***
Полгода назад…
POV Роман Малиновский. Тишина была невыносима, уж больно давила на уши одиночеством, и я включил музыку, но тут же выключил: пить под музыку, под любую музыку, это еще сильнее чувствовать, что даже собутыльника-собеседника у тебя нет. Тогда я включил телевизор, пусть болтает, так по крайней мере иллюзия присутствия в доме чьих-то голосов создается. Ужасно хотелось позвонить Жданову, но я сумел задавить это желание в зародыше. Хватит! Я и так достаточно потрудился, разрушая жизни самых дорогих мне людей! Если уж решил не мешать им жить, то нечего ручонки тянуть к телефону. Я тогда только-только приехал в Питер, жрать хотел до умопомрачения, забежал в первое попавшееся кафе, где смог припарковаться, сейчас даже названия забегаловки не припомню. Поел, вышел из кафе, а машины на месте и нет. Угнали машину! Вместе с ноутбуком, мобильным, забытым на подзарядке, и всей сменной одеждой. Счастье еще, что бумажник с деньгами и кредитками, да документы были у меня с собой, распиханные по карманам. Нет, машину мою нашли и вернули где-то через пару часов, но уже, понятно, ни мобильного, ни ноута, ни одежды там не было. Видно кто-то просто «одолжил» ее на покататься, да не выдержал, прихватил то, что плохо лежало. И все бы ничего, да вот номеров ни фига я не помнил. Ни одного номера, кроме… своей приемной в «Zimaletto». Пришлось звонить Шурочке. — Ой, Роман Дмитриевич, — завопила моя верная помощница, — куда вы пропали? Мы же волнуемся. — Шурочка, не трещите, пожалуйста, лучше соедините меня с Андреем. — Со Ждановым? — Нет, с Макаревичем. — С Макаревичем? — Кривенцова на секунду впала в ступор. — Шурочка, не тупите, я пошутил. Ну, конечно же со Ждановым. — А его нету. Ой, Роман Дмитриевич, Андрей Павлович крутится, как белка в колесе, столько на него навалилось. Катя ему даже помочь не может, а вы совсем пропали… Она бы еще долго щебетала, но я прервал ее поток словесной диареи. — Почему Катя не может помочь Андрею? — А вы не знаете? Катерина Валерьевна ждет второго ребеночка. А беременность очень-очень тяжелая, да еще нервы сдают, вот она и… Дальше я не слушал, я положил трубку. Мне даже дурно стало, когда я понял, какая же я сволочь, сколько раз я пытался разрушить их семью, сколько раз подбивал на измены Андрея. Катя беременна! И она нервничает, и Андрею от этого плохо. А ведь этого ребенка могло и не быть, уговори я Жданова сбегать налево хоть раз. И Лялька бы осталась без отца. До каких пор я буду разрушать все к чему бы не прикоснулся. Вот тогда я и решил отойти в сторону, не мешать Ждановым жить, как бы плохо мне не было без единственного друга. Твердо решил. Железно! Первые две рюмки я выпил практически одну за другой не закусывая, налил по третьему кругу, но сразу пить не стал, достал распечатку моей переписки с Алиной и начал перечитывать. Под нее и третья, и четвертая порция проскользнули незаметно, в некоторых местах я даже улыбнулся невольно. А потом… Потом стало еще хуже, воспоминания накрыли меня с головой, казалось, что если бы Всевышний позволил бы мне только на мгновение увидеть Алину на прощанье, я смог бы уйти счастливым. Не знаю, может чтение переписки; может, мысли о том, что вся моя жизнь могла бы пойти по другому, гораздо более талантливому сценарию, не окажись я таким эгоистичным идиотом, и не променяй такие простые и важные вещи, как дружба, любовь, семья, дети, на «свободу» порхать из постели в постель; может то, что я зашел на сайт детдома, но там уже не было фотографий ни Нади, ни Миши; а может просто многократно превышающие допустимую норму промилле алкоголя в крови, скрутило меня так, что даже секундное продление этих мук оказалось невыносимым. Осталось только решить, как это сделать. Вот тут все и произошло. Потом я буду вспоминать этот миг, как чудо спасения. Потом… А сейчас я решал, что проще и лучше: сигануть в окно, принять пачку снотворного или повеситься. Однако, назойливая реклама в телевизоре постоянно сбивала меня с мыслей о суициде, уж слишком знакомое и родное слово периодически звучало в ней — «Zimaletto». Мозг, выхватив его, сконцентрировался на рекламе, отодвинув на задний план мысли о сведении счета с жизнью. Я сделал погромче и уставился на экран. — Мне выпАла великАя честь придумАть моделИ для этих замЕчательных дЕтей, — вещал с экрана Милко. Камера отъехала и я увидел мастерскую нашего гения под завязку набитую приютскими детьми. Они все время куда-то перемещались, шутливо мутузили друг друга, смеялись, две девочки уже были одеты в наряды от маэстро и демонстрировали на камеру себя, а голос за кадром вещал, что двадцать пятого мая в демонстрационном зале компании «Zimaletto» состоится показ моделей для детей, что все модели, это воспитанники детских домов, что они ищут тех, кто захочет стать их семьей, и что презентация будет показана в прямом эфире. Но мое внимание привлек маленький мальчишка, едва мелькнувший на заднем плане и женщина, держащая его за руку. Что-то очень родное и знакомое было в облике ребенка, хоть я и не успел рассмотреть его. Я дождался следующего показа рекламы и записал ее на видео, затем сделал стоп-кадр и приблизил изображение. Вот это номер! Мишка! Меня словно кипятком окатило. «Значит, у меня еще есть шанс разыскать Наденьку и ее «брата»? — подумал я, но уже через секунду надежда сменилась отчаяньем, ведь рекламу могли записывать до того, как их усыновили. Лица женщины, которая была рядом с мальчишкой, рассмотреть не удалось, уж слишком сильная была расфокусировка, но в ее облике тоже было что-то очень родное, только я так и не понял, кто это. Но это было уже неважно! Пить больше не хотелось, а вот жить, наоборот, захотелось очень. Черт его знает, а вдруг у Бога и для меня еще припасены сюрпризы, ведь недаром же именно в самую отчаянную минуту я обратил внимание на рекламу, чего не делал вообще никогда в жизни. Первым делом я принял душ, смывая с себя все свои неудачи, а затем пошел спать, решив отдохнуть как следует и уже на свежую голову принимать все решения, благо до показа оставался еще целый день.***
Ни Андрея, ни Катю, ни вообще кого бы то ни было, я решил не беспокоить, просто пошел на презентацию, решил, что постою в уголочке, понаблюдаю за происходящим. Если Андрей меня заметит, то по его реакции я сумею понять, считает ли он меня все еще своим другом, или я больше на фиг ему не нужен, тогда я просто поговорю с ним о детях, ведь главное сейчас не отношение со Ждановыми, главное — попытаться узнать, когда записывали рекламу. Вдруг уже после усыновления, тогда Андрей может знать, кто усыновил мою дочь. Нет-нет, я не собирался мешать новой жизни Надюши, разве что наблюдать за детьми издалека, да помогать всем, чем смогу. Уже и это было бы милостью для меня… Показ открывал Андрей, сказал, что это благотворительная акция, что все средства, вырученные от демонстрации мод, пойдут в детские дома, но самое главное, что одежду представляют дети, которые ждут, что их найдут их новые семьи. Меня он пока так и не заметил. Да, Милко здорово поработал с малышней, дети ходили по подиуму, как заправские модели, представляя миру не только одежду, но и себя, так нуждающихся в родном доме. Прекрасно были подобраны и музыка, и свет, все было замечательно, но… Как и следовало ожидать, ни Наденьки, ни Миши, ни даже женщины, держащей в рекламе мальчика за руку, нигде не было видно на этом празднике жизни. Показ закончился, и гостей вместе со всеми детьми пригласили пройти во второй зал, где столы ломились от яств, а в демонстрационном остались только журналисты, вкратце рассказывающие для телевидения о каждом ребенке на фоне его фотографии, демонстрируемой на экране, да Андрей, да Катя (у нее уже виден был живот), да я, стоящий за колонной и ожидающий, когда они освободятся, чтобы можно было спросить о Наде с Мишей. — Тетя Катя, а Лялька меня прогоняет, — раздался истошный вопль детского звонкого голоска. Я повернул голову и мне поплохело. В демонстрационный зал вбежал Миша и на полном ходу с криком бросился к Катерине, следом за ним в зал вбежала Наденька, а за нею, какой-то летящей походкой, шла женщина невероятной красоты с нежной и очень доброй улыбкой. Я сразу же узнал в ней ту самую, которая была в рекламе. Господи! Как же она была прекрасна, моя дочь, чем-то похожая на Анечку, но и на меня тоже. На меня даже больше, гораздо больше, от матери ей досталась, пожалуй, только рыжая копна волос, да грация. — Мишенька, я сейчас занята, — мягко сказала Катюша и погладила мальчика и по голове. — Иди, пожалуйста к маме и Наде. — А Лялька? — требовательно спросил ребенок. — А с Оленькой разбирайтесь сами, — вставил Андрей, — и вообще, разве мужчины жалуются на девочек? — Это тоже дети на усыновление? — спросил какой-то вездесущий журналист. — А почему они не… — Нет-нет, это наши, «Зималетние» дети. Вернее дети нашей модели. И их не нужно снимать. — Хорошо, — камера тут же отвернулась от мальчишки на экран. — Миша пойдем, — раздался тихий, очень мелодичный голос женщины, который показался мне невероятно знакомым. — Ну, мамочка, Лялька же меня прогоняет, а я ее очень люблю. — Это не значит, что ты должен ябедничать, — строго сказала моя девочка и потянула братишку за рукав. — Мишка, пошли! — Надя казалась очень сердитой. — Извините его, Андрей Павлович, — девочка развернулась, чтобы уйти и тут же увидела меня…