I do not think

Адам бережно целует Майка в висок, обнимает его одной рукой, прижимаясь к нему. Ему хочется, чтобы тот обнял его в ответ, но Майк лежит, как обезвоженный. Лицо у него бледное и осунувшееся, скулы впали, а между ключицами находится огромная впадина с поалевшей внутри неё полоской. — Майк… Ну пожалуйста, я прошу…— голос у Адама молящий и просящий, чуть не срывается на фальцет. Но Майку плевать, он переворачивается на бок, обнимает вспотевшими ладонями плечи, прижимая коленки к животу. Тихонько всхлипывает, когда Адам пытается обнять его. — Майк…— умоляет дать проявить нежность, просит сказать, как любит, но Майк не даёт. Закрывает сердце дрожащими руками, коленки прижимает к воющему животу. Он не любит Адама. Все это лишь секс, но не любовь. Он не любит… Встаёт с кровати, надевает пропахшую потом рубашку, пытается пригладить волосы, но не может, поэтому тихонько усмехается обветренными губами. Адам даёт ему пакетик, планирует поцеловать, но тот не даёт, уворачивается, поэтому поцелуй приходится по скуле. — До следующего раза, — произносит Адам, но Майу лишь отрывистое поднимает глаза, полные сострадания и внутреннего ужаса; он выходит на улицу, не прощаясь. В кармане запряталась пачка сигарет. Когда Майк начал курить? Этот вопрос он задаёт каждый день, но не может ответить. А, если старается, пытается припомнить почему, у него ёжик со светлыми волосами в памяти вращается, как пометка, что вот она причина его страданий сейчас. Его подташнивает от дыма, но он всё равно курит, потому, что так можно забыть обо всём, потому, что так просто легче не свихнуться. В гараже пусто и темно. Майк входит в него, морщится от запаха мочи; проходит внутрь, застаёт чёрную фигурку, облокотившуюся спиной об стенку. — Принёс? — голос сиплый и хриплый, сочится чем-то непонятным и пугающим. Майк сразу же сжимается, подходит к нему и протягивает пакетик с травкой. Честер молчит, смотрит на протянутую руку туманно и расплывчато; хватает пакетик, сминает пахнущую травку, словно убедиться хочет. Когда запах данной гадости забивается во все щели, становится вакуумом данного помещения, Честер заглатывает эту дрянь и Майк вместе с ним; его подташнивает от нахлынувших токсинов на глазах, обнимает коленки и обветшалыми губами трётся о штанину, словно хочет стереть привкус подступившей тошноты; Рука Честера поглаживает волосы, но внезапно останавливается, словно обмякает; и похолодела она странно и непонятно. Майк приподнимает глаза, видит Честера: сползающего на пол. Губы холодеют, трясущиеся пальцы хватают за холодные руки, пытаются привести в себя; прижимается щекой к груди и когда биение не слышится вскрикивает, цепко вцепляется пальцами в плечи. Страшно и необузданно, Майк смотрит на холодеющее тело, смотрит на остывающие желваки. Крик заполняет помещение, и Майк губами прикасается к губам Честера, вдыхает и выдыхает несколько раз, глубоко и рвано, впитывая все дерьмо в себя. Отстраняется, прокашливается и сжимается. Но потом снова прикасаемся к губами. Вдох-выдох, вдох… — Не получается…— вскрикивает протяжно и злобно, отступает к стене и сжимает пальцами вспотевшие волосы; воет белугой, кричит и рычит не своим голосом, а потом опускает голову, как остывающий после лихорадки труп, сжимается сильнее. — Майк…— чьи-то пальцы касаются колен, и Майк качает головой, опускает голову ещё ниже и покорнее, но пальцы сильнее сжимает штанину и Майк поднимает заплаканные глаза. На него смотрит Честер изнеможенными глазами, с капельками пота на ресницах. Майк отскакивает к стенке, но потом тут же хватается за руку Честера, протянутую к нему, целует и плачет. А потом плачет навзрыд, не отпуская его руки.