Новая жизнь Максима Каммерера

Посреди лаборатории стоял страшный аппарат по перекачке жизненных сил. В одном кресле уже лежал скукоженный чёрный мешок с прахом Гая Гаала. Другое, напротив, пока пустовало. Максим не ощущал ни надежды, ни ликования: только боль и страх потерять последнюю понимающую душу – Странника – и не обрести ничего взамен. Столько времени прошло, смерть и тление уже изрядно потрудились над его лучшим другом – и не было смысла в этой ужасной операции, задуманной Рудольфом. Но раз человек собрался умереть – нельзя препятствовать его последней воле. И Максим не препятствовал. Не злился, не спорил, не запрещал ему бередить свои давние чувства. Только досадовал на себя, что так и не смог избавиться от любви и боли, которая уже не вписывалась в картину идеального человека в идеальном мире. Рудольф пришёл и возлёг на своё смертное ложе. Максим выполнял его команды: подключал к нужным местам трубки и электроды. Сикорски постарался, уже сделал себе два котетора – артериальный и венозный – а также пару надрезов на руках и ногах для присоединения нужных запчастей. С мёртвым телом он тоже уже повозился сам, избавив Каммерера от душевных мучений по этому поводу. - Ну. Включай. – с каким-то напряжением и даже странной радостью скомандовал Странник, когда приготовления были завершены. Максим повернул рычаг, и машина заработала с тихим гулом, отбирая жизнь у одного и передавая (передавая ли?) другому. - Поговори со мной в последний раз, мальчик. Пожалуйста. – негромко сказал Рудольф. – Умирание – неприятная штука, особенно таким способом. Скрась мне последние минуты. - А ты был неправ. – внезапно вырвалось у Максима. Сикорски иронично поднял бровь и тут же поёжился от боли. – Ты говорил что зачерствел и не умеешь любить. Но любовь – это не чувства. Или не только чувства. Любовь – это дела. Вот сейчас ты отдаёшь свою жизнь за призрачную надежду, причём за чужую надежду – за мою. Это ведь тоже любовь. Можно сказать, ты обрёл смысл в жизни. - Потому что я обрёл его в смерти? – горько хихикнул Рудольф. И тут же за спиной Максима что-то зашевелилось, зашумело. Он резко обернулся – мешок с прахом двигался, шебуршал, подавал признаки жизни… раздался тихий скрип кресла и хриплый стон. Максим кинулся туда, упал рядом на колени, негнущимися пальцами стал расстёгивать трупный чехол. - Прощай, Максим Каммерер. Спасибо. За всё. – прошептал Сикорски и рассыпался в прах. Максим раскрыл, сбросил с кресла мешок, взял в руки голову Гая, живого, живого! С восторгом он смотрел, как последние капельки перетекают в его организм, как подёргиваются руки, вздымается грудь, набирая воздух в полную силу, открываются глаза. - Мак! Это ты! – едва придя в себя, рванулся из кресла Гай. - Тише-тише, лежи пока! – дрожащим голосом осадил его Мак, возвращая обратно. – Это я, я. И я не верю, что ты здесь! Массаракш, Гай! - Где я? – заозирался капрал. – Что случилось? Где Рада? Что с войной? Вопросы лились из него нескончаемым потоком, и Маку пришлось закрыть ему рот ладонью, чтобы немного остудить его пыл. Это бесхитростное движение, как и остальные прикосновения к Гаю Гаалу вызывали у Мака бессовестный, щенячий восторг: какой он живой, какой он тёплый, как бьются жилки на шее, и хохолок на бритой голове точь-в-точь тот же, что и много лет назад! Не желая вываливать на неокрепшего «воскресенца» всё произошедшее с ним и страной за столь долгое время, он спросил: - А ты-то сам что помнишь? - Последнее, что помню, как мы забрались в танк на границе Хонти… было жарко, нас было пятеро. Ты, я, двое выродков и какой-то мужик из правительства. А потом… всё как будто во сне происходило. - Что происходило? Что ты помнишь? - Как-то урывками. Мы сели в танк и ты… ты вдруг начал светиться. Или мне примерещилось? Ты светился, такой огромный, с головы до пят, танк куда-то ехал, и мне было всё равно, куда, лишь бы этот свет не погас. А потом там был ротмистр Чачу… ярость, желание защитить тебя… Гай вдруг неожиданно смутился и умолк. - В общем, дальше ничего не помню, - скомканно закончил он. – Так что было?.. - Чачу… убил тебя. Ты был мёртв, ещё пару минут назад, и я не верил, не верил что ты вернёшься… Гай… - Максим смотрел на него с необъяснимым трепетом, нежностью и восторгом, внезапно потеряв все слова, которыми мог бы описать всё произошедшее. - Убил? Убил? Но я же жив… - не мог сообразить Гай. - Да, ты попал под сильнейшее облучение, был сам не свой, ты просто кинулся под обстрел. – с трудом вспоминал Максим. Столь нереальным казалось это сейчас, когда капрал здесь, живой, его можно осязать, слышать его голос. Собравшись с духом, Мак всё-таки начал осторожно и понемногу рассказывать другу, сколько лет уже прошло, и что успело случиться, как изменилась страна и каким образом Гай умер, а теперь оказался здесь. Гаал смотрел на землянина во все глаза, пока тот аккуратно отсоединял трубки и электроды от его тела. Гай оказался крепким орешком: уже дышал сам и бегло усваивал информацию без потрясений для едва ожившего организма. В ужасе Гай осматривал трупную пыль, оставшуюся от Рудольфа Сикорски. Он не мог поверить словам Мака, и всё же жадно внимал им, разминал мышцы, пока друг прибирал в лаборатории. - Пойдём, - бросил Мак, впервые за много недель сияя счастливой улыбкой как прежде, но не успел сделать и шагу: капрал подошёл и обнял его, порывисто, грубовато, вкладывая в объятия ещё до конца не осознанную им благодарность и… и что-то ещё, чего он не мог пока понять сам в себе. И то, что с трудом мог понять Мак. То, что, пожалуй, было самое главное, то, для чего Гай Гаал воскрес.