Kinks & Curiosities

Даже звуки орга́на не могут заглушить эхо его шагов. Желудок у Юнги сжимается, когда он слышит первый звук — смотрит вниз на свои пальцы, скользящие по клавишам, позволяет грохочущему звучанию каждой ноты впитаться в его кожу, желает, чтобы всеобъемлющий звук музыки, отражающийся от высоких потолков его церкви, просто окутал его и поглотил целиком. Он делает вдох и продолжает играть. Словно может притвориться, что не слышит приближающихся шагов, не чувствует злого присутствия за спиной, в своём личном пространстве. Юнги уже слишком хорошо знаком с этим. Его навещали больше раз, чем он может сосчитать. Его дыхание обрывается. Палец соскальзывает, нажимая на расстроенную ноту — и внезапно он перестаёт играть. В комнате становится тихо. Эхо затухает в коридорах, каждый децибел звука поглощается воздухом. Юнги задерживает дыхание. Шаги становятся бесшумными, даже звук дыхания существа не смягчает реальность его присутствия. Юнги сомневается, что ему вообще нужно дышать. Он не оборачивается. Закрывает глаза, позволяет себе выдыхать так ровно, как только может. Существо всё равно смеётся над ним. — Юнги, — зовёт оно с намёком на веселье в голосе. — Что ты делаешь? Ему хочется плакать. Хочется убежать, хочется свернуться в маленький комочек. Хочется умолять Бога спасти его, помочь ему пройти через это испытание, в котором он терпит неудачу снова и снова, но — если бы только Юнги мог себе признаться, что Божья защита, в которую он так верил, давно покинула его. Никакое покаяние не могло искупить грех, который он уже совершил. Тот, который он собирается совершить снова. Рука на его плече. Юнги снова ластится к ней. Тэхён снова смеётся. Его голос, тёмный и хриплый, эхом отражается от сводчатых потолков. Звук достигает ушей Юнги один раз, а затем снова, снова, снова… чувства Юнги душит иллюзия, что Тэхён повсюду, что он и есть всё. Если Юнги сосредоточится, то сможет почувствовать, как меняется воздух, когда пара массивных, чёрных как смоль крыльев сворачивается, дабы прижать его к корпусу орга́на. Он в ловушке. Этого нельзя отрицать — физически, умственно, духовно. — Ты скучал по мне? — спрашивает Тэхён. Его голос едва слышен, обращаясь шёпотом у уха Юнги. — Нет, — врёт Юнги. Пальцы Тэхёна на его плече скользят вниз по груди. Даже через несколько слоёв одежды Юнги всё ещё может чувствовать наэлектризованные искры на своей коже. — Ты не должен лгать, — говорит Тэхён. Его дыхание влажно опаляет шею Юнги. Тому не нужно даже поворачиваться: образ розового языка Тэхёна, скользящего по губам, вспыхивает в сознании Юнги совершенно непрошено. — Твоему богу не нравится, когда ты лжёшь. Дрожь пробегает по спине Юнги. — Не лгу я, — говорит он, даже когда собственное тело предаёт его. Он чувствует, как учащается пульс, как лёгкие отчаянно нуждаются в воздухе, пока он пытается дышать ровно. Всё его тело взывает к прикосновению, к греху, к любви. Тэхён прижимает ладонь к груди Юнги. — Юнги, — зовёт он. Его пальцы впиваются в ткань сутаны, слегка дёргая за пуговицы. — Ты не можешь лгать мне. Тэхён чувствует биение его сердца. Может заглянуть в глубины его разума, его души, и он знает... знает, что Юнги слаб. Его глаза медленно открываются. Долгий миг Юнги просто смотрит на длинные трубы органа, тянущиеся к потолку. Он фиксирует свой взгляд на золотых крестах, украшающих стены, позволяя себе на короткое мгновение оплакать то, что он собирается осквернить это место. Оплакать то, что Бог оставил его. И затем, он задаётся вопросом, когда пальцы Тэхёна обвиваются вокруг его талии — неужели Бог оставил его? Или Юнги просто слаб сам по себе? — Прикосновения Тэхёна подобны огню. Он укладывает Юнги на стол, выгибая его спину от дерева. Священник смотрит в потолок, пока Тэхён, весь в золотистом великолепии, раздевает его, пока сам он пытается игнорировать лица статуй, что взирают на него сверху вниз. Тэхён проводит ладонями по груди Юнги, вниз по тощим хрупким бёдрам, обнажая его в пустой церкви под осуждающими взглядами тех, кто добился лучшего, тех, кто был лучше, а Юнги… Он делает вдох. Крылья Тэхёна сдвигаются, заслоняя ему обзор. — Такое миленькое маленькое чудо, — бормочет Тэхён. Он обхватывает бёдра Юнги коленями, упирается локтями по обе стороны от плеч его. Он намного больше, намного шире, тёмные крылья воспаряют над ними обоими, и Юнги — ему это нравится. Боже, почему ему так хорошо? Тэхён целует шею Юнги. Рассыпается в поцелуях по всей его груди, царапая зубами соски и мягко проводя пальцами по выпуклостям рёбер. Юнги дрожит, извивается, выгибает спину и чувствует, как твердеет от этих простых прикосновений. Какой позор. Юнги не знает, что с ним такое. Не знает, как это остановить. Не знает, как не хотеть этого — как не хотеть Тэхёна. — Такой красивый, — бормочет Тэхён. Он целует выступ тазовой кости Юнги, кончиками пальцев впиваясь в мягкую плоть в верхней части бедра, пытаясь удержать его неподвижно. До чего неприличная роскошь. — Прекрасный священник, и весь мой. — Боже, — бормочет Юнги. Он не знает, искренняя ли та мольба, ругательство или просто выражение страдания, но слово всё равно срывается с его губ. Тэхён смеётся. — Нет же, — говорит он. — Я Тэхён. Юнги борется с желанием пнуть его. Как он смеет шутить, когда творит такое с ним, втянул его в… в возжелание подобного, желание быть трахнутым и разрушенным, нанося последний удар, убивая душу Юнги? Всхлипнув, Юнги складывает руки вместе и молится. Тэхён смеётся. Он просовывает пальцы под пояс нижнего белья Юнги и медленно тянет их вниз. Юнги подчиняется. Юнги прижимает руки к губам и крепко зажмуривает глаза. Он молится — молится о силе сказать «нет», о силе не хотеть этого. Он прерывисто дышит, и Тэхён обхватывает пальцами член Юнги, горячий и тяжёлый в хватке, и скользит большим пальцем по щели. — Такой мокрый, — говорит Тэхён. У него такой самодовольный голос. — Ты можешь лгать мне сколько угодно, Юнги, но твоё тело глаголет истину. Юнги знает. Он знает, что хочет этого, знает, что жаждет, чтобы Тэхён скользнул своим членом внутрь его маленького тугого тела, хочет, чтобы его трахнули, хочет быть осквернённым одним из созданий сатаны, и — он просто не может ничего с этим поделать. Он скулит, когда Тэхён смыкает губы вокруг головки. Стонет, сжимая пальцы в кулаки над собственными глазами, будто в силах стереть эти события из жизни, просто отказавшись признать их — но Бог знает. Бог видит всё. Тэхён смеётся, скользя вниз по члену Юнги, его рот влажный и тёплый. Воздух выходит из его носа, рассеиваясь по маленькому пучку волос у основания. Юнги так хорошо, что он не знает, что с собой делать, не знает, как вообще мог хотеть чего-то другого, кого-то другого, чувство вины туго скручивается у него в животе. И прежде чем Юнги действительно понимает, что происходит, он чувствует волосы Тэхёна под своими пальцами. Его бёдра пульсируют, отрываясь от стола, член скользит дальше в рот Тэхёна, мышцы напрягаются, пальцы ног сжимаются, голос срывается на скулёж... Глаза Юнги распахиваются, когда он чувствует, как рот Тэхёна покидает его, мягко прижимаясь губами к голове. — Ты собираешься кончить, Юнги? Он отрицательно качает головой. Уже чувствует, как слёзы наворачиваются на глаза, когда он смотрит на длину крыльев Тэхёна, на чёрный блеск его глаз. Он истинное зло. Он чудовищен, и неважно, насколько красив, насколько соблазнителен, какие чувства вызывает у Юнги его прикосновение, он должен быть в состоянии противостоять искушению… Тэхён обхватывает пальцами член Юнги по всей длине. Он гладит по головке, медленно, неторопливо, острые клыки сверкают на солнце, когда он улыбается. Уже почти вечер, час, когда солнечные лучи падают на кирпичи церкви, заставляя стеклянные окна вспыхивать золотом. Юнги вздрагивает, холодок пробегает по его спине, когда он понимает, что свет не смягчает темноту крыльев Тэхёна, парящих над ними обоими. Они остаются матовыми и темными, перья шевелятся с едва уловимым шорохом. Юнги чувствует, что может потеряться в них. Потеряться во всём Тэхёне, в каждом дюйме его греховного существа. — Давай, — говорит он. Член Юнги дёргается — Тэхён такой красивый, такой сильный. Это заставляет Юнги дрожать до мозга костей, до глубины души. Его член подпрыгивает в пальцах Тэхёна, обилие естественной смазки помогает скольжению его пальцев по раскрасневшейся головке, всё тело Юнги сжимается… Он пытается сопротивляться. Старается, как будто это докажет что-то ему самому — о силе его души, его собственном благочестии. Но реальность такова, что требуется всего мгновение, чтобы его кишечник сжался, а член дёрнулся, и он, голый и жалкий, кончил на собственный живот, пока демон продолжает его высушивать до капли. Одинокая слеза скатывается по его щеке. Тэхён, искренне счастливый, улыбается ему. Морщинки собираются в уголках его глаз, нос морщится, когда он проводит кончиком пальца по сперме Юнги и быстро засовывает грязный палец в рот. Он стонет вокруг собственного пальца, глаза закатываются. — Чёрт возьми, чувство вины. — Он снова ухмыляется, наклоняя голову, чтобы лизнуть живот Юнги. — На вкус так адски вкусно. — Он переворачивает Юнги на живот, чтобы трахнуть. Он всегда так делает. Честно говоря, Юнги никогда не видел его член как следует — не уверен, что хочет этого. Всё, что он знает, — тот большой. Юнги начинает плакать по-настоящему только тогда, когда впервые чувствует, как тот скользит в его теле. Больше, чем пальцы Тэхёна, толще, его внутренности смещаются, чтобы приспособиться к обхвату. Голос Юнги срывается в стоне, напрягаясь, когда прижимает руку ко рту. Он так облажался — думать, что то, что причиняет такую сильную боль, оказывается так же приятно, как и получать удовольствие от того, как Тэхён опускает плечи, из-за чего Юнги вынужден лежать лицом к столу, жалко сжимая кулаки напротив деревянной поверхности… — Внутри так хорошо, — бормочет Тэхён. Нависнув сверху, полностью заслоняя его, он дышит прямо над ухом Юнги. — Трахаться с таким хорошим мальчиком, как ты… ты когда-нибудь делал что-то настолько развратное, Юнги? Трахался в своей церкви? Перед глазами своего бога? Вся грудь Юнги сотрясается от рыданий. Он сломлен, угнетён, развращён. У него больше нет желания бороться, он не знает, что ему делать, когда он так сильно поддался искушению… Он складывает руки вместе и молится, тихо бормоча себе под нос: — Отче, дай мне силы отвернуться от тьмы, от духов зла в этом святом месте, приди на помощь своему слуге, которого ты… Тэхён скользит пальцами по шее Юнги и мягко сжимает. — Заткнись, — шипит он, резко толкая свой член вперёд в Юнги, и… Юнги затыкается. Он плачет, пока Тэхён трахает его, стонет, чувствуя, как тело становится мягким и податливым под ним, живот напрягается, когда Тэхён проникает во что-то глубоко внутри него, что заставляет пальцы ног скручиваться, спину выгибаться, а тело сходить с ума от ощущения, пока его член дёргается между ног, когда он снова кончает, разливаясь по поверхности стола… — Во имя Ада, кто же знал, — бормочет Тэхён. Юнги слышит, как тот скулит, продолжая трахать его, ощущения, которые были непреодолимыми всего мгновение назад, становятся настолько интенсивными, что он не хочет ничего, кроме как уползти. Однако массивные руки Тэхёна сжимают его талию, удерживая на месте, пока демон хрипит прямо в ухо Юнги. — Что маленький священник может быть такой шлюхой. Юнги закрывает лицо руками. Дрожит, когда чувствует, как Тэхён входит в него один, два, три раза, прежде чем массивный член дёрнется и изольётся внутрь маленького тела. Он закрывает глаза, сжимает губы и безмолвно… безмолвно молится о прощении, пока слёзы текут по его щекам. После этого все стихает. Тело Тэхёна неподвижно, словно смерть — ни дыхания, ни тепла, ни движения. Солнце за окном село, оставив их вдвоём в темноте. Юнги знает, что попадёт в Ад. Тэхён выходит из него медленно, мучительно. Юнги хнычет и скулит, не переставая рвать на себе волосы, чувствуя, как сперма демона скользит по внутренней стороне его бёдер. А потом Тэхён смеётся вновь. Он медленно, неторопливо подходит к другому концу стола. Не заставляет Юнги смотреть на него, не заставляет его убрать пальцы со своих волос. Просто прижимается мягким, целомудренным поцелуем к макушке его лба. Юнги, возможно, даже не заметил бы этого, если бы не волна холода, которую такое действие посылает по его телу. — Спасибо тебе, Юнги. — Когда он говорит, в его голосе звучит улыбка. — Всегда забавно играть со священником. Юнги сразу понимает, когда тот исчезает — растворяется в воздухе. Гнетущее ощущение в комнате мгновенно исчезает, оставляя Юнги в одиночестве. Со своими мыслями. Со своей виной, со всем. Он вдыхает, выдыхает. Приподнимается на локтях и смотрит на свои руки, на длинные пальцы и выпуклые костяшки. В глубине души он задаётся вопросом — так ли хорошо в Аду.