Domini canes

Отец Франсуа жил в старом, но добротном доме с несколькими отдельно стоящими сараями, в один из которых мужчины отвели Мэри Лу, где она забилась в угол, беспрерывно шепча молитвы. Снаружи Горбатый Гавриил, помощник священника во всех делах, укрепил дверь вилами и длинными палками. В доме было непривычно тепло и чисто, ставни распахнуты и в комнату лился равномерный свет. На полу Криденс заметил несколько тканых ковриков, справа располагалась широкая печь-лежанка, от которой и шло ощутимое тепло. Мальчик не решался войти сюда, полы были вычищены до блеска, казавшегося ему неправдоподобным.  — Правильно, что не зашёл, — услышал он надтреснутый, но мягкий голос отца Франсуа. — Тебе нужно сначала умыться. Гавриил, принеси таз! Горбатый, от рождения не умевший говорить, ответил невнятным мычанием, но через пару минут действительно принёс большой таз, чистую ткань и щетку. Он сам смешал горячую воду с холодной и мычанием известил Криденса о том, что вода готова. Тот медленно и осторожно снял с себя обрывки грязной одежды, которая уже успела частично присохнуть к ранам, оставленным прутьями метлы. Так же медленно он начал омывать свою кожу, двигался неуверенно и поминутно кривился от боли. Гавриил, наблюдавший до того со стороны, хозяйственно усадил его на дно таза и несколько раз облил тёплой водой. В этот момент его позвал священник.  — Гавриил! Возьми Seife и помоги мальчишке. Горбун тут же ушёл в дом, а через пару минут вернулся с куском чего-то странного, похожего на сало с травами. Запахло розмарином и шалфеем, и Криденс с любопытством принялся разглядывать странный кусочек в руках Гавриила. Он обращался с этим таинственным предметом очень аккуратно, держал двумя пальцами, а потом потёр одной стороной о кусочек мешковины, на которой из-за этого остались белые следы. Затем смочил эту ткань водой и снова чуть-чуть потёр, в воздухе усилился приятный запах лекарственных растений, он был хорошо знаком Криденсу по аптекарскому огороду в монастыре. Гавриил наклонился, и Криденсу показалось, что у него очень умные и сострадательные светлые глаза, чуть-чуть раскосые, но правильной формы. Однако через мгновение, когда горбун принялся тереть воспалённую кожу тканью, Криденс забыл о глазах, забыл обо всём на свете. Он стойко переносил боль, наблюдая за тем, как ткань, испачканная Seife, быстро стирает с его кожи тёмные пятна грязи, оставляя приятный аромат шалфея. Раны щипало, но и это можно было перетерпеть. Мальчик видел, как горбун морщился, будто сам испытывает боль, когда проводил тканью по его истерзанной спине. На крыльце появился священник, в его руках Криденс заметил длинную светлую сорочку.  — Ну что там? Время обедать. Отец Франсуа подошёл ближе, слеповато прищурился и для верности потрогал плечо мальчика рукой.  — Ты чего это, болеешь? Почему такой худой? Мальчик опустил голову и уставился на свои ладони. Отчего-то было очень стыдно, он не мог сказать в ответ ни слова, да и не знал, что следует отвечать.  — Мачеха не кормила? А? Не дожидаясь ответа, священник протянул Гавриилу сорочку и зашагал обратно в дом. Горбун помог мальчику встать, вытер его чистой тканью и помог натянуть сорочку, по которой побежали струйки воды с длинных мокрых волос. Волосы уже отросли почти до плеч, но это не было так заметно, пока они были свалявшимися и грязными. Гавриилу пришлось выжать их, скрутив в жгут, чтобы сорочка не промокла насквозь. Обуви не было, поэтому Криденс в нерешительности застыл в тазу, придерживая руками полы сорочки. Горбун что-то промычал, оглянулся, потом пожал плечами, подхватил мальчика на руки и так перенёс в дом. Там на массивном деревянном столе стояло несколько тарелок, от них исходил такой опьяняюще вкусный запах, что у мальчика закружилась голова. Ничего особенного — хлеб, томлёные бобы, копчёная рыба и кусочек сыра — но сейчас ему это казалось невероятным пиром, свидетельством бесконечного богатства хозяина дома.  — Садись, кушай, чего стоишь? Помолимся и приступим. Криденс чувствовал слабость, а голод отчего-то исчез, к горлу подступила лёгкая тошнота, но он покорно сел за стол и молитвенно сложил руки, вместе со священником благодаря Бога за пищу. Много он съесть не смог, живот скрутило какой-то резкой болью.  — Не торопись, будет ещё ужин, даст Господь, — отец Франсуа похлопал его по плечу. — А сейчас иди на печку, погрейся. Мальчик с тоской оглядел стол. Если бы было можно, он съел бы здесь всё, но Боже упаси обидеть священника, который так по-доброму обошёлся с ним. Самым мудрым будет беспрекословно следовать его приказам, тогда, может быть, он оставит Криденса у себя, и эта сказочная еда будет у него на завтрак, обед и ужин. С этими мыслями он поднялся на набитые сеном матрасы, которые лежали на печи до самой стены. Там же он нашёл несколько одеял, пару подушек и тёплый мешочек, наполненный маленькими камнями. Среди всего этого добра было так мягко, тепло и сонно, что Криденс даже не нашёл сил разобраться с тем, как ему следует лечь, он упал на ближайшую подушку и заснул таким крепким сном, какой в последний раз у него был в монастыре. Ему снился снег, медленно покрывающий крыши домов, огороды, поля, дороги, телеги на них, коровники, колодец, деревянные кадки и ямы для отбросов. Всё постепенно становилось белоснежным, безупречным, непередаваемо прекрасным, вгрызающимся в душу. Мир становился таким, каким его задумал Господь — мир без единого пятнышка, без ошибок, бесконечная белая гряда. От низа до верха вертелась метель, хлопья летали, блестя своими острыми гранями, нельзя было различить ни дорог, ни домов, ни неба, ни земли. Выл ветер, мир пробрало уютным холодом пушистых снежных чешуек, но где-то на горизонте появилась чёрная точка. Она росла и вытягивалась, приближалась, врывалась в белое снежное тесто. Вскоре стало ясно, что это — чёрная фигурка человека, закутанного в тёплую шерстяную накидку, под капюшоном не видно лица, но он всё ближе и ближе, он что-то говорит, а голос у него тёплый и вкусный, как молоко… Настойчивый и вкрадчивый. Уверенный и чистый. Низкий, мужественный, сильный. Это был граф Роланд, хвалящий своего соратника в пылу битвы за мощные удары. Это скрип натягиваемых поводьев, это ржание боевого коня. Это запах силы и благородства.  — Нет, отец Франсуа, Вы поступили совершенно верно. Ни о каком суде здесь речи быть не может. Её нужно отправить в город.  — Вы не будете её допрашивать?  — Вы же видели всё сами, она признаёт свою вину. Её, разумеется, допросят повторно, но моё участие для этого не требуется. В городе достаточно опытных служителей Матери-Церкви, знакомых со всеми деталями проведения следствия и допросов.  — Вы останетесь здесь? Это был скрип скамьи под беседующими, а не поводьев. Запах красного вина, а не запах благородства. Это был голос незнакомого гостя отца Франсуа. Криденс проморгал глаза и сонно потянулся. Тело отозвалось смутной болью от запекшихся ран.  — Нет. Моё поручение несколько иного свойства. Я не трачу время на отдельных служителей сатаны, на слабосильных одиночек. Святая Церковь ждёт от меня расследования по делу еретиков, коих великое множество в этих землях. И я, в меру своих скромных сил, выполняю порученное мне дело. Божий промысел таков, что мой путь как раз должен был проходить через эти места, потому ответом на Ваше встревоженное письмо стал мой скорый приезд. Господь услышал Ваши молитвы и подарил эту возможность. Со своей лежанки Криденс видел спину гостя, на нём была чёрная накидка с капюшоном, а под ней белые монашеские одеяния были перетянуты кожаным поясом. Этот монах не из того же ордена, в монастыре которого мальчик провёл детство. Гость повернулся на шорох, и единственное, что успел увидеть Криденс, были пристёгнутые к кожаному поясу чёрные чётки. Потом он испуганно спрятался за подушку.  — Что за ангел Божий у Вас там прячется, отец Франсуа? В ответ священник засмеялся, подлил себе и монаху ещё немного вина, по комнате растёкся приятный пряный аромат. Криденс почувствовал, что снова голоден.  — Криденс, не бойся, наш гость приехал сюда с самыми благими намерениями. Спускайся, поешь немного, ты проспал весь день. Мальчик поправил на себе сорочку, с крайним смущением заметив, что раны оставили на ткани небольшие кровавые пятна. Он аккуратно босыми ногами нащупал выступ в печке, постепенно слез вниз, под ногами снова оказались разноцветные тканые ковры. Смущаясь незнакомца и священника, Криденс пригладил свои растрепавшиеся волосы. К кончикам они чуть-чуть вились, и незнакомый монах проследил эти изгибы внимательным взглядом, а после взгляд скользнул по алым пятнам на сорочке. Он не был стар, но и не был молод, о чём свидетельствовали седые виски. Он не был похож ни на одного известного мальчику монаха, но трудно было сразу понять, чем именно он от всех отличался. Может быть, лучистыми глазами оттенка лесного ореха или густыми тёмными бровями — прямыми и мужественными, делавшими его лицо благородным? А может быть, дело в тщательно выбритом заострённом подбородке и аккуратно подстриженных волосах? Он отличался всем. Даже осанкой, он напряженно и прямо сидел перед старым отцом Франсуа. В его жестах была медлительность наделённого властью человека, а в голосе — достоинство, которое раньше Криденс замечал только у брата Лукреция.  — Красивый мальчик, — монах перевёл внимательный взгляд с Криденса на отца Франсуа. Криденсу почудилось, что в ореховых глазах мелькнула насмешка. Священник поперхнулся.  — Нет, нет, это… Это Криденс. Приёмный сын ведьмы. У него больше никого, брат Персиваль… И безумная ведьма почти не кормила его. Вероятно, готовила для какого-нибудь сатанинского ритуала.  — Вот как? — брат Персиваль снова перевёл взгляд на Криденса, тот смущённо опустил глаза и даже на пару секунд прекратил жевать, но голод был сильнее смущения, и он снова медленно-медленно начал двигать челюстью, стараясь жевать как можно почтительнее. Монаха это, кажется, позабавило. — Сколько тебе лет? Криденс нервно проглотил еду, кашлянул.  — Десять, брат Персиваль.  — Ты смышлёный мальчик, — Криденс чувствовал на себе его внимательный взгляд. Казалось, он рассматривает его как диковинное животное. — Ты христианин? Отец Франсуа охнул. Из-под тяжелых седых бровей он напряженно всматривался в лицо монаха.  — Да, брат Персиваль. Я верую в Иисуса Христа.  — Его мачеха — ведьма, это так… — затараторил отец Франсуа, снова подливая брату Персивалю вино. — Но Криденс попал к ней совсем недавно, меньше года тому назад. Бедное дитя и не подозревало, в чьи грязные руки его передают. А до того мальчика воспитывали в самом что ни на есть богобоязненном месте, младенцем его подкинули прямо к порогу монастыря за городом N, что в половине дня дороги отсюда на восток. Потому он самый учёный и богобоязненный христианин этих мест. После меня, конечно. Криденс с приоткрытым ртом смотрел на профиль брата Персиваля, пока тот слушал его историю, но так и не смог толком понять, как относится к услышанному монах.  — Неужели? Каким же, во имя всего святого, способом невинное дитя попало из богобоязненных рук в богопротивные? От его вкрадчивого голоса у мальчика по коже пробежали мурашки. Священник открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Он был бледен и испуган.  — Его… — начал он, запинаясь и проглатывая слюну. — …привезли монахи из монастыря. Тогда бедная женщина Мэри Лу… Ещё не была… — на его лбу выступил пот, он растеряно посмотрел на мальчика, потом снова перевёл взгляд на монаха. Нервно отпил немного вина, еле-еле проглотил его. — Она умело притворялась доброй христианкой. Вы же знаете, брат Персиваль, какими они иногда бывают хитрыми.  — О да, отец Франсуа, дьявольская хитрость мне хорошо известна. Мужчина откинулся на спинку стула и протянул свою пустую кружку.  — Налейте мне ещё, чего же Вы остолбенели! Доброе вино, друг мой. Старик кривовато улыбнулся, налил вина и, казалось, страх его отступил.  — Думаю, мне следует навестить славных монахов. Хочется узнать, как там поживает старый мой знакомый Его Высокопреподобие отец Себастьян. Заодно выясню, чем не ко двору пришёлся им такой сообразительный мальчик, — он перевёл повеселевший взгляд на Криденса. — Нравилось тебе жить среди монахов, мальчик мой? Криденс покраснел неожиданно и ярко. Он исподлобья неловко посмотрел на мужчину, чтобы понять, не смеётся ли он над ним этим ласковым обращением. Но на губах гостя играла мягкая улыбка, а взгляд был внимательным и почти нежным.  — Да, очень! — ответил Криденс с неожиданной горячностью.  — Вот как? — рассмеялся брат Персиваль. — Хочешь вернуться туда?  — Да! — пискнул мальчик, подавшись вперёд всем телом, но он не умел просить, не знал, как сделать жалобное лицо, а руки бесполезными плетьми повисли по бокам. — Пожалуйста, возьмите меня с собой к ним, брат Персиваль. Повисло молчание. Криденс испугался, что рассердил монаха, но, когда он поднял встревоженный взгляд, столкнулся с улыбкой, смягчившей красивое лицо брата Персиваля. Тогда и он неловко и немного растеряно улыбнулся в ответ, снова пряча взгляд.  — Сегодня мы останемся здесь, Криденс. Но ещё до Рождества ты окажешься среди своих старых знакомых, это я тебе обещаю.