Когти амура

Тетя Оля загородила Отабеку проход и сказала: — Сдаем на хознужды! Отабек развернулся, чтобы не зацепить листом пенокартона ни перила, ни тетю Олю, и всё равно что-то зацепил. Очень неудобно тащить такие вещи из центра, а ближе не купишь, и что делать? Пришлось-таки покупать и везти всё из той же лавки художника, где студентов-архитекторов, а заодно учащихся местной художественной школы, со второго курса уже узнавали в лицо. Ещё бы скидки за это делали… Мечты! Тысячу раз извинился, втискиваясь в автобус, удачно встал на задней площадке, вышел на конечной последним и порадовался по пути, что завернул-таки пенокартон в пленку, потому что с неба начало сыпаться. Отабек потянулся одной рукой к рюкзаку, не достал, огляделся в поисках чистого, не затоптанного подошвами с талым снегом пола, чтобы поставить ношу, и встретился взглядом с Юрой. — Привет, — сказал Юра. — Здрасьте, теть Оль. — Здравствуй, Юра. Как дедушка? Давно его не видела. Юра ответил, что нормально, работает и хоккей по телеку смотрит, да ещё новости. Потом спросил Отабека: — Идешь? — Да. Юр, помоги, пожалуйста. Там в кармане бумажник. Юра зазвенел молниями, влез сначала не в тот карман, зарылся, натянув лямки так, что Отабеку пришлось свести лопатки и выгнуться, но в итоге нашел, и Отабек расплатился за чистоту подъезда, и что там входило в оплату ещё — освещение? — А лифт, — спросил Юра, — сделают когда-нибудь или всё уже? — Лифт! — возмутилась тетя Оля. — Молодые ещё, пешком походите. А старшим ещё полезнее, для сосудов и сердца. — Нихуево, — проговорил Юра, когда они добрались до четвертого этажа, — рассуждать о пользе, когда живешь на первом этаже. — Там тоже есть свои минусы. Отабек рассказал, как жил на первом, снимал, и как стучали ему в окно всякие личности, не считающие нужным носить с собой ключ от подъезда. Дом был старого образца, с железной дверью и шумным замком, ключ от которого в длину занимал весь карман, ещё и рвал вечно подкладку, куда его ни положи, хоть в штаны, хоть в рюкзак, хоть в куртку. — Подержи, пожалуйста, — попросил Отабек, вручил Юре пенокартон, достал ключи. Юра, вытягивая шею, оглядел лист с обеих сторон. — А это зачем? — Для макета, — ответил Отабек. — Помнишь, поселок? Я показывал. Вот его надо сделать трехмерным. Будешь мне помогать или нет? Никогда у него не было помощников в этом деле. Да он и сам не особо ещё определился, что делать. Клеил в школе, а теперь подзабыл, надо восстановить в памяти, и ещё, чтобы руки вспомнили, что и как. И проверить запасы материала, обязательно ведь что-то закончится в самый неподходящий момент, в два часа ночи, и работа застопорится до следующего дня. Юра пришел к шести, когда Отабек уже скатал и вынес в прихожую ковер, потому что не хватало заляпать его клеем и красками, вымыл пол, просушил тряпкой и расстелил кусок полиэтилена. Вот так. Чтобы без спешки. Потому что и в электронном-то проекте переделывать что-то в последний момент — приятного мало, а уж руками тем более! Обязательно станешь косячить, и всё пойдет вкривь и вкось. — Я, — Юра поежился, смущаясь, — реально хочу помочь, но у меня руки из жопы. Боюсь напортить. Отабек подошел и протянул к нему руки ладонями вверх, Юра вложил свои. Отабек придирчиво осмотрел их — белые, а пальцы худые и ровные, только на среднем мозоль от ручки, телесно-розовая. Внизу живота приятно налилось. Отабек потрогал эти пальцы губами. Пальцы пахли мылом, детским, только у детского бывает такой хороший ненавязчивый запах, и Юра смутился ещё сильнее, спрятал глаза. — У тебя очень хорошие прямые руки, — заверил Отабек со всей искренностью. Через десять минут, уже с чаем, — потому что никакие дела нельзя начинать без кружки в руках, а кофе вечером пить не стоит, это же не дедлайн, когда надо доделать макет вот прямо к утру и непросохшим везти сдавать, чтоб от него по пути отваливались дома и деревья — Юра покрутил план поселка мышкой и спросил: — Я не думал, что это вот прямо так делается. Ну, в смысле, кажется, что всё выходит само: вот кто-то поставил дом, а потом рядом ещё кто-то тоже поставил, и так в ряд, и улица получилась. Ну, в смысле, у нас вот на даче, там тоже поселок, не скажешь, что его прям проектировали. Отабек пожал плечами. — Это что-то первобытное, знаешь, как стоянка древних людей над рекой, потому что удобное место и хороший вид, и простор для охоты или там земледелия, а потом их потомки не уходят оттуда, и получается город. — Ага, — сказал Юра. — Или там волчица выкармливает основателя. Все начинается с хижины или избы. Или времянки строителей. С вагончика бурильщиков или шахтеров на месте выработки. А потом эта жилая единица, сколоченная, чтобы просто была крыша над головой, обрастает соседями. Изб стоит уже пять и получается хутор, за ним деревня, а дальше поселок, городишко, город, и кто знает, что там будет через сто лет, может быть, мегаполис. А на месте вагончика точно сразу построится город, промышленный, небольшой и несложный: одинаковые коробки из бетонных блоков, с маленькими кухнями и невысокими потолками, якобы временные, но которые простоят потом дольше тех, которые строились якобы на века. Оттуда, где строят на века, разворуют те самые вечные материалы, а на строительстве коробок и воровать-то толком нечего. Это надо учитывать, когда задумываешь проект: где и кто будет строить. Потому что если в итоге выйдет не то, предъявят архитектору в первых рядах: это что же за хрень ты навыдумывал? Поселок Отабек спроектировал незамысловатый, но не без изящества. Параллельные улицы не обрывались дорогами в никуда, а скруглялись, перетекая змейкой одна в другую. Без тупиков и лишних закоулков, с аккуратными домиками за живыми оградами, и круглая рыночная площадь в центре, и маленький сквер над прудом на восточной окраине. Ну, пруд он, допустим, нарисует, а вот живые изгороди придется делать объемными. Много зелени, значит, много зелени. Принцип есть принцип! Отабек сказал это Юре, Юра спросил: — Это кусты клеить, что ли? А как? — Не клеить, — сказал Отабек, — но обозначить. Если ты мне поможешь с этим, я буду очень рад. Юра ответил, что за этим он и пришел. Он даже рассказал дедушке, что идет помогать Отабеку с макетом, и дедушка чрезвычайно обрадовался, что Юра, наконец, сделает хоть что-то руками, а то только компьютер да книжки, это не тот труд, который сделал человека из обезьяны. — Ты печешь, — сказал Отабек, усевшись на полиэтилен, сложил по-турецки ноги, чтобы не мешались, — это считается за работу руками. — Не в нашей семье. Деда у нас руками зарабатывает — это считается. — Юра посидел над разодранным на клочки поролоном и спросил: — Не мелко? Если я что-то не так буду делать, ты не молчи. Отабек обещал не молчать, потому что кровно в этом заинтересован, в том, чтобы макет получился, как надо. Он попросил Юру о том, что испортить невозможно — нарвать и испачкать. Вернее, покрасить. Нарвать поролон на кусочки и покрасить акварелью в зеленый. Это будут кусты. Юра справлялся отлично, и под разговоры о преимуществах физического труда над умственным и наоборот, сами домики у Отабека шли очень легко! Пришлось перебраться за стол, чтобы отчерчивать развертки на картоне, один за другим. Можно будет дать Юре вырезать, это тоже нельзя напортить. Когда заворчало в желудке, Отабек сосчитал готовое и испугался, как много успел, куда больше, чем запланировал. — Что? — спросил Юра, поглядев ему в лицо. — Что-то неправильно? Что может быть неправильно, подумал Отабек, когда ты здесь. Покачал головой. Сложил листы картона стопкой, потер натруженную карандашом руку. — И вот это, — поинтересовался Юра, разглядывая свои зеленые пальцы, — так и будет на полу валяться? — Какое-то время. Потом склеим дома, будут ещё и дома. Вот почему удобно жить одному. Всё зависит только от твоей собственной осторожности. На заготовки не наступит неосторожный сосед, и не плеснет на полуготовый макет кофе, и картон не окажется внезапно надорванным с одного края, и никто, конечно, не будет знать, как же это могло произойти. Здесь есть Юра, но Юра это другое, Юра отличный помощник, самому Отабеку понадобились бы лишние часы на покраску будущих кустов, а ему есть куда эти часы деть. Побыть с Юрой. Ближе, чем сейчас, когда они сидят напротив и у обоих уже затекли спины. — У меня Пётька мигом бы всё раскидал, — сказал Юра, когда они перебрались на кухню после того, как Отабек объявил, что запланированное на сегодня сделано и даже с переработкой. — Ты говоришь, он ленивый. — Он кот! Всё, что шуршит и незнакомо пахнет, должно быть уничтожено или хотя бы покусано. С Пётей Отабек виделся нечасто. Юра не приносил его с собой, потому что кот не игрушка и не финтифлюшка для умиления, он потом от недостаточно уважительного обращения может и напакостить. Но Пётя, бывало, выплывал в прихожую, когда Отабек поднимался за Юрой. Вспрыгивал на тумбочку и нюхал подставленные пальцы, и только тогда как будто бы узнавал: а, это ты, это тобой от Юрки всё время несет, ну гладь. Отабек многое ставил на то, что Пётя именно так и думал, и благодарил вселенную, что коты — животные не говорящие. Хотя Пётя порой выдавал: мяу. Но только под настроение. Юра говорил, животные похожи на своих хозяев, и Отабек соглашался, но не озвучивал, что характером Пётя, скорее, в Николая Алексеевича. Тот тоже говорил мало и только по делу, но смотрел на Отабека скорее одобрительно, а однажды и вовсе сказал, когда Юра в последний момент перед выходом забежал в ванную: у Юрочки никогда раньше не было друзей. Отабек потом спросил, правда ли это, и Юра буркнул, смутившись: ну а чё, они все какие-то стремные. А вот ты клёвый. Юра подвинул к себе чашку, подул на чай, пар пошел волной на сахарницу и растаял. Под ногтями у него осталось зеленое, будто он выпалывал грядки едкой и сочной травы, и Отабек запоздало подумал, что надо было дать ему перчатки. Юра не должен страдать за чужую учебу. — Извини, — Отабек поднял руки, повернул ладони тыльной стороной к Юре, показывая, что имеет в виду. — Это отмоется, правда. Юра с интересом рассмотрел свои руки в очередной раз и утянул с тарелки бутерброд с вареной колбасой. — Да ладно. Везде свои издержки. Я думал, такого уже нигде нет, в институтах, век технологий и всё такое. Клёво же! И я наконец-то пригодился хоть в чем-то. Считай, расплатился за репетиторство. Отабек поглядел на него с укором: что ты такое говоришь! — А что, — кое-как выговорил Юра, жуя, — всё по-честному! А то мне уже пиздец неловко. Отабек улыбнулся и покачал головой. — В таком случае, я принимаю в оплату больше, чем заслуживаю и ещё должен тебе. А теперь, — он кивнул на зеленые ногти, — ещё больше. Это было ещё в октябре. Юра ввалился с квадратными глазами и выпалил: — Я вообще ничё не понял! Другой язык на хуй! Спаси меня! И вывалил на стол, вбежав в кухню, две методички: «Теория вероятности и математическая статистика» и «Элементы аналитической геометрии и линейной алгебры». — Я думал, матрица — это древний фильм про Нео, а это ебучий пиздец! Чем больше эмоций Юра испытывал, тем крепче ругался, и тут, Отабек понял сразу, всё действительно серьезно. И матрицы они даже ещё не начали проходить, просто Юра пролистал методичку дальше и всерьез запаниковал. Как выяснилось, страницы, где цифр и символов больше, чем букв, Юру элементарно пугали, причем так, что он не мог толком сосредоточиться. Сидел и смотрел то в методичку, то на Отабека, а глаза всё больше и больше. И темнее. Как два колодца, поросшие тиной паники. — Я тупой, — выдал он, наконец. — Вовсе нет, — сказал Отабек, — просто ты много пропустил ещё в школе. И они вернулись немного назад, к программе одиннадцатого класса, а потом нагнали то, что Юрина группа уже прошла (и завалила почти в полном составе первую проверочную работу, по этому поводу он и задергался: меня отчислят из-за сраной математики!). Юра с тех пор называл Отабека то сенсеем, то гуру, и поначалу просто странно смотрел, а потом, когда стало можно, уже и не сдерживался, набрасывался и зацеловывал так, что у Отабека заканчивалось дыхание. А ещё говорят, лед и пламень, добро и зло, черное и белое. Технари и гуманитарии — вот истинное противостояние! Отабек не верил в притягивание противоположностей, но у них с Юрой и без того уже было так много общего, что эту разницу можно было как-нибудь пережить. Тем более, гуманитарный склад ума, технический склад ума — это такие штампы! Здорово же, что он может Юре в чем-то помочь. Юра говорил: это потому, что ты добрый, другой начал бы задирать нос и выебываться, кто тут самый умный, а кто убогий гуманитарий. Юра поковырял под ногтем зеленое и сказал, что не будет сейчас отмывать, предъявит дедушке настоящие рабочие руки. — Но вообще это он так, просто к слову ворчит. Так-то всегда говорил, чтоб мы с Милкой учились, чтоб не пришлось вкалывать до седьмого пота, чтобы нормально жить. Отабек ответил глубокомысленным: м. Родители напутствовали ему, что хорошо учиться нужно затем, чтобы исполнить свои мечты. — У тебя, — сказал Юра тихо, — по-другому, я понимаю. А я даже не знаю толком, чего хочу. Поступил, куда получилось, учусь, потому что надо, и деда расстроится, если вылечу. Хоть Милка его радует, она умная. Мила училась в институте международных отношений и учила итальянский. Юра говорил об этом с огромной гордостью, неумело спрятанной под раздражение: всю квартиру стикерами обклеила, я сам скоро этот ебучий итальянский выучу! Отабек придвинулся, протащив кружку с чаем за собой, отпил и сказал, глядя на Юру поверх керамического края: — Вообще-то я планирую спроектировать мегаполис будущего, но видишь, — он кивнул назад, в комнату, — чем пока приходится заниматься. Всему своё время. Хорошо учиться сейчас — определенно не пустая трата времени. Юра позволил взять себя за руку. Отабек поднес её к губам, поцеловал около зеленых ногтей. Юра с улыбкой выдохнул, подался вперед, и они встретились теплыми от чая губами и посидели так, пока Юра не спросил, касаясь носом носа: — Что, прям реально город будущего, с парковками на крыше? — Да. — И комнатами-капсулами? — Возможно. — И с подвесными садами? — А вот это обязательно. Юра довольно хмыкнул, и напал на Отабека мягко и быстро, как кот. Прижал к спинке, крепко держа за плечи, и вторгся языком в его приоткрытый рот.