Cur non?

— ...Скажите все-таки откровенно, маркиз, почему вы присоединились к нашему делу? — поинтересовался Вашингтон в один из вечеров, когда Лафайет отлеживался в лазарете после ранения. — Вы сомневаетесь во мне, mon général? — нахмурился Лафайет. — Я с самого начала говорил об этом абсолютно честно, и я до сих пор не понимаю всеобщего удивления моему поступку. — Ну, начнём с того, что ваш приезд был… весьма неожиданным. Нашим людям было сложно поверить в ваш искренний энтузиазм и преданность делу. И мне, если честно, тоже. Были ли другие причины кроме тех, о которых вы уже говорили? — Были, конечно были, но они незначительны сейчас. Понимаете, мои политические взгляды… Скажем так, далеки от взглядов большинства знати. Я никогда не любил бывать при дворе. Мне очень близки республиканские идеи, но до того, как я узнал об американской революции, я считал их утопическими. Здесь же они оказались реальными. Я, если честно, никогда не думал, что мысли Вольтера и Руссо могут воплотиться в жизнь. Отъезд в Америку тогда мне показался своего рода спасением от пошлой и праздной жизни почти всей знати, от которой я старательно уклонялся. Говоря проще, je me suis enfui, — Лафайет улыбнулся. — Это действительно было похоже на бегство, все происходило в тайне, но об этом я могу рассказать подробнее чуть позже. — Благодарю за честный ответ. Я был бы рад послушать вас ещё: признаю, вы интересно рассказываете. — Нет, mon général, давайте оставим это. Я вижу, вы устали, — проницательно заметил Жильбер, глядя с теплотой в глазах. — Вам нужно отдохнуть, да и мне тоже. — Спасибо за заботу, маркиз, но я вовсе не устал, — уверенно врет Вашингтон. — Я иногда совсем забываю, в каком вы положении сейчас, — говорит он, косясь на забинтованную ногу. — Отдыхайте, Жильбер. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, мистер Вашингтон, — тихо говорит Лафайет и улыбается. «При первом же известии об этой войне мое сердце было завербовано, — вспоминая события прошлых лет, напишет он два года спустя, — Как только при мне было произнесено слово «Америка», я полюбил ее. Едва я узнал, что она борется за свою свободу, как меня охватило желание пролить за неё мою кровь».