11. Кислый
К смраду ауры Мара со временем привыкла и даже не думала куда-нибудь подальше уехать, где жить проще. В соседних к Тени землях паладинов обожали и чуть ли не на руках носили: очень те помогали нежить изгонять и деньги стеснялись брать. Мара, конечно, не считала пустой желудок добродетелью, но и не перегибала палку, а если какая-нибудь деревня отказывалась скидываться, молча уходила работать и не обостряла конфликт. Ну что ж, значит, Тир подаст. Касавир вот не роптал, когда Носителю Осколка помогал. Из приграничных городов трубили о полной блокаде Берега Мечей — и мышь не проскочит, — однако все знали, как свободно чувствовали себя контрабандисты, срезающие путь через Тень, а нежить постоянно кошмарила беззащитные деревни. Она понимала, что всем тяжело — ей тоже. Но когда очередной деревенский староста заявил, будто Мара лишь на словах кого-то убила и доказательств нет, она крепко задумалась, не пора ли собирать черепа со скелетов и отрезать зомби головы? Но у неё в руке — булава, что усложняло задачу. И что с тенями делать, которые развоплощались? — Да ладно тебе, сделай лицо попроще, — как-то нервно пробормотал староста, и Мара скосила на него непонимающий взгляд. — Ну вот эту кислую мину… мда. Деревенские переглянулись, пошушукались, и староста, вздохнув, протянул в руке щедрую горсть серебряных монет. Мара взяла деньги и молча поспешила уйти из странной деревни — и лишь в пути, взглянув на отражение в озере, поняла, в чём дело: из-за вечной вони от ауры нежити на её лице зафиксировалась страшная брезгливая гримаса. Про Касавира говорили что-то похожее, только эпитет к выражению подобрали другой, что-то связанное с кирпичами.12. Застрявший
Чувство голода напомнило Алданону, что чего-то не хватало: слуга больше не приходил. Поднос с грязной посудой никуда не делся, ночной горшок был переполнен до краёв. Всего на мгновение шевельнулась какая-то отстранённая мысль, но тут же исчезла за важным вопросом: если существует язык цветов, то почему нет цветочного алфавита? Он перебрал все книги в библиотеке, но не увидел даже намёка на ответ. Алданон понял, что пора поискать источники поавторитетнее, да и добыть по пути пищу тоже не мешало. Он впервые за долгие месяцы открыл дверь и чуть не столкнулся с посетителем — каким-то тощим господином. — Прошу прощения! — спохватился Алданон. — К слову, я бы не стал рекомендовать библиотеку: крайне скудный выбор по части гербологии. Тощий господин и сам говорил на каком-то цветочном диалекте — тихим мычанием. Вместо извинений тот замахнулся на Алданона… и рассыпался. Как некультурно! Теперь слуге ещё и подметать. Он почти сделал шаг, а потом вспомнил, что забыл кое-что важное: не идти же в гости с пустыми руками! Закинув в сумку красивую блестящую сферу, Алданон с чувством выполненного долга отправился восвояси… А нежити, в которую обратились все солдаты и беженцы Крепости-на-Перекрёстке, оставалось лишь проводить взглядами хитрого волшебника, окружённого непробиваемым пузырём божественного света.13. Крыша
Странные дела творились в алхимической лаборатории: стоило Элли посетовать, что не хватало какого-то ингредиента, как тот волшебным образом появлялся на столе через день-два. Кто-то наконец похлопотал и донёс начальству о её реальном потенциале. Зелья выносливости, конечно, важны и нужны, но Элли и свои составы изобретала и неплохо разбиралась в дварфийской химии. Первый же караван привёз для неё вещи, отмеченные Тенью: пудреницу, рассыпающиеся в труху бумаги, почерневшие ромашки и гниющий кусок мяса непонятного происхождения. Элли чуть ли не пищала от восторга. Довольно быстро она выяснила уже всем известный факт: в Тени процесс разложения замедлялся, но вне её — словно ускорялся. Статичные предметы — скажем, пудреница — почти не менялись, в зависимости от материалов. Органические же разлагались на руках и рассыпались прахом. Тень не желала отпускать своё. Элли ночевала в лаборатории и провела все доступные эксперименты: она чувствовала, что смогла бы добиться успеха, но ресурсов не хватало. Однажды она попросила начальство выделить редкий реагент, но запрос застрял ещё на этапе отправки — видимо, кто-то в канцелярии приглядывал за почтой. Однако реагент нашёлся сам собой, на столе — без записки или знака, кого благодарить. Так было и с её научными статьями: каждая проходила без правок, чего раньше никогда не бывало. Друзья и коллеги сначала посмеивались над её рассказами, а потом внезапно отстранились. Когда Элли спросила, в чём дело, лишь один честно ответил: — Твоя «крыша» — не совсем законна, ты в курсе? Это гильдия воров помогает, не иначе. — Ну и что? — упрямо вопрошала она. — Я согласна хоть с демоном работать, если руки развязаны и смелости хватает! Следующим утром на рабочем столе Элли обнаружила очередной подарок — мешочек с порошком из каменного вьюна и воткнутую за бечёвку розу.14. Клещ
Костюмы постоянно улучшались, сбрасывали в весе, и Маэлин обычно работала за подопытного: только путешественники по Тени могли выбраться относительно невредимыми, если мастера что-то перемудрили. Все знали, что она точно не пропадёт. В народе закрепились байки о тех, кто мог противостоять шёпоту в голове — кто не поддавался влиянию Короля Теней, — но, как обычно и бывало, не находилось реальных примеров. Маэлин никто не спрашивал, где она была в тот роковой день, а она и не стремилась рассказывать. Наверняка все подобные ей выжившие молчали по той же причине. Вести об эвакуации Невервинтера застали её в Порт Лласт. Лусканцы, по слухам, планировали вторжение, чтобы добить уязвимый город, и застрявшие между молотом и наковальней жители не знали, куда деться. Группа беженцев наняла Маэлин, чтобы та помогла им спрятаться в Сумеречном лесу, и отбытие планировалось следующим утром. Ночью ей не спалось: как говорят, «душа была не на месте», а по правде… видимо, она ждала особого знака. Маэлин клялась себе, что забыла, выкинула дурную привязанность из головы после всего пережитого вместе, но появление Бишопа именно в тот день вернуло былой трепет. Лишь взглянув на его лицо, она поняла, что поменяет планы. С Бишопом иначе не бывало. Маэлин кивнула в сторону двери, и они вышли на улицу. Она, как сейчас, помнила холодный морской ветер, тускло горящие фонари и тёмную фигуру, застывшую на фоне леса. — У тебя мало времени, слушай внимательно: дойди до реки Мирар, затем бери лодку и плыви в Мирабар. Там как хочешь, но доползи до гор. Дальше уже сложнее — не сдохнуть на высоте. Заодно и проверим, так ли ты хороша, как считаешь. Бишоп ввязывался только в катастрофические ситуации, никак иначе, так что Маэлин только кивала — вопросы задавать глупо. К тому же он и сам, словно на исповеди, пытался высказать всё, что, видимо, не мог поведать другому. Речь была сбивчивой, торопливой. — Я нашёл старые имперские карты у этого маразматика. Если правильно понял логику, дальше не заденет — пока что. У этой твари чёткие приказы, как у машины нашего недомерка Гробнара. Никто не заметил, а я понял. Он смеялся как безумный — и был им в ту ночь, — а Маэлин стояла и долго молчала. — Так почему не бежишь первым? Зачем ты пришёл ко мне? Видимо, Бишоп и сам не знал — или не хотел признавать. — Должен я тебе за… будем считать, что за всё, да? — Как скажешь. — «Как тебе будет удобно». — У меня ещё есть дела, а потом… да, свалю обязательно из этого гадюшника. Встретимся и определим наконец, кто из нас лучший следопыт. Эльфийское чутьё подсказало бежать прямо сейчас, прикарманив залог; человеческое же шептало, что Маэлин видела Бишопа в последний раз, но вслед ему она не посмотрела. Тень догнала её по дороге в Мирабар — тихая волна отчаяния и холода. «Ты одна, но это ненадолго», — шептал спокойный, убаюкивающий голос, на что Маэлин огрызнулась: — Я всегда одна! — А уж об отчаянии знала не понаслышке. Она рыдала в этой лодке, оплакивая того, кто этого не заслуживал — мужчину, который паразитом засел под сердцем и не желал вылезать ни под каким воздействием. Более живучего гада на свете не сыщешь, но даже такие не вечны. В этом тумане отчаяния Маэлин проплыла до самих гор, минуя вымерший Мирабар, где нашла спасение. Впрочем, Маэлин не удивилась, увидев тень со знакомыми очертаниями уже в Тени, одиноко бредущую по лесу. Возможно, то была галлюцинация из-за дрянного нового костюма, но ей почему-то хотелось думать, что Бишоп не упокоится, пока не разрешит их спор.