Цыганочка с выходом.

POV Катерина Жданова.       — В Доме ребенка Фрязино Наденька должна была быть максимум месяц-полтора, — начала свой рассказ Людмила Романовна. — Но, к сожалению, ее продержали там почти полгода. Вы поймите, это специализированный дом ребенка для детей с органическим поражением центральной нервной системы с нарушением психики. Это очень важно, Катюша, очень-очень важно, для понимания того, что случилось потом. — директриса закусила губу. — Они ведь так и не поверили, что у Нади не было никаких отклонений, что это протокол: вначале обследование, и детей часто обследуют не в больницах, а именно в таких специализированных домах малютки, и только потом или переводят в обычный, или оставляют там же. Они уперлись в эти полгода. Господи, из-за того, что кто-то вовремя не отправил какую-то бумажку, а потом кто-то другой, забыл, или просто плюнул, на положенный срок рассмотрения этой бумажки, девочке практически закрыли дорогу к удочерению. Хотя… может оно и к лучшему? — вдруг задумчиво сказала Людмила. — Если им важнее бумажки, а не ребенок, то может и слава Богу, что они ее не забрали.       — Кто они?       — Да была одна пара. Хотели усыновить сразу двоих, мальчика и девочку. Выбрали Наденьку, ей тогда три года исполнилось, и Мишу, ему тогда годик был. Ну, а дальше, как в плохом детективном романе. Девочку пора было из Дома малютки переводить в детдом, да тут эти усыновители просить стали, чтобы Надюшу оставили, им, видишь ли трудно было навещать детей в разных местах. Вот девочку и не стали переводить, все ждали, что со дня на день заберут ее. Ну, а те тянули-тянули резину, а потом отказались брать обоих, хотели забрать только мальчика, сказали, что девочка ненормальная, раз полгода провела в специализированном приюте. А ей уже четыре к тому времени исполнилось, понимать все начала. Знала, что родители должны ее и братика забрать. Причем именно они же и сказали ей, что они ее мама и папа, а Мишенька — ее братик, практически в самом начале процедуры усыновления и сказали. Представляете, Катенька?       — Господи, как же так можно? Ведь Наденька в четыре года сразу должна была потерять и родителей, и брата, какой ужас.       — Ужас, это не то слово. Она же за год к Мишке привязалась так, что я и передать не могу. Иная мать о ребенке так заботиться не будет, как эта кроха заботилась о своем «батике», она так говорила, долго «р» не выговаривала. Надюша могла среди ночи вскочить и броситься в палату малышни, и все нянечки точно знали — значит Мишка заплакал во сне. Могла украсть, что повкуснее и припрятать, чтобы потом «брата» побаловать…       Людмила Романовна замолчала, погрузившись в какие-то свои мысли, покусала губу и горько усмехнулась.       — Только не дала им Надя Мишку увезти. Не дала, — наконец продолжила свой рассказ Людмила Романовна.       — Как это? Что могла сделать четырехлетняя кроха, чтобы помешать планам взрослых? — удивилась я.       — А вот представьте себе, смогла! Приезжают эти горе-родители, чтобы мальчика забрать, а его нигде нет. Вместе с ним исчезает и Наденька.       — Какой ужас!       — Нашли их только почти через двое суток, там же, в подвале детдома.       — Как же они продержались без еды, без воды, без взрослых такой немалый для детей срок?       — Знаете, Екатерина Валерьевна, — вдруг очень строго посмотрела на меня директриса, — наши дети очень быстро сами становятся взрослыми. У вас есть дети?       — Да, дочь, Оленька, ей шесть лет.       — Уверяю вас, что задумай она побег в свои шесть лет, ей в голову даже не пришла бы мысль заранее побеспокоиться обо всем необходимом. А Надюша в четыре года целую неделю постепенно стаскивала в подвал, то яблоко, то котлету, то вареную картофелину, а то и одеяло из кладовки. Одного не учла девочка, что без холодильника продукты очень быстро портятся. Котлетами дети и отравились. Так Надюша сама, вы подумайте, какая умница, как увидела, что у Мишки понос и жар, так и пошла за помощью к взрослым. Мы бы их еще долго искали.       — А почему подвал, когда дети пропали, не осмотрели?       — Как же не осмотрели, обязательно осмотрели, только Наденька так там спряталась под пустыми коробками, что их не нашли.       — А дальше что было? Почему Мишеньку не забрали, когда дети нашлись.       — А Надю с «братиком» сразу положили в центральную городскую больницу в инфекционное отделение. Понос-то у обоих был ого-го какой. Тут эти папа-мама приемные призадумались, а нужен ли им эдакий засранец, — горько рассмеялась Людмила Романовна. — Но тогда еще от этой идеи не совсем отказались, пришли Мишу забирать из больницы, а дети снова исчезли.       — Боже мой! Ну и девчонка, ну, и боец!       — А то! Прямо в больничных пижамах и сбежали. Нашли их лишь к вечеру, на паперти возле Храма Рождества Христова. И снова в больницу забрали.       — Почему?       — Потому что день воскресный был, — загадочно, не без хитрецы, хохотнула директриса. — Ну, что вы на меня так смотрите? По воскресениям там служба, а кто же мимо таких крошек пройдет, не подав им монетку-другую? В общем, на мороженое, которого они до того дня и не видели ни разу, им хватило, да далеко не по одной порции. Кстати, продавщица этого лакомства и позвонила в полицию. А полиция что могла сделать, когда у обоих жар? Только в больницу отвезти ребятню, теперь уже в отделение терапии. Оба свалились с ангиной.       — И усыновители отказались от Мишеньки тоже? — догадалась я.       — Отказались! А после больницы остро встал вопрос перевода Надюши в детдом, соответствующий ее возрасту, куда Мишане пока хода не было. Дважды за три месяца девочка убегала с нового места жительства, дважды пыталась пробраться, к «брату», ее ловили и возвращали назад. И Наденька заледенела. Ее хотели удочерить другие люди, но она наотрез отказалась. Знаете, что заявила?       — Что?       — Я не буду вас слушаться, буду плохой девочкой и все равно сбегу.       — Бедный ребенок, — невозможно было слушать рассказ о Наденьке без слез, но я очень старалась держаться.       — Только ей этого не скажите, так посмотрит, что не обрадуетесь. В общем, когда меня переводили из Фрязино в Быково, я поставила условие, что с собой забираю и Надю, и Мишу. Да, не положено, но поскольку я заявила, что собираюсь оформлять опеку на детей, да здесь очень нужен был директор, мне разрешили забрать их обоих сюда.       — Когда это было?       — Почти два года прошло, Катя. — я посмотрела на нее с недоумением. — Понимаю ваш вопрос, вы хотите узнать, почему же я так и не забрала ребятишек, правильно?       — Ну, — я замялась.       — Ответ очень прост, Катюша: у меня ничего нет.       — В смысле?       — У меня нет квартиры, нет мужа, нет времени, нет здоровья. Я живу здесь же, на втором этаже, в крыле для воспитателей, но это как раз ерунда, я могла бы снять нам жилье. Отсутствие мужа тоже не беда, когда есть время и есть здоровье. А когда я все свое время нахожусь в детдоме, то кто будет с детьми? Няня? Так пусть лучше они будут рядом со мной, под моим присмотром. Но и это было бы решаемо, в крайнем случае, я бросила бы работу, организовала бы частный детский сад. А вот то, что мне осталось два, максимум три года жизни — это проблема. Я не могу взять детей, заранее зная, что через пару лет они снова останутся сиротами. Нечестно это, не правильно.       Людмила Романовна говорила так обыденно и просто о своей предполагаемой кончине, что мне даже не сразу поверилось в это.       — Что вы на меня так смотрите, Катенька? Не верится, что люди могут так буднично говорить о смерти? Я смирилась, мы все когда-то умрем, по сравнению с вечностью, наша жизнь, хоть столетняя, хоть пятидесятилетняя, это капелька в море.       — И что, ничего нельзя сделать?       — Ничего! И хватит об этом. Давайте лучше о детях… Я очень хочу, чтобы вы поняли, что девочка скорее откажется от собственных родителей, чем от Мишки. Этих детей нельзя разлучать, понимаете? Нельзя!       — Я уже поняла это, и конечно же, подробно расскажу Анечке обо всем. Скажите, а я могу увидеть детей?       — Можете. Если бы вы захотели увидеть одну Наденьку, я бы вам отказала, ни к чему ее нервировать лишний раз. Но вы захотели увидеть обоих, значит, можете. Только давайте придумаем какую-то правдоподобную причину для знакомства.       — А давайте мы ничего придумывать не будем.       — То есть? Нет-нет, я категорически против. Вы ничего не скажете Наде о матери и отце, дайте мне слово, иначе вы детей не увидите.       — Нет, конечно, я вовсе не это имела в виду. Честное слово. Давайте скажем, что мы будем делать показ мод, что мы с Андреем приехали, чтобы посмотреть на детей…       — Катя, а если вы не проведете такого показа? Вы понимаете разочарование ребятни?       — Мы проведем! Посмотрите протокол, видите, вот здесь, — я показала пальцем в строчку, — «Эксклюзивная одежда для девочек», вот рядышком галочка, значит, выполнено. У нас уже есть вещи для коллекции. Правда они из разных коллекций, и только для девочек, но Милко обязательно что-то придумает.       — Милко?       — Да, Милко, наш модельер. Так что мы в любом случае можем провести показ. Но я надеюсь, что мы сделаем специальную коллекцию.       — Катенька, вы очень убедительны. А тогда почему мы зовем только Надю и Мишеньку?       — Как почему? Потому что они самые маленькие, им начинать, или заканчивать показ.       — На все у вас есть ответ, не придерешься. Хорошо, я сейчас. — Людмила Романовна вышла за двери, и я услышала: — Лизонька, пригласи ко мне в кабинет Наденьку с Мишей, пожалуйста.       — Так у вас же гости! — донесся до меня чистый девичий голосок. — Это что, все-таки усыно…       — Не выдумывай, это наши будущие шефы.       — А! Значит, скоро выборы?       — Нет, детка, это настоящие шефы, беги.       — А зачем им Надька с Мишаней?       — Не Надька, а Надя. Значит, нужны, беги уже.       — Правильно, — не унималась девчонка, — самых мелких нужно подкармливать.       — Вот говоруны, никаких авторитетов не признают, — беззлобно бурчала директриса…       Через пару минут в дверь отнюдь не робко постучали.       — Входите, — откликнулась Людмила Романовна.       — А это мы! — у меня даже в ушах зазвенело от высоты мальчишечьего голоса. В открытом проеме показалась чернявая коротко остриженная голова и на меня с любопытством уставились огромные, черные, как уголь глаза.       — Мишка, не кричи, накажу неслуха.       Тоненькая, высокая для своего возраста девочка с огненно-рыжей очень короткой мальчишеской стрижкой и очень прямой, как у мамы, спиной вошла в двери, при этом она крепко держала за руку мальчика, не давая ему превратить кабинет в груду развалин...