UNe

      Кошмарный вечер приближался так же неотвратимо, как и любой другой. Натсуми не чувствовала разницы. Просто в какой-то момент ей казалось, что от волнения её стошнит, а в другой момент понимала, что спокойна настолько, что готова превратиться в кусок ваты. Кусок мутантской ваты. Она потёрла свои разноцветные глаза, в одиночестве сидя в столовой. На её краю длинного прямоугольного стола, как правило, никого не было — Натсуми не тянулась к обществу, а общество не тянулось к ней.       Часы висели на тонкой цепочке у неё на шее, и их едва слышное тиканье успокаивало расшатанные нервы Натсуми. Она была слишком юной и неопытной, чтобы разобраться в корне своих страхов, но уже в свои шестнадцать лет прекрасно понимала, что никто в мире ей не поможет. Из-за инцидента Кагуцу Натсуми осиротела в три года, именно тогда высвободившаяся из рухнувшего Дамоклова Меча энергия превратила её в стрейн. По крайней мере, так ей рассказывали. Натсуми неоднозначно относилась к своим способностям: это был подарок, косвенно связанный с родителями, то скудное наследство, которое она получила в результате несчастного случая. Она не любила свои силы, но и не испытывала к ним отвращения. Пользовалась, когда было нужно, и прятала, чтобы не получить оплеухи. Такой же дефект, как и её разноглазость — ничего больше.       Сила Натсуми взывала к разуму человека, отправляла его в ловушку из наиболее ужасных воспоминаний. Эту способность золотой клан досконально изучил и расписал как воздействие электромагнитных волн на человеческое сознание, но Натсуми больше нравилось думать, что тут замешано некое волшебство. Физика и химия уничтожают магию, а вместе с ней и детство, которого у девочки и так не было.       Сила Натсуми связана с памятью, но, сколько бы она ни пыталась, саму себя отправить в ловушку воспоминаний о родителях она не могла. На момент их смерти Натсуми была слишком мала, и к тому же не обладала способностями. Может быть, оно и к лучшему. Раз Натсуми не помнит родителей, а дедушка не хочет о них рассказывать, она хотя бы может придумать, что они любили такого уродца, как она.       Часы тикали. Натсуми, словно загипнотизированная, смотрела на стрелки. Страх внутри неё нарастал, и до встречи с единственным родственником оставалось не так много времени. Что ему нужно? Ни одна встреча не заканчивается без обид, пощёчин или выговоров. Пальцы Натсуми подрагивали, и, почему-то ей так казалось, стали светиться. Глупости. Это солнечный свет играет с бледной кожей. Вот только солнце давно село, а Натсуми этого не заметила.       Ей стало гораздо спокойнее, когда ей на колени прыгнул Зяблик. Вообще-то, держать животных в приюте для стрейн запрещено, но Зяблик все эти годы ухитрялся ни разу не попасться на глаза воспитателям. Все тринадцать лет он был с Натсуми. Старенький ты, — подумала девочка, почёсывая пальцами ободранное правое ухо, гладя лохматую чёрную как смоль шерсть, — но по тебе и не скажешь. Как будто и не перестал быть котёнком: такой же игривый, такой же шумный и своенравный. Натсуми глубоко вздохнула, обняв дорогое ей существо, зарывшись носом в пыльную, жёсткую шерсть. Казалось, она почувствовала толику успокоения, услышав громкое и сильное кошачье мурлыканье. Зяблик всегда был ласковым котом. Какое чудовище ободрало ему ухо?..       К Кокуджоджи Дайкаку Натсуми пришла за пять минут до назначенного времени. На улице стемнело, и, как и обещала красная королева, где-то очень далеко мириадами алых огней вспыхивали фейерверки. Потрясающее зрелище. Эту жгучую разрушительную силу Натсуми сравнивала со сверхновыми звёздами: огни рождались, взрывались и растворялись во тьме ночного неба. Натсуми невольно выглянула в окно. Наверное, в последний раз я смотрю на звёзды, — подумала она, — дед точно решил меня убить. В силу возраста Натсуми любила драматизировать, хотя впрочем, она недалеко ушла от истины.       — Кокуджоджи-сама, — она низко поклонилась, войдя в кабинет деда. Ей всегда было неуютно здесь. Пять детских комнат в приюте занимали меньше места, чем один кабинет золотого короля. На стенах висели гобелены — Натсуми не смотрела на них, ей с детства казалось, что на них изображены монстры. У окна стоял тяжёлый стол из дорогого дерева, а перед ним — длинный стол с десятью креслами, предназначенный для совещаний. Натсуми стояла в дверях. Ей пока что не разрешили сесть. — Вы меня звали.       — На три минуты раньше положенного, — холодно отозвался дедушка. — Жди.       Натсуми застыла, глядя своими мутантскими глазами в одну точку в пространстве. Она замерла, ссутулившись, боясь дышать. Ей не разрешалось выходить из кабинета, не разрешалось сесть, а потому оставалось только замереть и не выдавать дрожи во всём теле. Она чувствовала на себе полный раздражения взгляд деда. Часы тикали у неё на груди. Тик-так. Тик-так. Как медленно…       — Сядь, — коротко приказал золотой король. Нет, он не сжалился над внучкой, просто время подошло. — Итак, Курода, — он никогда не называл её по имени, — до меня дошли удивительные вещи…       Натсуми невольно стиснула худой рукой металлические часы. Она пыталась вспомнить, что же такого ужасного произошло в последнее время, чтобы хоть что-то промямлить в своё оправдание. Дедушка смерил её взглядом, а после посмотрел в сторону. Его подчёркнутое презрение заставило Натсуми потупиться.       — Ни в чём не хочешь мне признаться?       Натсуми прикусила губу изнутри.       — Ладно, — вздохнул золотой король. — Два дня назад ты устроила ловушку памяти своему однокласснику. День назад ты прогуляла занятия. Плюсом ко всему, мы нашли рисунки убитых одноклассников в твоей тетради. И рисуешь отвратительно, и мысли отвратительны, да и ты сама ничем не лучше, — он хмурился. — И сегодня ты общалась с красной королевой.       — Я не думала, что это запрещено, — просипела девочка.       — Запереть бы тебя в твоём закутке, — он прикурил сигару. — И людям не показывать. Было бы куда проще. Ну? Не хочешь ничего сказать?       — Я… — голос Натсуми дрогнул. Она глубоко вздохнула, пытаясь совладать с эмоциями. — Да. Всё это сделала я.       — А кто тебе позволил?       — Я… я думала, что у меня есть право выбора…       — У тебя нет ничего своего, беспризорница. Ни родителей, ни дома, значит, и выбора у тебя нет.       На этот раз Натсуми не выдержала. С каждым словом внутри неё что-то ломалось — тот невидимый барьер, который не позволял слезам пролиться. Сердце в груди болезненно сжалось, и теперь та хрупкая уверенность, которую подарили Натсуми Зяблик и красная королева, разбилась от резких и горьких слов. Она низко опустила голову, пряча слёзы, дрожа всем телом как осиновый лист.       — У тебя достаточно нарушений, — мрачно проговорил Дайкаку. — Отправляйся в другой приют. Я договорился. Поедешь с утра в Саппоро. Там даже таких ублюдков принимают.       Натсуми стало страшно. Она крепко сжала кулаки, похолодев от шока. Каким бы жестоким и суровым ни был её дед, а он всё же единственный родной ей человек. Да, он озлоблен, но в этом вина самой Натсуми и её странностей, да, он не любит её, но она любит его странной, болезненной любовью. Он был ей родным. Он был для неё якорем в этом мире, без которого лёгкая и невесомая Натсуми давно потерялась бы в суровом море жизни. В её долгой, беспробудной депрессии дед возвращал ей ощущение реальности мира, вместе с тем всё сильнее сталкивая в пропасть…       — А Зяблик? — дрожащим голосом спросила Натсуми. — Как же он?..       — Твой паршивый кот? Усыпим. Чтоб не разносил блох, не гадил по углам и не плодил кошек…       Натсуми не выдержала. От бессильной ярости по её щекам текли тяжёлые слёзы — невыносимо горячие, обжигающие её бледные щёки. Слёзы из мутантских глаз. Натсуми раньше не отдавала себе в этом отчёта, но сейчас она впервые поняла, как на самом деле всё вокруг ненавидит. Натсуми сковала своё сердце в броню, не подпуская к нему чувства, и теперь оно пробудилось вместе с ней. Натсуми ненавидела. Ненавидела своих родителей, оставивших её однажды, ненавидела деда, покидающего её сейчас, ненавидела Зяблика за его теплоту и ласку, но воистину она ненавидела лишь себя. Она слышала, как бьётся её сердце, слышала, как оно остановилось. Рукой она потянулась к груди. Сердечный приступ, — подумала она, но не успела испугаться.       Всё произошло само собой. Глаза жгло от слёз, а слёзы, стекая по щекам, светились. Сперва незаметно и бледно, а после ярче, привлекая к себе внимание. Натсуми и на это не обратила внимания. От ярости её кровь кипела, а её горе было жарче огня. Она кричала, проклинала деда, но не услышала ни собственного крика, ни проклятий.       Всё заглушил взрыв.       Яркий золотой свет ореолом окутал Натсуми, будто защищая маленькую девочку от жестокого мира. Он поднимался ввысь, становился тяжелее, плотнее и опаснее. Натсуми не могла этого выдержать. Атомы пробудившейся энергии бешено метались в воздухе, и, если они столкнутся…       Взрыв на мгновение оглушил и ослепил Натсуми. Она ничего не почувствовала, а стены и крыша в кабинете почернели. Мебель и жуткие гобелены исчезли, обернулись пеплом, остались в пустом помещении лишь король и его маленькая внучка-королева.       Дайкаку тяжело опирался на стену. Увидев, как невесомое золото поднимается от его ног, Натсуми в панике закричала. Второй взрыв сбил золотого короля с ног. Увидев деда, этого монстра, родного ей по крови, таким слабым и немощным, Натсуми запаниковала. Что же она наделала? Это… была она? Как?.. Знания были в её голове, ей не нужно было задавать глупых вопросов. Натсуми знала, что это её рук дело. Чувствовала, что появившийся над головой Дамоклов Меч — это воплощение её жажды разрушения. Королева. Она теперь королева. Что же теперь делать?..       И, боясь своей силы, она применила её ещё раз. Неосознанно, в ужасе. Крыша разлетелась на тысячи обугленных бетонных осколков, стены с грохотом рухнули вниз, точно здание состояло из деталей для дженги. Дед… Натсуми зажмурилась, боясь смотреть в его сторону, боясь увидеть труп.       Часы на груди завибрировали. Натсуми потянулась к ним рукой, боясь, что сломала. Она теперь много чего боялась, преимущественно того, о чём раньше даже не задумывалась. Из часов выскочила игла и впилась в тонкую ладонь Натсуми. По венам девочки точно прошёлся электрический ток. Она упала, мгновенно растеряв все силы. Теперь она была бессильна даже для своего горя.       И, пока она была ещё в сознании, к ней среди пепла, дыма и гари, подошёл её маленький, её самый-самый родной       — Зяблик…       Пыльная шерсть кота отдавала золотым светом. Натсуми не хотела вредить ему. Не хотела вредить людям, но… ей вспомнился тяжело опирающийся на стену дед, в следующую секунду рухнувший на пол. Разрушение её манило, но кто она такая, чтобы разрушать? Она всего лишь мутант, всего лишь уродка, всего лишь случайно выжившая на Кратере Кагуцу.       — Тихо-тихо, — произнёс мужской голос, заглушаемый гулом разрушаемого здания и треском пламени. Сознание Натсуми угасало. Ей казалось, что говорил Зяблик. Сильные руки подняли её с прогнувшегося под силой взрыва пола. — А теперь на красный салют. Меня там рыбка ждёт.