POV Роман Малиновский.
Ну, вот и все. Больше мне в Питере делать было нечего, можно было возвращаться и вплотную заниматься усыновлением детей, но у меня после разговора с Раисой Степановной состояние было такое, что до Москвы мне вряд ли удалось бы добраться без аварии. А мне, несмотря на то, что невыносимо хотелось сдохнуть, необходимо было жить, иначе у Наденьки с Мишей вообще никого не останется. Номер в гостинице был оплачен до одиннадцати утра следующего дня, так что оставалось только купить виски и закусь — нажраться хотелось еще больше, чем сдохнуть.
Накрыло меня после третьего бокала…
— Я знаю кто ты, Роман Дмитриевич, прекрасно знаю, — старуха поджала губы и волком глянула на меня. — Что, совесть замучила, решил разыскать Анечку? А где ты был раньше, паразит, когда убивал и ее, и ее ребенка, и ее мать?
— Раиса Степановна, пощадите! Я не могу ничего изменить в прошлом, как бы мне этого не хотелось. Только ре…
— Тебя пощадить? — перебила меня Раиса. — Тебя? А ты пощадил девочку? Знаешь она какая была? Мы все ее называли солнечной Анечкой. Умница, красавица, училась хорошо, а уж как смеялась… Солнышко выглядывало, когда она смеялась. Цветочек, а не девочка! А ты этот цветок сорвал да и растоптал, кобелина проклятый. А теперь ты просишь тебя пощадить? — старуха заводилась все больше и больше. — Уходи! Не стану я тебе ничего рассказывать. Аню он ищет… Опомнился…
— Раиса Степановна, вы правы, и мне никакого оправдания нет. Только дочка, наша с Анечкой дочка, она жива.
— Как это? — она схватилась за сердце и задышала часто-часто. — Аня же сделала аборт!
— Она родила. Я вас очень прошу, расскажите мне все, что вы знаете, мне это необходимо.
— Нет! Ты мне сперва скажи, где Анечкина доченька, с тобой?
— Она в детдоме…
— Уходи! — закричала Раиса Степановна и даже ножками затопала. — Уходи, паразит! Аню с Нинелью погубил и родную дочку в детдом отдал, креста на тебе нет. Уходи! Нет, постой! Как зовут девочку? В каком она детдоме? Говори! Я постараюсь ей помочь, раз мать умерла, а отец ее в приюте держит.
— Зря вы так, Раиса Степановна, — кажется, впервые в жизни я был на грани того, чтобы разрыдаться. — О своей дочери я сам позабочусь, вы только скажите, где Анечка похоронена, — я встал, чтобы уйти, но старуха схватила меня за рукав, пристально посмотрела мне в глаза и усадила на табурет.
— Рассказывай все-все, да не ври!
Что мне оставалось делать? Я все рассказал ей! Все-все, как она и просила. И об Анечке, и об Алине, и об утреннике в детском доме, на котором я встретил Наденьку. И даже о Мише ей рассказал.
— Дурак ты, Роман Дмитриевич. Ох, и дурак! Вот вроде бы неглупый мужчина, а такой идиот. Ты столько жизней загубил, а тебе Господь по милости своей послал любовь. Алина-то твоя добрым ангелом для тебя явилась, да еще с детьми, что бы ты смог грехи свои отработать, а ты нос от милости Божьей отворотил. Наступил на те же грабли.
— Раиса Степановна, думаете мне легко было от Алины отказаться?
— Нет, не думаю. Только понять, зачем ты от любви отказался, я никак не могу.
— Ради нее! Ну, зачем ей мои дети? У нее своих двое. Да и я…
— Что ты? Испугался ее детишек?
— Честно? И это тоже. У меня же никогда детей не было, а тут сразу четверо. Но главное, что она не стала бы со мной счастливой, я только несчастья могу приносить.
— А у нее самой ты спросил? Нет! Сам все решил!
— Я не стал дожидаться, пока она меня бросит.
— Сам бросил ее? Молодец! А может, ей с тобой несчастной быть — это счастье? Один раз уже разрушил и себя и людей вокруг, а ничему не научился. Благородным быть захотелось? Так ты думал, что и с Аней поступаешь благородно, вон целую тысячу долларов ей дал, а на поверку-то твое «благородство» смертью обернулось. Дурак, как есть — дурак.
— Раиса Степановна, вы мне скажите, где Анечка похоронена, и я пойду, — сказал я, не в силах больше выносить эту ее «житейскую мудрость». — И еще… Почему вы говорите, что Аня аборт сделала?
— Ладно, слушай…
Вначале, переехав в Москву, Аня звонила маме чуть ли не каждый день, потом звонки стали реже, оно и понятно, учеба на курсах моделей, первые контракты, первые дефиле. Анечка оказалась очень востребованной. А потом и первая любовь пришла…
— За ней знаешь сколько ухажеров увивалось? — продолжала старуха. — Сын Поклонского и тот ее в жены взять готов был. А она ни на кого внимания не обращала, решила, что будет вместе только с тем, кого сама полюбит.
Меня бросило в жар, я вспомнил! У Анечки действительно никого до меня не было, я был ее первым мужчиной. И от этого воспоминания хотелось повеситься.
— Она позвонила Нинели, взахлеб говорила о своей любви. Вот оттуда я и поняла, кто ты, она же имя твое называла, все шутила, мол, у меня, мама, роман с Романом. А потом, — тут старуха снова посмотрела на меня, как на врага народа, — позвонила вся в слезах, сказала, что беременная, что ты ее выгнал и деньги на аборт, как какой-то шалаве, дал. Ну, Нинелька, конечно, сама тут маху дала. Делай, говорит, аборт, мне такой позор не нужен. Нагуляла, так нечего на мать свои проблемы сбрасывать. Только она не со зла это, просто сама дочь без отца растила, да еще в такие тяжелые годы… Просто уж очень неожиданно все было. Потом-то сразу пожалела, а поезд уже ушел. Пропала Анечка. Ни на звонки не отвечала, ни на письма. Нинель поехала в Москву, разыскала там какую-то ее подружку. Ну, та и сказала, что Ани в Москве больше нет, уехала куда-то, и что собиралась аборт делать.
— Как же так? Она же мать. Как она могла так со своей дочерью поступить?
— Ты судить собрался или слушать? Если судить, то вот тебе Бог, а вот — порог. Ты, Роман Дмитриевич, последний человек в этой истории, который хоть кого-то осуждать может.
— Вы правы, простите. — Конечно, она была права, и от этого мне стало еще поганее на душе. — Так Аня нашлась или нет?
— Анечка, как сгинула. Не смогла ее Нинель разыскать, никак не смогла… — старуха опустила голову, задумалась. — Только где-то через год, может чуть больше, на Невском встретила Нинка ту самую подружку, она прилетала сюда на какой-то показ мод. Вот от нее мы и узнали, что с Анечкой беда. Она… — тут Раиса и вовсе замолчала.
— Вы о том, как она зарабатывать начала?
— Да.
— Раиса Степановна, не осуждайте Аню, это тоже моя вина.
— Ты послал ее на панель? — в глазах старухи читался дикий ужас, но мне почему-то необходимо было рассказать все честно, необходимо было испить всю чаю моей подлости. До самого дна, до последней капли.
— Я сделал все, чтобы она не смогла устроиться ни в одно модельное агентство.
— Дать бы тебе по роже твоей поганой, но руки пачкать не хочется, — с презрением сказала Раиса Степановна. — Ты убил Анечку. Ты! Если бы она не пошла на панель, не прирезал бы ее очередной клиент.
— Ее зарезали? — во рту стало сухо, а язык прилип к небу. — Как? Когда? Где? А следствие было?
— Как? Откуда я знаю как. Когда? Четыре года назад. Может и было следствие, откуда мне знать. Подружка ее позвонила, сказала, что Аню убили, что можно забрать ее тело из морга в Москве. Нинель собралась лететь в Москву, да успела только до Пулково на такси доехать, там в такси от обширного инфаркта и померла. А ведь ей всего сорок три года было. Видишь, что ты наделал?
— Подождите! Так Аню никто мертвой не видел?
— Как не видел? Подружка видела.
— Какая подружка, как ее зовут?
— Да разве ж я помню!.. Похороны Нинели, потом у самой гипертонический криз был, а потом… Я хотела съездить в Москву, да все выяснить, похоронить Анечку по человечески, а не получилось. Вначале в больнице была, потом… В общем, не получилось.
— Я вам обещаю, что сам разберусь во всем. И, если сумею что-то узнать, обязательно вам позвоню.
***
Ее уже не было в живых, когда я…
— Роман, тебе не кажется, что нужно разыскать Аню?
— Зачем? Если она отказалась от ребенка, значит не так уж ей дочка и нужна.
— Роман, а может, вначале нужно выяснить, почему Аня так поступила. Может, была больна, а может, ее вообще больше нет в списках живых
— Я знаю только одно — моя дочка в детдоме, и мне плевать по каким причинам ее там оставила ее мать.
Господи, какой же я подонок! И Милко Аню помоями поливал, и Андрею, и Алине. И как только земля носит такое дерьмо, как я? Такие моральные уроды не должны пачкать мир.
***
Я даже домой заезжать не стал, первым делом отправился в приют, не забыв нацепить на себя клоунский костюм и красный нос-шар, я же помнил наш разговор с Андреем, вот и не хотел раньше времени Надюшу ни обнадеживать, ни пугать.
Людмилы Романовны, директрисы, нигде не было. Какая-то девочка сказала мне, что она сегодня уехала по делам в «Zimaletto», что совсем скоро должен состояться показ мод, где они (дети) будут моделями.
— А может, подскажешь мне, где я могу увидеть Наденьку Найденову? Пожалуйста.
— Надьку с Мишкой? — страшно удивилась девочка.
— Да, ее или ее братика.
— Так их же усыновили! Еще месяц тому назад, они здесь больше не живут, — услышал я высокий звонкий голос, словно сквозь толщу воды. — Что с вами? Вам плохо? Дяденька, что с вами? — кричал и кричал тот же голос.
— Подожди, не кричи, что-то мне не очень хорошо.
— Пойдемте в медпункт, или я сюда Татьяну Сергеевну позову.
— Не надо, милая, не надо. Мне сейчас станет полегче. Прости, как тебя зовут?
— Наташа.
— Наташа, а ты не знаешь, кто Надю с Мишей усыновил?
— Тетка какая-то. Красивая и богатая.
— А имени ее…
— Вы же взрослый! Неужели не знаете о тайне усыновления? Вам теперь никто и никогда не расскажет, кто их усыновил. А что? Вы тоже хотели забрать ребятишек? Так у нас есть много других. Мне вот тоже всего десять, и я тоже хочу…
Девочка все трещала и трещала, и голова все сильнее раскалывалась.
— Прости, Наташенька, я пойду, что-то мне и правда нехорошо.
— А вы придете на показ мод в «Zimaletto»? Там много деток будет, не только с нашего детдома, но и с других, они поменьше возрастом, может вы среди них…
Но я уже выскочил за двери.
Как я доехал до дома, я честно говоря, не помню, даже того, как я покупал водку, я тоже не помню. Помню только одну мысль, занозой застрявшую в мозге: «Ну, вот и все, Малиновский, я тебя поздравляю, ты благополучно просрал свою жизнь». Оставалось только как следует накушаться и отправиться вслед за Анечкой…
