Цыганочка с выходом.

POV Роман Малиновский.       Какая все-таки непредсказуемая штука — жизнь. Еще вчера успешный, богатый, обласканный женщинами и судьбой, вдруг оказываешься на обочине этой самой жизни и начинаешь понимать, что потеряв престижную работу, ты потерял и успех, а вместе с ним и тех самых женщин, которые еще так недавно за один твой мимолетный взгляд готовы были отдать тебе все, включая себя, что судьба, она тоже женщина и плевать на тебя хотела в беде, а деньги, они имеют одно неприятное свойство, их нужно подкармливать, постоянно поднося все новую и новую порцию, иначе и они исчезают, как исчезли и женщины, и приятели, и фортуна.       Мда… Если бы такое вдруг приключилось с Андреем, я имею в виду потерю работы, успеха и денег, он все равно не остался бы один на один с целым миром, враждебным к нему. Рядом с ним, даже на секунду не помыслив о предательстве, всегда была бы Катя Пушкарева, девочка, которая однажды полюбила не его имя, не его должность и не его деньги, полюбила его самого.       Так может, это и есть главное в жизни — иметь свою Катю, которой ты нужен любым? Не знаю, знаю только, что в те дни я все чаще и чаще вспоминал Анечку, пожалуй, она была единственной женщиной, которая по-настоящему меня любила. Может, это и была моя Катя, а я…       Три недели я жил с холодной головой в горячечном бреду, как это не парадоксально. Я четко знал, что я делаю и для чего, я расчетливо тратил деньги, я планомерно следовал каждому пункту, расписанному мною до мелочей, плана, и в то же самое время я сходил с ума, подгоняя время, считая секунды до семи вечера, когда на экране появится надпись: «Ну, здравствуй, это я»*.       Да-да-да! Именно в тот момент, когда от меня отвернулся весь мир я впервые прочел именно эти позывные на экране своего ноутбука, словно она знала, что я люблю Высоцкого, словно чувствовала, что я не раз и два, думая о ней, пел про себя его: «куда мне до нее, она была в Париже…».       Я тогда собирался ехать в «Zimaletto», чтобы хоть что-нибудь выведать у Потапкина, уже практически выходил из дома, когда мой ноут пикнул, возвещая мне о сообщении. Я еще загадал, мол, если это от Алины, то все у меня получится. Весточка была от нее, и все получилось, я сумел раскрутить Сергея. И с того самого дня, каждый вечер ближе к девятнадцати ноль-ноль, сердце мое, екнув, падает куда-то вниз в страхе, что не раздастся тихое мелодичное «пип», и на экране не появится «Ну, здравствуй, это я».       Несмотря на то, что мы с Алиной стали намного ближе и откровеннее, несмотря на появившуюся между нами теплоту и искренность, я все так же боялся ее потерять, как и прежде. Да нет, что я говорю? Какое так же?! В тысячу раз, в миллион раз больше! Я ведь вывернулся перед ней наизнанку, а она до сих пор ничего мне о себе не рассказала, и реши она исчезнуть, я никогда бы ее в реале не нашел.       … Это произошло неожиданно, мы болтали о том, о сем, и вдруг она спросила:       — У тебя что-то случилось?       — С чего ты это взяла?       — Ты уже третий день другой.       — Какой?       — Сломленный? Провинившийся? Начавший каяться? Не знаю, мне почему-то кажется, что тебе очень хреново. Я не ошиблась?       Это было так неожиданно, что меня прорвало.       — Если я расскажу тебе, что случилось, ты отвернешься от меня, как отвернулись другие, даже единственный друг.       — А кто виноват в том, что от тебя отвернулись? Ты или…       — Я, — быстро, чтобы не передумать, написал я.       — Ого, я впервые вижу тебя взрослым.       — То есть?       — Видишь ли в чем дело, Роман, у тебя всегда кто-то был виноват в твоих бедах. Всегда, а ведь так не бывает. Это только ребенок может обвинять кого угодно, кроме себя, взрослый человек вначале попытается понять, в чем он сам не прав, и так ли уж виноваты окружающие в его проблемах. Сегодня ты назвал виноватым себя, значит, взрослеешь. И я правильно почувствовала — ты сломленный, провинившийся и начавший каяться. Ты можешь мне все рассказать, я не отвернусь от тебя, это было бы… как поставить подножку падающему.       — Я не хочу, чтобы ты меня жалела.       — Почему?       — Жалость унижает человека, тем более мужчину.       — Какие мачисткие бредни! Кто и когда внушил тебе, что жалость унизительна? Ты знаешь, что на Руси издревле слова жалеть и любить считались синонимами? Ты знаешь, к скольким женщинам любовь приходит только после того, как она пожалеет мужчину? Только не нужно давить на слезные железы, манипулируя чувством жалости и все. Любые манипуляции я воспринимаю плохо.       — Алина, ты можешь мне кое-что пообещать?       — Что?       — Если я тебе стану противен, обещай мне, что не исчезнешь…       — Роман, я тебе ни в вечной верности, ни в любви не клялась, я не твоя жена, и то, что я провела с тобой ночь, не обязывает меня продолжать общение, даже если ты станешь мне противен.       — Ты не поняла, я имею в виду, что ты не исчезнешь безмолвно, просто выйдя из сети и занеся в черный список и этот аккаунт. Ты предупредишь меня и дашь мне возможность оправдаться, и только потом, если я не смогу убедить тебя… Понимаешь, дело не в той ночи, хотя и в ней, конечно, тоже. Дело в том, что ты единственная ниточка, держащая мою голову над водой. Дело в том, что у меня никого, кроме тебя нет, дело в том, что ты мне необходима, как воздух.       — Стоп, ты начал давить на слезные железы, Ромка, и мне это не нравится. Я обещаю, что не исчезну внезапно если ты будешь искренним. Ты сегодня впервые меня удивил и заинтересовал, а это для меня важно.       — Спасибо. Я нач… Слушай, а может, дашь свой номер телефона, говорить проще, чем писать.       — И не надейся!       — Но почему?       — Во-первых, за это банят, а во-вторых, я хочу сохранить инкогнито, по крайней мере, пока.       — Жаль, мне бы очень хотелось быть уверенным, что я тебя не потеряю.       — Ты будешь рассказывать или закончим сеанс чата?       Закончить разговор с Алиной? Ну, нет, я готов был рассказывать ей всю свою жизнь, только бы беседа никогда не заканчивалась. И я рассказал ей все, как на исповеди. И про родителей, про то, что не получилось у нас семьи; и про Анечку, про свою вину перед ней; и про Катю, про ту постыдную, мерзкую историю с инструкцией; и про Андрея, тут меня вообще понесло, я неожиданно стал каяться в том, в чем я никогда раньше не только не чувствовал вины, но и искренне считал, что спасаю друга от «тирании семейной жизни».       Это не было монологом, Алина часто прерывала меня, переспрашивала верно ли она меня поняла, или уточняла что-то в моем рассказе, но самое главное, она не отмалчивалась, а честно и прямо говорила мне, что я большая свинья, что она бы на месте Кати никогда бы меня не простила, спорила со мной, доказывала свою правоту. И я был ей за это бесконечно благодарен. Конечно, это не самое приятное, когда любимая женщина, называет вещи своими именами, но она это делала как-то удивительно тактично, не обидно, что ли, а главное искренне.       Но самым трудным было рассказывать о том, что произошло за время нашего знакомства, я очень боялся, чтобы Алина не подумала, будто я ее хоть в чем-то обвиняю. А она и не подумала, выслушала молча, потом спросила:       — Сколько времени прошло с тех пор, как ты поговорил с этим…       — Потапкиным?       — Да.       — Сегодня третий день.       — Почему ты до сих пор не рассказал о своем разговоре с охранником своим друзьям?       — Я нанял детектива, хочу узнать все, и только потом пойти к ребятам, когда будет с чем.       — Ты снова наступаешь на те же грабли, Роман.       — Что ты имеешь в виду?       — Ты же не маленький, должен понимать, что в твоих руках горячая информация, за время твоего молчания конкуренты могут уничтожить компанию твоих друзей. И в этом снова будешь виноват ты один.       — Черт, ты права.       — Я понимаю, тебе хотелось влететь в окно суперменом, разгадавшим все загадки и победившим все злые силы, этаким героем. Вот он я, я доказал, что я не при чем, любите меня и жалуйте! Правильно? Но ситуация очень серьезная, вам вместе нужно думать, как ее исправить. Понимаешь?       — Считаешь, что я веду себя, как маленький?       — Увы, Ромка, пока это именно так и выглядит. Ты понимаешь, что этого охранника нужно гнать с работы, причем чем быстрее, тем дальше?       — Понимаю.       — Понимаешь сколько еще вреда он может причинить компании?       — Понимаю. Сейчас понимаю, я просто не подумал об этом.       — В этом и есть твоя главная беда, Роман.       — В чем? В том, что не думаю?       — В том, что ты никогда не думаешь заранее. Ты говоришь, что написал подробный план, что пунктуально действуешь согласно ему, и это очень хорошо. Вот только…       — Что, Алина?       — Мне не ясна цель. Для чего ты хочешь разоблачить всю эту аферу? Если для того, чтобы помочь другу и исправить, то, что натворил, это одно дело, а если только для того, чтобы доказать, что ты не верблюд, то цель мелковата. Вот и выходит, что ты хороший тактик, и никчемный стратег.       — Размазала по полу.       — И не думала никого размазывать, но согласись, если ты… Ром, а ты считаешь Андрея другом?       — Конечно, он мой единственный друг!       — Так может, пришло время подумать о нем? И неважно, как ты сам при этом будешь выглядеть. В моих глазах герой не тот, кто водрузил флаг на Рейхстаге, а те тысячи и тысячи, которые своими жизнями проложили путь к нему. Понимаешь, о чем я?       — Я люблю тебя, Алина. Я очень тебя люблю. — вдруг написал я, чувствуя, что сейчас взорвусь, если не скажу ей этого. — Спасибо тебе за все огромное. Мне есть над чем подумать, но самое главное, что я не один. Я ведь не один?       — Давай поговорим об этом в другой раз.       — Нет, пожалуйста! Скажи, что я не один.       — Я не брошу тебя в этой тяжелой ситуации, даю слово.       — Я не об этом.       — А я об этом. Разберись вначале с одним, а потом посмотрим.       Прошло три недели с того дня, как я впервые в жизни исповедовался, три самые счастливые недели в моей жизни. Пока, по крайней мере...