Отзвуки

Эдмунд словно ото сна очнулся, когда посреди серой придворной унылости расцвёл экзотический цветок — маленький пока что, сухой и несчастный, но бойкий и живучий. На Берегу Мечей калишиты — нередкие гости, но так высоко ни один из них не прыгал, поэтому на Фарлонг неприкрыто пялились все дряхлеющие достопочтенные рыцари. Она пыталась укладывать волосы, как делали придворные дамы, но сноп непослушных кудряшек не поддавался и бунтовал против прилизанных правил приличия. Как выяснит Эдмунд позже — с Фарлонг всегда так происходило, куда бы она ни пролезла. Её представили как сквайра Грейсона Коретта, чтобы отмазать от кары лусканцев, и Эдмунд искренне восхитился таким поворотом событий: самый правильный рыцарь на свете, сэр Палка-в-Заднице принял под крыло потенциальную преступницу и замарал своё имя. Что у лорда Нашера такого было на него? Домогался мальчиков-служек в храме? Убил кого-то и боялся разоблачения? Эдмунд едва не облизывался, наблюдая за каменным лицом самого ненавистного конкурента. Всегда приятно, когда по белому холсту размазывали немного дерьма. Однако постная физиономия несчастного Коретта быстро приелась, но Фарлонг при нём цвела и пела: Эдмунд лично видел, какую магию она творила своим изогнутым клинком на арене. Её бой походил на чудесный танец. Маленькая, но юркая девчонка изнурила и завалила лусканского берсерка и очистила своё имя свежей кровью. Коретт был рад, но от Фарлонг поспешил отстраниться, как только необходимость в фарсе пропала. Эдмунд тоже думал, что на этом всё закончится, однако Фарлонг никуда не делась и влетела в его жизнь с неумолимостью чумы. Он заподозрил неладное, когда один за другим начали срываться поставки на чёрном рынке, затем канал сбыта контрабанды подозрительно затих. Муар отдала богу душу, а Эксел окопался в своей норе, чтобы переждать бурю. Портовый район теперь держала эта несуразная банда Фарлонг. Стража при ней как по струнке ходила и боялась даже подарки от населения брать. В любое другое время Эдмунд тотчас же взял бы ситуацию под свой контроль и лично прирезал бы Фарлонг, но теперь он — рыцарь, мать его, «сэр Эдмунд Себари», который марал только светлое знамя Невервинтера. Титул лучше кляпа затыкал рты и работал куда действенней приставленного к горлу клинка, а сейчас — мешал и привлекал всеобщее внимание. Другие рыцари с оскалами падальщиков ждали его провала, чтобы прибрать освободившуюся собственность. Он начал следить за Фарлонг — и вскоре знал лучше её самой. Все калишиты по натуре — алчные мерзавцы, только эта, прикрывшись догмами Хельма, упивалась властью мнимой правды. Предсказать её действия оказалось просто; поборники порядка в принципе не блистали интеллектуальными способностями. Пришлось сменить почти всех помощников, снова отладить маршруты и прищучить Эксела руками наёмных убийц — отвалил он за их услуги немало, но напомнил, кого действительно стоило бояться. И всё это Эдмунд проворачивал, не вылезая из замка Невер и надзора лорда Нашера. Ещё ни разу ему не встречался столь упёртый противник, умело использующий грубую силу. Фарлонг лесным пожаром прокатывалась по его улицам, а вечером очаровательно улыбалась на совете, изображая невинность. Доказывать что-либо она давно перестала и приняла правила местного людоедского кодекса; сама превратилась в хищника и оттяпала себе титул рыцаря-капитана. Он ненавидел её всей душой — за то, что заставила поднять зад и вспотеть, испугаться взаправду и рискнуть всем за жизнь заработанным. А ещё — на её месте Эдмунд поступил бы так же. У них вообще оказывалось преступно много общего — поэтому никто не мог взять верх. В отличие от придворных куриц с раскрашенными перьями, Фарлонг не морщилась и спокойно воспринимала его манеру общения — что уж, сама из деревенских, как он. Бесило её, что правду в лицо мог говорить только самый продажный рыцарь во всём Невервинтере. Лживость Коретта Фарлонг тоже чувствовала и остальных раскусила. Её представление об идеальном мире рушилось, но Эдмунду почему-то было жаль. Сам когда-то прошёл через то же. Наконец он вздохнул спокойно: теперь Крепость-на-Перекрёстке, которую всем пытались скинуть, как горячую картошку, сосала из Фарлонг последние силы. Нашер на радостях сел ей — безотказной поборнице справедливости — на шею и ноги свесил. Нивалль уехал за ней, отпустил поводки, и благородные рыцари Девятки вгрызлись друг другу в глотки, откусывали мясо кусками, которые не могли проглотить. Многих переманил к себе Гариус — Эдмунду также предложили бессмертие, но ему хватило мозгов ответить уклончиво, а затем сбежать. Как ни парадоксально, но их конкуренция сделала Эдмунда сильнее. Теперь он не чурался грубой силы и знал пару подлых приёмов, хоть с мечом не танцевал, как некоторые. Фарлонг явилась на зов Нашера, но пришла почему-то первым делом к Эдмунду: чуть не перерубила его пополам, затем предложила выпить за тёмное будущее Невервинтера. Конечно, в отличие от прирождённых аристократов, Эдмунд не разбирался в винах и даже не делал вид, что разбирался. Так что каждый взял себе по бутылке и пил прямо из горла. — Туше, дорогая! — произнёс Эдмунд без веселья. — Старый хрен нас провёл. Он терпеть не мог, когда кто-то его обставлял, а Гариус нагло сломал самые гнилые сваи в фундаменте командования и наверняка ждал в засаде где-нибудь под троном Нашера. Фарлонг рассмеялась над его шуткой как ненормальная. — Я слышала, что Эдмунд Себари — самый меткий стрелок Невервинтера. С таким я бы сразилась бок о бок. — А я слышал, что Золья Фарлонг победила бывшего придворного мага Джерро его же оружием. С такой я бы распланировал налёт века. В замок Невер они вернулись вместе — и немного при поддержке друзей и подчинённых. Гариус не явился лично, но прислал прислужника, который бы точно выдернул из Эдмунда кишки, не будь рядом Фарлонг с планом. Вместе они были непобедимы. Его стрелы разбивали черепа в труху, а Фарлонг порхала вокруг, взмахивая скимитаром как танцевальной лентой. Делать что-то собственными руками было весело и невероятно волнительно. Как в старые (не)добрые времена. Теперь он понял, почему Фарлонг всегда лично присутствовала на каждом деле, даже при высоком титуле. Кровь пускают людям — а то, что осталось от благородных рыцарей, следовало вымести как завалявшуюся падаль. Замок весь зарос паутиной и плесенью, вонял по-стариковски пылью и прогорклым свечным салом — как же Эдмунд его ненавидел! Тот словно притягивал смерть и забвение. Катакомбы оказались ничем не лучше, только порадовали ценной рухлядью. Едва Эдмунд потянул к ней руки, как Фарлонг вклинилась между — по старой привычке. Со злости он ухватил её за бёдра и развернул лицом к чьему-то саркофагу, обхватил шею и засунул пальцы ей в рот. Осознание, что правильная сучка Фарлонг вот-вот отдастся ему на каком-то предшественнике Нашера, окончательно снесло голову. Подгоняла не только похоть, но и чёртов могильный холод. Пришлось приспустить им обоим штаны и взять её как фермерскую дочку за амбаром — быстро, грубо, чтобы пар спустить и снова спокойно ненавидеть друг друга. Эдмунд не думал о её удовольствии, но чувствовал, что самой Фарлонг это было нужно. Мир окончательно сошёл с ума, и они вдвоём просто агонизировали в такт. Когда они закончили и вернули дистанцию, не только в штанах, но и в голове было пусто. Эдмунд шатался как пьяный, хотя выпитая бутылка вина давно выветрилась. Предстояло заново отстроить подобие порядка, найти новую нишу, смириться, что как прежде легко не будет — и вообще никак не будет, если Фарлонг не выиграет войну с нежитью. Он же не дурак, чтобы отрицать очевидное: никакие хитрые махинации не убьют Короля Теней и Гариуса. Свет солнца вдохнул в Эдмунда новую жизнь. Он махнул рукой и сказал: — Ты заслужила победу. Забирай всё, что есть. Я в полном твоём распоряжении! Фарлонг усмехнулась и ответила: — Почему-то мне кажется, что между нами сама ткань мироздания однажды лопнет. Может, на время? Эдмунд не возражал: как самый продажный рыцарь во всём Невервинтере, он понимал ценность сильного конкурента.