Когти амура

Чайный пакетик вынырнул из кипятка, как тюлень из-под льдины. Отабек ложкой вернул его обратно, прижал, вверх поднялись пузырьки воздуха, и вода окрасилась ровным оттенком. Отабек отрезал дольку лимона, но оставил пока лежать на доске. Когда чай хорошо заварится и станет правильного чайного цвета, приятно будет наблюдать, как этот цвет меняется от лимона, светлеет. Отабеку это напоминало рассвет: кругляш лимона — солнце, чай — полотно ночного неба, и вот они встретились. Он подергал за нитку, вода окрасилась гуще. И вечер за окнами стал совсем густым. Отабек подошел к окну, уперся бедром в подоконник. В домах напротив повсюду зажглись окна, и желтых прямоугольников было уже на порядок больше, чем черных. Идиллическая картина спального района, когда смотришь, и кажется, что на каждой кухне сидит счастливая семья. Этой иллюзией лучше подменять то, что творится на кухнях на самом деле, чтобы не потерять окончательно веру в человечество. Наверняка полно окон, за которыми такие же одиночки как Отабек пьют свой поздний чай. И тоже думают, что за окном Отабека уют и счастье. Или смотрят этажом выше, где всё это действительно есть. Дедушка, внуки и ленивый кот. Отабека как-то звали на ужин, он сам отказался, ну и нечего теперь из себя строить. Он вытащил пакетик, размешал сахар и выключил в кухне свет, уходя. Юра сегодня не приходил. Вернее, прибежал, поцеловал Отабека на пороге и сказал, что не может сегодня на весь вечер и даже на полчаса, извини, надо дедушке помочь, и Милка сегодня допоздна в институте, надо приготовить ужин, а у него самого завтра одни лекции, так что готовиться не надо. — Я завтра приду, ладно? Не обижаешься? — Нет, — сказал Отабек честно. Какие тут могут быть обиды. Они взрослые люди, так бывает, что не получается провести время вместе. Многие, те, кто не живут через два лестничных пролета друг от друга, видятся куда реже, и уж тем более куда реже остаются наедине. Отабеку не на что жаловаться. Юра прищурился и переспросил: — Точно? — Я буду скучать, — сказал Отабек. — Я напишу! — горячо пообещал Юра. — Лучше писать, потому что… Ну, деда не подслушивает, но слышно всё, ты понимаешь. — Я понимаю. Переписываться даже лучше. Переписку можно перечитать. Перед сном, когда Юра уже уснул и не отвечает. И можно сначала поискать ему новых котов, чтобы он порадовался с утра, а потом перечитывать то, что он написал, когда был уже сонный и оттого ещё более смелый, чем обычно. О некоторых вещах они только переписывались, но пока не обсуждали вслух. Отабек только как-то сказал, когда они лежали, обнявшись, ленивые после ужина: — Мы никуда не торопимся, но если ты хочешь, я буду рад. Мы можем совсем этого не делать, мне и так всё нравится. Юра спрятал нос между плечом Отабека и подушкой и прошипел, как загнанный в угол кот: — Блин, не надо об этом. Хоть бы свет выключил, а! Бля, не делай так больше. Даже уши покраснели, стали яркие, как запрещающий сигнал светофора. Отабек погладил его по волосам и подумал, что Юра, конечно же, очень смелый, но смелость его, как лестница, и он восходит по ней по ступеньке. Пока их ступеньки: руки и рот. У Юры был восхитительный рот. Горячий и мокрый. И острые зубы. Отабек, отпив чаю, поморщился. У него самого тоже не сразу всё получилось, но Юра терпел, только стискивал ему стриженое за ушами, шипел, дергался, вытягивал напряженные ноги, но тут же забывал обо всем, когда Отабек обхватывал губами головку и вел осторожно по стволу вниз и снова наверх, чтобы обвести языком. Они учились друг на друге целый вечер, и у Отабека потом болел рот. Он, сам в этом не признаваясь, спросил, не болит ли у Юры, но тот буркнул что-то неразборчивое, а на другой вечер захотел опять, и всё получилось уже куда бодрей. Особенно у Юры, хотя Отабек тоже очень старался. Особенно старался не смеяться после того, как Юра сказал: — Впервые вижу так близко чужой член. А ты? Он выдал это с таким полудетским восхищением, что Отабек никак не мог собраться и приступить, гладил член рукой и улыбался в сторону, пока Юра не собрался всерьез обижаться. Член у него был очень приятный, не только на ощупь, но и на вкус. Ровный, с нежно-розовой головкой. Такой белый. Отабеку невольно думалось, что ему холодно, и очень хотелось согреть. Спрятать во рту и гладить пальцами поджавшуюся мошонку. Юра кусал губы, вздыхал осторожно, а потом разводил ноги, чтобы Отабек погладил и там. Отабек мочил пальцы слюной и гладил. Сверху. Осторожно касаясь, едва-едва надавливая. Не чтобы проникнуть, а просто, чтобы Юра почувствовал — и Юра звучал уже громче, кусая предплечье, и скоро кончал. Отабек слизывал остатки с головки под Юрины вздохи, а однажды взял его под колени, поднял, развел ещё шире и поцеловал чуть расслабленный вход. Просто так. Захотелось вдруг. Без языка, одними губами, но Юра возмущенно вскрикнул, вырвался, спрятался под одеялом и сверкал оттуда распахнутыми глазищами. — Ты что?! — Просто так. Извини, я не спросил заранее. — Ты… Ты… — Он таращился, и Отабек подумал, что скажет сейчас: ебаный извращенец, но Юра не сказал, а спросил: — Зачем? Блин. — А потом, не дождавшись ответа, потому что Отабек не понимал, что ответить кроме уже сказанного, шепнул: — А можно я тебе тоже? Отабек никогда не краснел, как краснеют все люди, как краснеет светлокожий Юра — быстро и до самых корней волос, но у него загорелись скулы и уши. Он подышал, поглаживая Юру по бедру, и невнятно ответил, что если Юра правда хочет, то конечно. Но не сейчас. Сейчас же они уже всё, закончили. Отабек улыбнулся в чай, поймал зубами лимон и, жуя, проверил сообщения. От Юры не было, но писал однокурсник, спрашивал, не поделится ли Отабек конспектом по истории архитектуры. Конспект Отабек уже отдал на растерзание — на самом деле под клятвенные заверения относиться, как к средневековому свитку, но как будто таким обещаниям можно безоговорочно верить, — так что со спокойной совестью ответил, что конспекта сейчас нет, а там не исключено, что он пойдет по рукам. Исключено, завтра он его заберет, но жить куда спокойнее, когда другие думают, что поиметь с тебя нечего. Отабек открыл диалог с Юрой, подержал пальцы над клавиатурой, закрыл. Сказал, что напишет сам, значит, напишет, незачем дергать. Свернул браузер, открыл последнюю лекцию по колористике. По колористике светил твердый автомат, но не надо наглеть, надо знать предмет, по которому освобожден от экзамена, иначе это читерство. Нашел абзац, на котором остановился до ужина, устроился поудобнее, чтобы не затекала спина, и сказал: н-да. Погас свет. С того вечера, как они с Юрой ловили Пётю у мусоропровода, такого не случалось ни разу. Юра говорил, что вот раньше выключали часто, строили магазин по соседству, и от чего-то там выбивало свет во всех окрестных домах, а теперь что, ну вырубят раз в полгода, соседки-пенсионерки сразу трезвонят в электросеть и жалуются, что пропускают вечерние сериалы. — Пиздят, — рассказывал Юра. — Щас все с детьми-внуками живут, всё можно посмотреть на компе. Деда у меня шарит, включить-выключить, найти что надо — без проблем. Это так, от не хер делать, надо же нервы помотать людям. А потом деде звонят, что, Николай, не волнуйся, скоро будет свет. Полгода с прошлого раза ещё не прошло, а телефона электросети у Отабека не было, а то бы он, конечно, уже звонил. Зимой всё отчего-то не так. Не как летом. Летом открыто окно, и доносится уличный шум, и можно выйти на балкон и поглядеть, как мерцают, подсвеченные фонариками, чужие окна. Зимой на балкон не выйдешь. Можно, но холод загонит назад. И тишина при закрытых окнах вязкая и гнетущая. Ощутимая тишина. Отабек прислушался — наверху не вскрикнули возмущенно, ничего не уронили, не передвинули. Может, Юра уже уснул? Рано для него, но мог устать, наесться за ужином, да просто сесть с дедушкой посмотреть скучный фильм и выключиться сразу после титров. Телефон осветил потолок, свет рассеялся по комнате, слившись со светом от ноутбука. Отабек встал, подхватил кружку со стола, допил одним глотком чай. И что дальше? Ничего, сказал он себе. Что тут дальше сделаешь? Зарядки на ноуте хватит, читай свою лекцию, как собирался, а потом ложись спать. Да. Да, правильно, только надо налить ещё чаю. Он извел полкоробка спичек, прежде чем зажег конфорку. Бракованные какие-то. Огонек вспыхивает и гаснет. Отабек купил упаковку сразу после прошлого перебоя электричества, и ещё диодный фонарик. Свечку тоже купил. Положил, кажется… куда же он её положил? Сентябрь был словно в прошлой жизни. И в той жизни не было Юры. Ужасные были времена. А свечку он положил в шкафчик. Отабек пошарил, светя себе телефоном, нашел длинную парафиновую свечу. Потыкался, куда бы её пристроить, решил, что креманка сойдет. Зажег фитиль, накапал на дно креманки воска и прилепил свечку. Погасил телефон. Кухня стала совсем незнакомая, Отабек быстро снял телефон с блокировки. Нет, он дитя электронного века, а вот этот средневековый свечной дух… Нехорошо от него. Сквозь темноту слабо пробивались какие-то звуки. Из подъезда, подумал Отабек, наверняка соседи повыходили спрашивать друг у друга, что случилось, кто уже позвонил и узнал, когда дадут свет. Надо выглянуть. В прошлый раз он выглянул, и не пришлось сидеть в темной квартире. Вряд ли Пётя снова сбежит, дурак он, что ли, сбегать в холодный подъезд, но мало ли что ещё может случиться. Отабек подошел к двери, но голосов не расслышал, и двери нигде не хлопали, а звук как будто бы был. Не то кряхтение, не то скрип, очень-очень тихий. В квартире. По рукам табунами побежали мурашки. Отабек почувствовал, что вот-вот, секунда-другая и у него, как в страшных книжках, волосы встанут дыбом, даже на затылке, недавно выстриженном. Медленно, так, чтобы прихожая не сразу вплыла в поле зрения, Отабек повернулся, поднял руку с телефоном, как с крестным знамением, и осветил вешалку и две двери, в открытую комнату и в запертую на ключ. Хозяйка ни разу её при нем не открывала, как сказала сразу при составлении договора аренды, что там хлам, так и придерживалась этого. Почему не вывезти бесполезный, минимум по полгода не нужный хлам и не сдавать квартиру нормально, как двухкомнатную? Зачем терять столько денег, если там не?.. Телефон разразился мелодией, словно громом. Отабек чудом сдержался, хотя рука дрогнула и едва рефлекторно не зашвырнула его подальше. — Мумифицированная бабка тебя там ещё не съела? — весело спросил Юра. Отабек привалился к двери спиной, и громче Юры слышал в ушах своё сердце. — Отабек? — спросил Юра уже серьезно. — Привет, — выдавил из себя Отабек, — я думал, ты спишь. — А. А я жду, когда ты позвонишь, а ты нет и нет, думаю, может, сам спишь, потом думаю, не, не может быть. Слушай, это, похоже, надолго, теть Вера звонила, с третьего этажа, что-то там где-то выбило, может, и до утра не включат. — Прекрасно, подумал Отабек. Восхитительно. — Ты как? — У меня, — сказал Отабек через паузу, — есть свечка. И фонарик. — И нервный тик. — И телефон заряжен. Юра спросил с подозрением: — Точно? Отабек сказал: — Да. Сердце понемногу унималось, стучало уже не под горлом, а под ключицами. С Юрой всегда спокойно, просто говорить с ним, просто слышать его, никто и ничто не одолеет, когда Отабек рядом с ним. А Юра ведь совсем рядышком. Ну какой здесь высоты потолки, два пятьдесят, два семьдесят? А дальше Юра. Может, он так же стоит в коридоре, чтобы не беспокоить дедушку в комнате, прямо у Отабека над головой. — Юр, — спросил Отабек, думая об этом, — ты где? — Да вот уже выхожу. Сейчас. Если тебе так спокойней, не отключайся. Отабек вскинулся, отлип от двери. — Что? Юр. Юра, не надо, я в порядке. — Я слышу, в каком ты порядке. Всё. Открывайся. В трубке воцарилась тишина, а наверху тут же щелкнул замок. О господи. И вот что теперь? Позор! Юрины шаги, едва слышные, потому что ходил он, как кот, раздались на лестнице, Отабек отложил телефон на прихожку, защелкал замком, а когда открыл, Юра уже стоял за дверью. — Юр, — сказал Отабек, закрывая за ним, — зачем? — Затем, что ты темноты боишься, и я тебя тут самого не брошу. — Да с чего ты взял? Юра поглядел, скривив рот. Не презрительно, а с выражением «не рассказывай мне сказки, я всё знаю». А я не боюсь, подумал Отабек. Правда. Темнота всегда разбавленная: фонарями на улице, ноутбуком в комнате. Даже если он выключен на ночь — зеленым горит лампочка. И ещё, оранжевым — на выключателе. Темнота не абсолютная, и, главное, знаешь, что достаточно протянуть руку, чтобы вернулся свет. — Что ты дедушке сказал? — спросил Отабек. Вот так выскочить поздним вечером — это надо же дома как-то объяснить. — Правду сказал, — невозмутимо ответил Юра. — Что я к тебе, потому что одному в темноте торчать стремно. Деда одобрил. Да ты не парься, Милка уже дома давно, он там не сам, тем более щас уже спать ляжет, наверно, со скуки. — Не стоило, — сказал Отабек тихо. Как-то это совсем неловко. Приятно, но неловко, потому что Юра не должен, потому что это Отабек должен был позвонить и спросить, не страшно ли ему и не нужно ли что-нибудь, свечка или фонарик. — Блин, ты не рад, что ли? Отабек встрепенулся: — Я рад! — Ну и всё. Ноутбук из соображений энегосбережения погас. Отабек спросил: — Зажечь свечку? Одному со свечкой неуютно, а вдвоем — совсем другое дело. — Да не, — ответил Юра, — зачем? Подошел вплотную, положил ладони Отабеку на щеки, нашел большим пальцем губы. Отабек прихватил палец губами. Юра вытянул шею, поцеловал уголок рта, приоткрыл рот и прижался, мазнул языком. Отабек послушно открыл рот шире. У Юры был вкус зубной пасты, и пах он мылом и чистотой. Уже ложился, подумал Отабек, искупался и собирался в постель, а пришлось одеваться и идти сюда, к нему. — Ты подождешь? — спросил Отабек. — Я ещё не был в душе, я быстро. Юра обнял его за спину, отстранился, взял за руку и потянул за собой. Диван Отабек не складывал с утра. Макет доклеен и стоит готовый, места хватает, так что можно пока не заморачиваться сборкой-разборкой мебели. Только расправлял простыню и одеяло с утра, и застилал сверху пледом, чтобы комната не выглядела неряшливо. — Давай потом, — шепнул Юра. — После. Чего ходить по два раза. Отабек напряг руку, потянул на себя, и Юра весь подался следом. Отабек развернулся, закружив его за собой, нащупал ногами край дивана, но не рассчитал немного и хлопнулся на него слишком резко, а Юра, так и не отняв руки, упал на него. Рассмеялся вслед за Отабеком, и сел сверху. Отабек затащил ноги на диван, пошарил рукой в поисках подушки, не нашел. А Юра уже снял футболку с себя и принялся стягивать с Отабека. Отабек задрал руки, позволил себя раздеть, а потом взял Юру за бока, дернул плед со свободной стороны дивана и перекатил Юру на одеяло. Тот уже выпутался из штанов и всего остального, белая задница мелькнула в темноте, когда Юра нырнул под край одеяла, и Отабек снова вспомнил давнюю ассоциацию с привидением. Юра такой же белый, только из плоти и крови, и очень теплый под одеялом. Жаркий и жадный. Отабек набросился на него, рыча. Поцеловал в шею, плечо, провел языком по ключицам. Черт, надо же так соскучиться за один вечер. — Юра, — промычал он, целуя его за ухом, — я без тебя не могу. Юра шумно дышал. Застонал длинно, когда Отабек, целуя ему соски, взял член в кулак и прижал к своему. Юра стонал, дергаясь, потом вывернулся с тихим: — Подожди. Толкнул Отабека в грудь. Отабек послушно лег на спину, согнул ноги в коленях и напряг до дрожи, когда Юра устроился между ними, накрылся одеялом, чтобы им обоим было не холодно, и взял головку губами. Он сосал с упоением, держа Отабека за бедра, царапал ногтями живот и урчал, как кот над сметаной, проводя языком по мошонке. Отабеку вспомнилось его робкое: а можно я тебе тоже? Сейчас? В голове шумело. Юра погладил языком под мошонкой, намерился скользнуть ниже, но Отабек опомнился, напрягся и не дал. Откинул одеяло. — Юра, нет. Я не ходил в душ. — На этой неделе? Бля, не начинай, я знаю, что ты по два раза в день весь намываешься. — Отабек молчал и смотрел на ореол его растрепанных волос, Юра выдохнул: — Просто не хочешь? — Хочу. Если ты подождешь. Я быстро. Юра взял его за член — Отабек резко выдохнул сквозь сжатые зубы — и ответил: — Нет уж. — Провел по стволу, встал на колени, погладил и свой член тоже, с усилием отвел от него руку и спросил: — А не ртом можно? Отабек растерялся. Сколько раз он думал об этом, сколько раз смывал мысли об этом со стенки душа или выбрасывал вместе с салфеткой, но… сейчас? — Юр, у меня даже презервативов нет. Не говоря уже о смазке. Но можно, наверное, было бы потерпеть или заменить чем-то? Кремом? Есть растительное масло, но это явно не то. Юра переспросил: — Что? — Хохотнул слишком резко, возбужденно: — Да нет! Я такой дурак, по-твоему? И показал, что имеет в виду. Тщательно, так, что слюна поблескивала даже в темноте, облизал пальцы. Поднес их, мазнув ребром ладони по головке — Отабека от этого сладко подбросило — ко входу. Тронул мокрым пальцем и погладил. Смотрел внимательно, дыша приоткрытым ртом. — Только один, — шепнул Юра. — Пока света нет. Отабек приподнял бедра. Интерес, подгоняемый возбуждением, брал верх. Это просто палец. Тонкий Юрин палец. Что может быть приятнее? Юра склонился и снова вобрал головку в рот, обвел языком, поднял и ещё раз облизнул пальцы. Воздух холодил намоченный слюной вход, но его вскоре снова накрыли пальцы, и один, настойчивее других, ввел самый кончик, а потом немного ещё, до первой фаланги. Отабек со стоном подался в Юрин рот, а когда опустился, палец вошел глубже. Отабек делал это себе. Просто так, из любопытства, ещё до Юры, и ему нравилось. Может быть, не так часто, как обычное передергиванье, утром, чтобы избавиться от ночных мыслей, или вечером, чтобы лучше уснуть, но иногда — да. Один палец — а ощущения ярче. Юрин — совсем другой. Отабек лежал, разведя колени, дышал в такт движениям Юриной головы, и чувствовал, как смелеет Юрин палец в его заднице. Хочу ещё один, подумал Отабек, сжимая зубы, чтобы не выстонать это, хочу, чтобы ты трахнул меня двумя пальцами, а потом членом, Юра, господи, мальчик мой. Дернулся, когда язык снова прошелся по уздечке, и кончил так, словно не кончал за этот месяц ни разу. Юра поднялся на колени, облизываясь, сплюнул на ладонь слюну и сперму, обхватил свой член и стонал, едва не срываясь на крики, и кончил через полминуты Отабеку на член и живот. — Охуе-еть! — Согласен. — Ты… — Юра поднес пальцы к лицу, осмотрел, словно мог разглядеть в темноте что-нибудь, Отабек очень надеялся, что видеть там нечего. — Ты как? Не больно. — Нет. Очень приятно. Сумасшедше, чертовски приятно, когда ты вот так. Хочу, чтобы ты тоже это почувствовал. — Ты стонал, — сказал Юра с усмешкой. — Ты так обычно не стонешь, сквозь зубы только, а тут прям… Охуенно. Мне прям руку хотелось в тебя засунуть. Блядь. Что я несу, прости. Это от расслабона. Я клёво кончил. А я, подумал Отабек, тебе даже не помог, ты всё сам. Буду должен. Юра переступил коленями и рухнул набок, прижался Отабеку виском к плечу и спросил: — Насчет презиков ты серьезно? — Да, лучше с ними. И со смазкой. — Бля, я не об этом. Ну, в принципе, серьезно? — Если ты захочешь. Может быть, не сейчас, но… — Я понял. Юра улыбался, Отабек чувствовал это, его губы на своей коже, и улыбнулся сам. Погладил его по голове и сказал: — Я люблю тебя. Юра поднялся на локте, потянулся, подставил губы, Отабек поцеловал его и сказал: — Я немного запаниковал, решил, что ты хочешь сейчас, и не мог придумать, что использовать вместо смазки. Чем-то же раньше пользовались. Маслом? У меня только подсолнечное, даже оливкового нет. Юра упал на спину и хохотал, дрыгая в воздухе ногами. Отабек сел, прижал руку к животу, но сперма всё равно уже потекла, Отабек собрал её ладонью, как мог, и шикнул: — Тише. Твои же услышат! Они же не настолько громко вели себя, чтобы их услышали раньше, правда? Очень хочется верить, что так. Юра закусил угол подушки и кивал, икая и всхлипывая от хохота. Остаточное после оргазма? Бывает. Отабеку часто тоже хочется улыбаться, будто бы все мышцы разом расслабились, и лицевые тоже. — Юр, ты в порядке? Юра поднял голову и выстонал: — Масло? Серьезно, блядь, масло? — Ну… — смутился Отабек. — Говорю же, я растерялся. — Масло, — Юра всхлипнул, утер слезы и слюни с лица. — Масло для жарки. Чтобы жарить. Чтобы… Еба-а-ать! Отабек лег сверху и накрыл Юру собой, чтобы тот смеялся ему в плечо, а сам бессовестно ржал в подушку.