Больше чем секс

— Ойкава, — голос Ушиджимы прозвучал глухо, в самое ухо. Он удерживал одну ладонь на члене Ойкавы, второй поглаживая бедро. Без пальцев внутри себя Ойкава испытал почти паническое опустошение. Он сжался и выгнул спину, приподнимаясь на локтях. — Я не смогу сдерживаться, когда мы начнем по-настоящему, — хрипло предупредил Ушиджима. — Так не сдерживайся! — взмолился Ойкава. Ушиджима перевернул его на спину, Ойкава с готовностью развел в стороны колени. Он не прикасался к себе. Халат, съехавший с одного плеча, все еще держался на другом. В запахе внизу мелькнула блестящая головка члена. Потянувшись к Ушиджиме руками, Ойкава вцепился в его плечи дрожащими пальцами. Когда Ушиджима, наконец, опустился на него, Ойкава застонал и ткнулся в его губы просящим поцелуем. Они целовались очень глубоко, сплетаясь языками до нехватки дыхания. Ойкава так увлекся, что не сразу заметил, как Ушиджима, придержав его за бедро, приставил ко влажному отверстию крупную головку своего члена. Первым желанием Ойкавы было уйти от прикосновения, но сильные ладони Ушиджимы не дали и сдвинуться с места. Палитра разномастных ощущений захлестнула мгновенно. Ушиджима заполнял Ойкаву неторопливо. Эта нерасторопность, благодаря которой Ойкава почти безболезненно привыкал к члену внутри себя, стоила Ушиджиме немалых усилий. Его мышцы взбугрились по всему телу, вены вздулись, а сам он взмок. Ойкава, мелко подрагивая, запустил пальцы в волосы Ушиджимы, невесомо прижимаясь губами к его виску, чтобы на инстинктах донести до Ушиджимы благодарность за отсрочку во времени. Воздух в легких Ойкавы кончился, когда Ушиджима протолкнулся до конца. Его бедра прижались к ягодицам Ойкавы. От того, как Ойкава стиснул Ушиджиму в объятиях, должны были остаться синяки. Он по инерции задрал ноги, но легче не стало. Угол проникновения только увеличился, и Ойкава с криком скрестил лодыжки за спиной Ушиджимы. Как больно — как хорошо — ему было в этот момент. Словно он узнал ответы на все вопросы, мучавшие его с детства, или наконец вернулся домой после долгих лет странствий. Ойкава так привык бороться со своей сущностью, ненавидеть себя и мироздание за разделение на альф, бет и омег, но здесь и сейчас его страхи обратились в пепел. Он чувствовал, как смешались их с Ушиджимой запахи, сплетаясь вокруг тел в уютный кокон. Это был единственный правильный вариант из тысячи возможных. Это была судьба. Ушиджима прижался носом к шее Ойкавы, пробуя кожу на вкус. Он обнажил в оскале ровные зубы. Движения стали резче, глубже, еще глубже. У Ойкавы намокли ресницы от осознания. Ушиджима знал! С того момента, как они впервые встретились лицом к лицу, Ушиджима знал, что Ойкава — его омега. С пятнадцати лет Ойкава убегал от Ушиджимы. Носил НБС, пил подавители, игнорировал физиологию, играл в волейбол и ненавидел Ушиджиму. Потому что со всей своей прямолинейностью и целеустремленностью Ушиджима никогда не говорил прямо, зачем Ойкаве переходить в Шираторизаву. Зачем Ушиджиме Ойкава. Привыкнув к движениям Ушиджимы, Ойкава подстроился под них и теперь двигался навстречу, выбивая из груди Ушиджимы вибрирующие стоны, напоминавшие рычание. Казалось, их тела перестроились. Ойкава совсем не ощущал тяжести навалившегося на него Ушиджимы. Не хотелось пить, есть. Они отыграли матчи несколько часов назад, но усталости тоже не было. Оставалось только великолепное чувство достижения высоты. Ушиджима не сдерживал себя. Ойкаву потряхивало от глубоких, резких и быстрых толчков. Он сжимался на выдохе, когда Ушиджима подавался назад, чтобы снова вогнать член глубже-больше-сильнее. Их накрыло волной огромной силы, закрутило в вихре и выбросило на берег. Ойкава позабыл как дышать, а когда опомнился, то не смог пошевелиться. Руки и ноги совсем не слушались, рот открывался и закрывался по инерции, а легкие прокачивали через тело воздух на автомате. Внутри все вибрировало и распирало. Член Ушиджимы явно увеличился в размере, узел раскрылся. Сцепка совершилась. Ойкава запрокинул голову назад. Кадык дернулся, рот распахнулся в немом крике. Может быть, он плакал. Может быть, нет. Он не помнил. Мир сузился до размеров XY-комнаты. Ушиджима зарылся носом во влажные волосы Ойкавы, прихватил губами мочку уха. Ойкава медленно завозился под ним. Халат неприятно лип к телу, живот был весь вымазан в остывающей сперме, стягивающей кожу, но Ойкава не испытывал отвращения или дискомфорта. Ушиджима расценил его возню под собой как призыв о смене позы и, удерживая Ойкаву за бедро и талию, перекатился на спину. Теперь Ойкава сидел на Ушиджиме. Тело среагировало на перемены быстрее, чем голова. Опавший член дрогнул, неторопливым приливом возвратилось возбуждение. — Ох, — Ойкава поморщился и растянулся на груди Ушиджимы. Тяжелые ладони огладили ягодицы; Ушиджима приподнял полу халата одной рукой, чтобы ощупать член Ойкавы. Возбуждение теперь не срывало тормоза. Оно напоминало жидкий мед, нагретый до высокой температуры. Или расплавленный воск, вязко и тягуче растекающийся по телу вместе с кровью. Ойкава хотел целоваться с языком. Он не привык отказывать себе в желаниях, и потому принялся вылизывать рот Ушиджимы. Тот дернулся, когда Ойкава, увлекшись, прикусил зубами его нижнюю губу, чуть оттянув в сторону. — Больно? — тихо спросил Ойкава, лизнув место укуса. Не хотелось рушить хрупкую атмосферу умиротворения, окутавшую их. — Нет, — ответил Ушиджима, перемещая ладони на спину Ойкавы. — А тебе? — Мне хорошо, — Ойкава спрятал улыбку в шее Ушиджимы. Интересно, мог ли Ушиджима ощутить ее отголоски? Слегка качнувшись бедрами вперед-назад, чтобы сменить позу, Ойкава задрожал. Ушиджима застонал сквозь стиснутые зубы, и тогда Ойкава непроизвольно сжался внутри. Перед глазами разлилась ослепляющая белизна. Разве можно было взлететь выше?

***

Прежде, чем узел спал, они повторили еще четыре раза. Каждый раз, когда все заканчивалось, Ойкава думал, что силы покинули его, и раунд точно завершен. Все тело подрагивало от напряжения; казалось, даже нервы оголились как провода и искрят во мраке. Ойкава был мокрым; смазка и сперма, смешавшись, сочились из растянутого отверстия. Он смущенно отвел руку назад, натянув так и не снятый халат вниз, и вытер вязкое семя. Ушиджима перехватил его руку: — Оставь, — выдохнул он. — Все нормально. Ойкава вытянулся вдоль груди Ушиджимы, стараясь подстроиться под чужое дыхание. Он ерзал время от времени в поисках удобной позы. До момента, когда свинцовая усталость поглощалась новыми вспышками возбуждения, и все повторялось вновь, Ойкава ощущал смятение и легкий дискомфорт. Он больше не мог думать об Ушиджиме как раньше. Наверное, Ушиджиме было тяжеловато его удерживать, но он ничего не говорил, а сам Ойкава не спрашивал. Разговаривать во время сцепки и потом не получилось. Мысли в один момент перестали складываться в предложения, голову заполнила пустота, язык и вовсе заплетался. Они чувствовали, что нужно и не нужно делать и как будет правильнее, поэтому действовали на инстинктах, а инстинкты не оставляли времени на разговоры. Ойкава с трудом приподнялся с Ушиджимы. Член с хлюпаньем выскользнул из него; Ойкава болезненно заскулил. Нет, он не испытывал боли! Когда Ушиджима находился в нем, внутри, Ойкава всем своим существом принимал это состояние. Оно было единственно правильным, самым лучшим. Первозданным. Он и его альфа. Может, Ушиджима испытывал подобные эмоции. Он обнял Ойкаву, зашептав успокаивающе: — Отдохни. Мы еще продолжим. — Ушивака-чан, — прохрипел Ойкава и закашлялся. — Не понимаю, что со мной происходит… — пробормотал он. — Только не уходи никуда, ладно? — Я никуда не уйду. Разгоряченное тело не остывало, а отогревалось в тепле, идущем от Ушиджимы. Ойкава засыпал, и пусть недолго, но ему снились счастливые сны, в которых они с Ушиджимой играли в волейбол на широкой площадке под светом тысячи софитов. Вместе.

***

За три следующих дня Ойкава спал меньше пятнадцати часов. В те моменты, когда он не чувствовал Ушиджиму внутри себя, силы покидали его; не получалось даже твердо стоять на ногах. Такая острая нужда в другом человеке не пугала лишь потому, что тело и сущность Ойкавы приняли Ушиджиму гораздо раньше, чем сам Ойкава это осознал. Он ел, потому что Ушиджима терпеливо кормил его. Ел — это, конечно, громко сказано. Они разогревали еду в микроволновке и Ойкава съедал меньше половины своей порции. Потом еда застревала в горле, и он отдавал оставшееся Ушиджиме со словами: — Больше не могу. Тактильный голод был куда острее физического. Они специально расстелили на полу, между диваном и низким столиком, широкое покрывало от кровати и покидали туда диванных подушек, чтобы умещаться вдвоем. Ойкава отказывался есть, если не чувствовал прикосновений Ушиджимы. Он устраивался между разведенных ног Ушиджимы и приваливался спиной к его груди, чтобы было удобнее. Ушиджима, в отличии от Ойкавы, испытывал и физический голод (различие физиологических особенностей альф и омег), но придерживал Ойкаву свободной рукой. — Ушивака-чан, тебе это все нравится? — спросил Ойкава, задирая голову вверх, чтобы видеть лицо Ушиджимы. Ушиджима отставил в сторону пустой контейнер из-под еды и прочертил подушечкой большого пальца линию вдоль носа Ойкавы. — Как и тебе, — ответил он. Ойкава приоткрыл рот, чтобы возразить, но Ушиджима опередил его и скользнул пальцем во влажное тепло. Ойкава сжал палец зубами, потрогал языком твердую подушечку, а потом Ушиджима осторожно убрал руку в сторону. Ойкава стер с подбородка тонкую нить слюны. — Если ты наелся, Ушивака-чан, — сказал он с придыханием, — то давай продолжим.

***

Настоящим испытанием стал душ. Вода раздражала. Каждый раз, когда Ушиджима тащил Ойкаву в маленькую ванную комнату, чтобы смыть с тел подсыхающую смазку и сперму, омега в Ойкаве начинала паниковать. Заметив его напряжение, Ушиджима спросил: — Что? В одном слове он умудрился уместить десяток вопросов. Ойкава не сдержал нервной улыбки. — Просто, вода… под ней я не чувствую тебя. Не слышу запахов… и она на самом деле смывает — все! — Понятно, — сказал Ушиджима. — Значит, я буду принимать душ с тобой. В кабинке Ушиджима придерживал Ойкаву сзади за талию. Они не успевали смыть мыльную пену, как Ойкава начинал потираться об Ушиджиму ягодицами. Сочившейся смазки было достаточно, чтобы начать: они трахались в запотевшей кабинке под мелкими струями воды; потом продолжали на диване, чтобы не ложиться мокрыми в кровать, потому что узел раскрывался раньше, чем они обсыхали после душа. Это были прекрасные три дня. Ойкава просыпался и засыпал в объятиях Ушиджимы. Целый мир вдруг стал осязаем и уместился в теле одного человека, которого Ойкава раньше так ярко ненавидел, что сейчас никак не мог вспомнить — за что. Он открыл глаза утром четвертого дня и понял, что его отпустило. Ушиджима спал рядом, лицо сохраняло невозмутимость. Подложив ладонь под щеку, Ойкава повернулся к нему, чтобы… посмотреть. И подумать. Воспоминания о прошедших днях остались в голове. Не мелкими деталями, вырванными из контекста, а последовательными и полными видеорядами, как если бы Ойкава пересматривал ролик на ютубе. Или на каком-нибудь другом сайте с возрастным ограничением, потому что особенно яркие моменты окончательно пробудили его. В животе закрутилась воронка. Ойкава вздрогнул под одеялом и постарался аккуратно отодвинуться от Ушиджимы. Если воспоминания не прекратят прокручиваться в голове, то он упрется вставшим членом Ушиджиме в бедро. Ойкава как раз пытался осторожно и тихо отползти в сторону, когда голос Ушиджимы вогнал в ступор: — Ойкава? Ойкава замер. Расслабиться не получилось, шутить и смеяться тоже. Неизбежное утро настало, течка закончилась, и он, в здравом уме и с полным ворохом воспоминаний, проснулся в одной кровати с Ушиджимой Вакатоши. — Ну… — сказал Ойкава. — Привет? Он рухнул обратно на подушку и выжидающе посмотрел на Ушиджиму. — Привет, — сказал Ушиджима. И потянулся к Ойкаве за поцелуем. Это было не так, как вчера или позавчера. Не хуже и не лучше, но — по-другому. Ойкава поддался навстречу Ушиджиме, огладил ладонями широкие плечи и грудь. Внутри все задрожало, когда Ушиджима сжал пальцами его бедро. Ойкава по-прежнему хотел Ушиджиму, но теперь он мог чуть больше контролировать себя, а значит — мог попробовать поиграть с Ушиджимой. — Ушивака-чан, — прошептал Ойкава, откидывая в сторону ненужное одеяло. — Я хочу кое-что сделать, но мне надо, чтобы ты закрыл глаза. Закрой глаза и не открывай их, пока я не разрешу, хорошо? — он улыбнулся, привстав на коленях. Уголки губ Ушиджимы дрогнули в подобии ответной улыбки. Он закрыл глаза. — Опустись на подушку и расслабься. Ты же доверяешь мне? Расслабься, Ушивака-чан, — попросил Ойкава. Ушиджима откинул голову на подушку. Ойкава поцеловал его в висок, сдвинулся к бедрам. Крупный член Ушиджимы стоял, прижимаясь головкой к мускулистому животу. Ойкава наклонился и прочертил кончиком носа линию вдоль выпуклой вены, вбирая в себя запах возбуждения. О, это был его альфа! Ничего не поменялось. Ойкава бы узнал этот запах из тысячи. Но ему не нужны были тысячи. Ушиджима вцепился пальцами в волосы Ойкавы, когда Ойкава облизал головку, придерживая член у основания. Он очень осторожно помял яички в ладони и посмотрел вверх, чтобы убедиться, что Ушиджима не подглядывает. Набрав в рот побольше слюны и обхватив головку члена губами, Ойкава всосал ее, как мороженое в вафельном стаканчике. Второй рукой Ушиджима собрал простынь в кулак так, что у него побелели костяшки пальцев от напряжения. — Ладно, Ушивака-чан, — хрипло выдохнул Ойкава, неторопливо обхватив член Ушиджимы ладонью и двигая ею верх-вниз. — Ты можешь смотреть на меня. Ведь ты должен запомнить, каким я могу быть. Ойкава перехватил горящий взгляд Ушиджимы и, ослепительно улыбнувшись, наклонился к его члену, возвращаясь к прерванному занятию. Пришлось помогать себе рукой, потому что член Ушиджимы был внушительных размеров, и взять его в рот полностью с первого раза у Ойкавы не получилось. Спрятав зубы, он заглотил больше, чем наполовину и, решив не экспериментировать с глубиной своего горла, заработал ртом. Он почти сразу поймал нужный ритм и, довольный собой, получал удовольствие от того, какая гамма эмоций отражалась на лице Ушиджимы. Ойкава и сам возбудился. Член встал, требуя к себе внимания; края отверстия намокли. Из него не текло, как в течку, но уже было влажно, чтобы проникновение вышло максимально безболезненным. Ойкава не помнил кучи медицинских терминов, которыми пользовались преподаватели в Сейджо на уроках анатомии и полового поведения, но все они рассказывали, что только в течку тело омеги перестраивалось, выделяя обильное количество естественной смазки, испускающей особый запах. Это способствовало раскрытию узла у альфы и создавало все условия для зачатия ребенка. В остальное же время омеги "подтекали", возбуждаясь; альфы кончали без сцепки; а узел хоть и ощущался, но никак себя не проявлял. Также не было нужды предохраняться или постоянно пить противозачаточные таблетки (с этой проблемой сталкивались только женщины-беты). А еще учебники рассказывали о связи. Она считалась чем-то таинственным и имела почти сакральное значение при том, что особо не проявляла себя в обычной жизни. До того момента, пока альфа не встречал свою омегу. Не было в этой связи ничего сверхъестественного. Никто не начинал внезапно читать мысли или слышать чужие голоса в своей голове. Инстинкты не меняли характер, но после первой сцепки помогали парам привыкнуть и осознать свой новый статус. Ойкава облизывал член Ушиджимы, заглатывая его так глубоко, как только мог взять в рот. Он застонал и прогнулся в спине, когда пальцы Ушиджимы потерлись между ягодиц, трогая края намокшего отверстия. От вибрации, что создал в горле протяжный стон Ойкавы, Ушиджима резко подался бедрами вверх. Ойкава выпустил член изо рта. Узел набух у основания. Ойкава аккуратно вобрал его губами, большим пальцем размазывая по головке слюну и смазку. Ушиджима протолкнул в него два пальца. Ойкава оперся на локти, прогнувшись в пояснице. — Ушивака-чан, — позвал он. — Давай сверху, мы ведь так не пробовали. Во время течки Ойкава ощущал острую нехватку в близости Ушиджимы. Ему было недостаточно поцелуев, мало объятий. Если бы сцепка случилась в момент, когда Ойкава не смог бы прильнуть к Ушиджиме и дотянуться поцелуем до его губ, он бы сначала расстроился, а потом разозлился. Было ли так в первый раз или будет повторяться каждую течку — еще предстоит проверить, а сейчас можно было попробовать что-то новое. Ойкава встал на колени и оттопырил задницу, приглашающе описав ею дугу в воздухе. Ушиджима словно обтек его сверху. Он уперся одной рукой в матрас, справа от головы Ойкавы, и приставил головку члена к отверстию. Влажные края мягко раскрылись навстречу; Ушиджима плавно толкнулся бедрами вперед до упора. Ойкава застонал-заскулил, подаваясь навстречу. Он прижался спиной к груди Ушиджимы и откинул голову на его плечо. Ушиджима давал ему время привыкнуть, ладонью второй руки неторопливо оглаживая грудь Ойкавы и низ живота. — Ну же, Ушивака-чан, — задыхаясь, пробормотал Ойкава. — Делай, что хочешь. Я — твой. Слова Ойкавы возымели нужный эффект. Ушиджима подобрался, словно дикий зверь перед смертельным для добычи прыжком, и, зарывшись носом в волосы Ойкавы у самого уха, сказал: — Тогда держись. От силы и скорости толчков Ойкава сгорал в пламени и падал в ледяную пучину. Его трясло, знобило, он словно метался в бреду между снами и явью. Когда терпеть стало невыносимо — он закричал, прогибаясь в пояснице, и Ушиджима только решительнее сжал ладонями его бедра, насаживая Ойкаву глубже, резче, сильнее. На грани грубости и страсти, как и хотел Ойкава, ведь Ушиджима чувствовал его желания. Когда сдерживаться уже было невозможно, Ойкава сжался до разноцветных кругов перед глазами. Внутри стало обжигающе горячо, блаженная нега разливалась по телу. Ойкава рухнул в сбившиеся простыни; Ушиджима осторожно повернул его на бок, подмяв под себя. Ойкава благодарно накрыл ладонью его руку на своем животе. Им предстояло найти десятки ответов на сложные вопросы и разобраться с целой кучей проблем, но здесь и сейчас это пока еще не имело никакого значения.