***
Катя, перемешивая слова со слезами, подробно рассказала Анечке о том, что пережила Наденька к своим неполным семи годам. Аня, сжавшись в комочек, слушала молча, уставившись невидящим взглядом в одну точку, и мне почему-то стало страшно за нее. — Знаешь, они как, — Катя замялась, подыскивая слова, — как лед и пламя. Мальчишка прелесть, но такой егоза, что за ним нужен глаз да глаз, а вот Наденьку слушается с полуслова. А она… Анечка, ты не думай, она невероятно добрая и теплая девочка, просто замерзла, но если бы ты видела, как оттаивает ее взгляд, когда она смотрит на Мишку. Как маленькая мама, честное слово. Вот тут Аню и прорвало, она не то что заплакала, она как-то вся и сразу… «потекла». Слезы лились из глаз, из носа, даже из кожи. Не знаю, как это объяснить. Понятно, что это она вспотела, но создавалось впечатление, что вся Анечка плачет каждой своей клеточкой. Черт возьми, я в тот момент почувствовал ее своей второй дочкой, так невыносимо жалко стало девочку, хотя по возрасту она скорее могла бы быть сестренкой. — Их нельзя разлучать, Анечка, они оба этого не переживут, — Катюша пыталась сдерживаться, но у нее это плохо получалось, и она тоже нечасто отнимала платок от глаз. — И любовь Наденьки напрямую зависит от отношения к Мише. Людмилу Романовну она обожает за то, что та сделала все возможное и невозможное, но сумела их собрать под одной крышей. Так что… — Катя, а у вас есть фотография мальчика? — сквозь слезы спросила Аня. — У меня есть, — сказал я, — пока Надя торговалась с Катей, я их всех фотографировал мобильным. И даже видео сделал. Хочешь посмотреть? — я протянул «дочке-сестренке» аппарат. — Конечно! Как это, торговалась? О чем? — Посмотри сама. Аня нажала кнопку «воспроизвести» и мы услышали чистый девичий голосок: — Не хочу! — Почему? — голос Людмилы Романовны. — Некогда мне глупостями заниматься. — А что ты считаешь глупым, Наденька? — взволнованный голос Катюши. — Ходить туда-сюда непонятно зачем. — Почему же непонятно? — снова директриса. — Очень даже понятно. Девушки ходят по подиуму туда-сюда не просто так. Они показывают одежду покупателям. — А что, у покупателей нет глаз самим посмотреть платья на вешалках, да? — Есть, конечно, — снова вмешалась Катенька. — У всех покупателей есть глаза. Только платье на вешалке и платье на модели смотрятся по-разному. Понимаешь? — Глупости! Каждая тетенька может сама померить платье. — Может, если захочет. А вот для того, чтобы она захотела, модели и ходят туда-сюда, показывая, какое красивое на них платье. Это их работа. — Работа?! — голос девочки взлетел вверх, а я вспомнил, как округлились ее глаза в этот момент, как ею начала завладевать какая-то мысль, поглощающая все ее существование. Мне вообще было невыносимо трудно смотреть на Наденьку, я никак не мог отделаться от ощущения, что передо мной Ромка, только не взрослый, а ребенок. Я словно каким-то неведомым чудом попал в прошлое и встретился с Ромкой-ребенком. Все его: мимика, жесты, выражение лица — все! Вот только глаза холодные, вряд ли у Малиновского были такие. А вот тогда, когда она что-то задумала, у нее и глаза начали оживать, стали хитрыми, как у отца. — Какая же это работа? Тетеньки вешалками, что ли, работают. — Это очень уважаемая и трудная работа, Наденька. И работают «тетеньки» не вешалками, а моделями. — Тогда я согласна. А сколько заплатите? — Надя! — строгий голос Людмилы Романовны. — Екатерина Валерьевна устраивает показ мод для того, чтобы помочь нашему детскому дому. Почему же она еще и платить вам должна? — Чем помочь? — Ну, например, те платья, которые вы будете показывать, останутся у вас, это разве не помощь? — Помощь! А если мне не нужно платье? Тогда мне могут заплатить деньги? — Нет, Наденька, денег вам платить не будут, — голос Кати. — А почему? Вы сами говорили, что это… Как это?.. Мммм… Уважаемая и трудная работа. А за работу всегда надо платить, особенно за трудную. — Наденька, для чего тебе деньги нужны, можешь мне сказать? Может, мы тебе не деньги заплатим, а подарим то, что тебе нужно? — Катюша! Этого делать нельзя, — одернула жену директриса. — Почему? — удивилась Катя. — Такая большая, а не понимаешь, да? — очень серьезно спросила девочка. — Нужно дарить или всем, или никому не дарить. Чтобы мы не ссорились и не завидовали друг другу. — она явно копировала Людмилу Романовну, даже голос похожим стал. — А мне можно дарить! Я маленький, — закричал Мишка, и я вспомнил, как он под шумок попытался вырвать свою руку из руки Нади. — Мишенька, не вмешивайся во взрослые разговоры, — мягко и в то же время строго сказала девчонка. — Я для тебя и хочу купить что-то. — Надюша, я думаю, что мы вот как поступим. — Как? — Денег мы никому платить не будем. — Тогда я не хочу быть вешалкой. — Подожди, ты меня еще не дослушала. Денег мы платить не будем, но каждый из вас напишет на бумажке, что бы он хотел получить в подарок. — Катя еще говорила, а я уже улыбался, вспомнив, что произошло потом. В эту секунду раздался громкий горький детский плач, причем сразу, без разбега, как будто кто-то включил запись. Людмила Романовна усмехнулась, увидев недоумение на наших с женой лицах, а Наденька тут же начала тормошить Мишку. — Что ревешь? — А мне подарок? Я писать не умею. — А говорить умеешь? — снисходительно спросила Надя. — Умею. — Скажешь мне, что ты хочешь, я напишу. И не реви! Я говорила тебе: «Учись писать», а ты сам не слушал меня. — и тут же переключила внимание на Катю. — Один подарок? — Один. Только один, но то, что захочет сам. — Ладно. Тогда я согласна. Так ведь можно, Людмилочка Романна? Да? — Ну, если вы не запросите себе что-то дорогое, то можно. — Мы не дорогое! — выпалила Надюша. — И мороженое! — крикнул давно забывший о слезах Мишка. — Катя, а вы не узнали, зачем Наденьке деньги? — срывающимся голосом спросила Аня. — Узнали. Скоро у Миши день рождения, он хорошо рисует, по крайней мере Надя так думает, и она хочет подарить ему альбом и краски. — Господи! — как-то истерично, с надрывом провыла Анечка. — У нее могло быть все, что ей только захочется, а она… она… Через пару секунд мы все ревели. И Катя, обнявшись с Аней, и я, отвернувшись от них, чтобы меня не застукали на этом постыдном деле.***
POV Катерина Жданова. Нам еле-еле удалось успокоить Анечку и успокоиться самим, слезы слезами, но пора было принимать какое-то решение. — Что ты решила, девочка? — В смысле? — Что ты с Мишей решила? — А что я должна решить? Миша Наденькин брат, значит, мой сын. И никакого другого решения быть не может. — Ты уверена? — Катя, я не знаю, получится ли у нас что-то с Ромкой, но если я после операции выживу, я заберу их обоих. — А полюбить обоих сможешь? — А я их уже люблю. Правда. — Погоди, что ты сказала? Выживешь после операции? Это что за мысли дурные? — Катенька, любой наркоз, это риск, и… — Даже думать не смей, девочка. Нужно верить только в хорошее, тогда и будет все хорошо. — Я знаю, я верю. Но… — Что, Анечка? — Я очень хочу на всякий случай записать на видео кое-что для Нади и Мишеньки. — Если ты так чувствуешь, то конечно. — И еще. — Да? — Я хотела бы поговорить с… — она смутилась, покраснела, и я все поняла. — С Ромкой? — Аня кивнула. — Хочешь ему все рассказать? — Нет. Пока нет. Я знаю, что успеха можно добиться только следуя твоему плану, но я очень хочу… — Я все поняла, сейчас. — я открыла ноутбук и зашла на сайт, как я и думала, Ромка был в сети. — Можешь с ним поговорить. Если хочешь открыться — откройся, если хочешь, чтобы я вышла — я выйду. — Нет, не хочу. Катя, не уходи, мне нужна твоя помощь. Ой! Простите, я не хотела тыкать, оно само так получилось. — Замечательно получилось, мне понравилось, давай на «ты». — Я пишу? — Пиши.***
— Добрый вечер. — Добрый. Теперь действительно добрый. — Потому, что я вам написала? — Да. — Скажите еще, что вы ждали от меня весточки. — Я ждал, это правда. — Странно. Как можно ждать сообщения от незнакомого человека? — Мы знакомы, Алина...