Однако пальцы скользили помимо его воли, поглаживали талию, ключицы, мягкие, чуть отросшие волосы. Шандра подалась вперёд и приникла щекой к огрубевшим пальцам, обжигая там, где они соприкасались кожей. Как огонь искал живительный лес, Касавир отчаянно тянулся к её чистоте. Доверчивый взгляд снизу вверх рушил последний заслон и будто наполнял горло пеплом. — Я что-то не так сделала? — он покачал головой, сохранил лицо и не без усилия разжал объятия. Холод без её близости вновь заставил чувствовать себя одиноким. — Прости… Я всё испортила! Лишь Тир знал, как хотелось удержать её! Светлее души и ласковей улыбки Касавир никогда не видел. Пока он отмаливал каждый прожитый день за убийство тех, чьих имён не знал, Шандра будто светилась изнутри благодатью. Мирская грязь к ней не липла, остерегалась, тогда как в него проникала через кровь на руках, травила горьким раскаянием и рисовала на лице морщины. В своей комнате, стоя на коленях, он избавлялся от постыдной тесноты и расстёгивал штаны, крепко сдавливал член у основания, закрывал глаза и отпускал на свободу тёмные мысли, чтобы, излившись себе на руки, молить Тира о прощении. Шандра манила светом, который в его душе давно истлел. Касаться её — значило превращать в самого себя, а подобной участи Касавир для неё не хотел. Похоть застилала глаза пеленой стыда, ночи превратились в сладостный кошмар, словно суккуб держал разум в тисках. Хотелось думать, что это была она — одна из демонических тварей Аммона Джерро, — однако боль отрезвила, а наваждение осталось. Точно острые когти врезались в сердце через память, наконец наказывая за каждую нечестивую мысль. Взамен на доброту он требовал от Шандры те же рвение к победе, стойкость и терпение для посланных Тиром испытаний… Но он не просил её умирать за них.