***
Уже минут сорок Фэр слушала крики Энеаса Арайя, во весь опор скачущего по её кабинету. Будь неладен этот тип! Чёртов стилист не затыкался, требуя то адвоката, то президента, то кофе и ванну с мятой и мелиссой, а то и цианида, будучи «не в силах выносить такие муки». — Где это видано, чтобы меня, Энеаса Арайя, лучшего стилиста всей планеты, арестовали на собственном дне рождения! Караульчик! Кошмарчик! Катастрофочка! Яду, яду мне срочно! Я этого не переживу! Я буду жаловаться! Я найду на вас управу! — визжал он, срывая голос. — Сеньор Арайя, может вы сядете? — Сесть, милочка, я всегда успею. Где мой адвокатик? — Я имела ввиду, сядьте в кресло, — обречённо вздохнула Фернанда. Похоже, выспаться сегодня не получится. Хорошо, что народ из клуба в полицию не повезли — отпустили под подписки о невыезде. Девушка, которая упала в обморок, оказалась светской львицей Сандрой Вэйс. Её доставили в центральную больницу, где врачи живо определили — у пациентки передозировка веществами рода амфетаминов. Получается, в клубе действительно кто-то торговал наркотиками, и Джерри Анселми был не единственный, кто их принимал. Но с него, как с гуся вода. Фернанда была убеждена: он и является наркодилером. Пока Энеас Арайя бесновался, Джерри, закинув ногу на ногу, сидел в кресле и невозмутимо разглядывал листок с фотороботами преступников. На фоне бешеного стилиста его непробиваемость изумляла. Энеаса же арестовали по его вине. Если б он не требовал наручников со стразами и лимузин, его бы вызвали повесткой. — У меня уже причёска повисла! Взгляните что у меня на голове! Это же жуть! Мне пора делать укладочку, а я торчу здесь! Я не могу ходить с такой мочалкой, я же Энеас Арайя! А если меня кто-нибудь увидит? — Энеас схватился за голову, портя причёску окончательно. — Это же катастрофище! Как дальше жить?! — Сядьте уже, в конце концов! — рявкнула Фернанда. С кресла Джерри раздался смешок. Мерзкий тип! Ему грозит срок за торговлю наркотиками, а он хихикает. — Эни, может, ты послушаешь, что предъявит тебе мисс инспектор? — лениво бросил Джерри. — Она ведь дама изобретательная и в высшей степени любезная. — Ах, лапочка, я, конечно счастлив, что тебя тоже арестовали, — выдал Энеас, косясь на Джерри вполглаза, — но я не понимаю, как можно быть спокойным в комиссариате?! Мы тут сидим, как уголовнички. С маньяками и то лучше обращаются! Это же апокалипсис! А тебе хоть бы что. Детка, это улёт, ты просто космос! Джерри безразлично пожал плечами. «Точно этот Энеас какой-то неправильной ориентации», — подумала Фернанда. Она впервые слышала, как мужчина называл другого мужчину «лапочкой» и «деткой». И второй принимал это как данность. Ох, уж этот загадочный мир шоу-бизнеса! — Я гляжу, вы, сеньор Арайя, решили, что я буду возиться с вами до утра, — отчеканила Фэр. — Если вы не прекратите протирать в моём полу дыры и не сядете в это кресло, — она ткнула пальцем в кресло напротив, — я отправлю вас в камеру. — О, святые Дольче и Габбана, только не это! Атас! — Энеас мигом рухнул в кресло.— Ах, как я устал! Мой день рождения, начавшийся так шика-а-арно, превратился в жутики! — он обмахивался рукой, как веером. — Мне не хватает воздуха. У меня слишком хрупкий организм, чтобы провести остаток жизни в тюрьме. За что вы так со мной? Что я сделал? Разве быть Энеасом Арайя — преступление? Почему вы хотите запереть меня в тюрьму навсегда?! — Сеньор Арайя, никто вас не собирается запирать. Вас сюда пригласили, как свидетеля. Но если вы не уймётесь, я вас посажу в камеру. Я гляжу, вы туда рвётесь. Он вытаращил глаза, серые, как пепел. — Как свидетеля? — Именно. — Ай! Ай, какая прелесть! — из груди стилиста вырвался вздох облегчения, и он подпрыгнул в кресле. — Милашка, что ж ты раньше не сказала? Я ж весь извёлся. Я же чуть все ноготочки себе не обгрыз. Думал ну всё, Энеас Арайя, ты попал, как тараканчик под тапочек. — Я уже битый час пытаюсь до вас это донести. Если вы не умолкните, я посажу вас в камеру за издевательство над инспектором полиции, — пригрозила Фернанда. — Ах, ладно, ну всё, молчу! Называй меня просто Эни, милашка! А можно мне водички? — Можно. Только я вам не милашка! Я инспектор Ривас! И нечего мне тыкать! — в ответ на эту реплику Джерри фыркнул. Раздувая ноздри, Фэр налила воды из графина и протянула её стилисту. — Водичка у вас — жесть! — заявил Эни, осушив стакан до дна. — Отрава! Поди нефильтрованная. В конце концов, Фернанда сняла с него показания. Энеас уверял: он ничего о наркотиках не знает и удивился, что Фэр подозревает Джерри. — Ну что вы, милашка инспектор, вы ошибаетесь! Я знаю Джерри Анселми, я работаю с ним и его командой уже несколько месяцев. И я не замечал, чтобы он принимал что-то такое, плохое. Он даже не курит. И вообще он мяу и я от него тащусь! Я думаю, крошка инспектор, вам надо поискать своего преступничка в другой канавочке. А ещё вам не помешало бы сменить имидж, хотя… Эту тираду прервал тихий, кошачий хохот Джерри. Фэр еле удержалась, чтобы не стукнуть его. — Сеньор Арайя, подпишите показания и можете быть свободны, — решила закончить Фернанда с этим шоу. — Если вы нам понадобитесь, мы пришлём повестку. Радостный Энеас расписался под показаниями, даже их не читая. — Я правда могу идти домой? — Вы можете идти домой, сеньор Арайя. — О, святые Армани и Валентино, спасибиссимо! — возопил он, вскакивая на ноги. И переключился на Джерри. — Надеюсь, детка, мы скоро увидимся. Если тебя не посадят. А если посадят, я буду тебя навещать и делать тебе шикарненькие причёсочки. Счастливенько! Бай-бай! Поймав суровый взгляд Фернанды, Эни подхватил вещички и ретировался. — Ну? — переключилась Фэр на Джерри. — Сеньор Анселми, вы будете давать показания или нет? — Мистер Анселми, если можно, — исправил он вяло. — Ненавижу слово «сеньор»! Я от него отвык и не жажду привыкать обратно, дорогая инспектор… эм-м-м… — Ривас. Фернанда Ривас. — У меня плохая память на имена, но ваше я запомню. И не думайте, что раз я певец, то глуп. Я прекрасно знаю свои права. Во-первых, вы не предъявили мне обвинений. Следовательно, держите меня тут незаконно. Во-вторых, я не стану давать показаний без моего адвоката. В-третьих, я имею право на телефонный звонок. Так что? Где мой звонок? — Сейчас нет, — обескураженно отрезала Фэр. Она действительно рассчитывала на его юридическую безграмотность. Все эти звёзды шоу-бизнеса не умнее табуретки. Но, похоже, она нарвалась на исключение. Чёрт возьми, так хочется найти его слабое место, сбить с него спесь. — Что значит нет? Это нарушение моих прав, — Джерри скрестил руки на груди. — То и значит. Позвоните завтра, когда починят телефон, — выкрутилась Фернанда. — Сегодня это невозможно, у нас обрыв телефонного кабеля. Джерри закатил глаза, откидываясь на спинку кресла. — Вы надо мной издеваетесь, мисс? Век у нас двадцать первый! Я и не помню, как выглядит стационарный телефон, и забыл как им пользоваться, — он негромко рассмеялся, давая понять: это шутка. — Верните мои вещи, и я позвоню со своего смартфона. — Нет, — покачала головой Фэр, — личные вещи вам отдадут, когда вы покинете комиссариат. Но это будет нескоро. Торговля наркотиками — серьезная статья. Это вам не колбасу украсть в супермаркете. Так что вы влипли, Джерри Анселми! Он так захохотал, что Фэр вздрогнула. — И что же смешного я сказала? — Там, в клубе, я решил, что вы недожурналист. А вы, оказывается, недополицеская, — он прищурился, кольнув её взглядом. — Но я не буду оправдываться. У меня презумпция невиновности. Это вы должны доказывать, что я виноват, а я без адвоката и слова скажу. И подожду извинений. — Мне? Извиняться перед вами? А-ха-ха-ха-ха-ха! Не думайте, что выйдете сухим из воды. Хоть двести адвокатов у вас будет, я поймаю вас, как кошка рыбку. — Вау! Да вы поэтесса! — Джерри поднялся с кресла. Провёл рукой по волосам, зачесав их назад. Через стол наклонился к Фернанде. — Эта голубоглазая кошка, верно, не разбирается в рыбе, — шепнул он заговорщически. — А рыбка бывает разная. Есть анчоус, есть лосось, а есть рыба Фугу. — Фугу — это вы что ли? — ухмыльнулась Фэр. — Не исключено, — сверкнул он улыбкой. — Фугу может стать деликатесом, а может и убить в восьми случаях из десяти. Это как повезёт. — Вы угрожаете инспектору полиции? — наморщила лоб Фернанда. — Не угрожаю, констатирую факт. Когда вы прикусите себе язык, жалея обо всём, что мне наговорили, будет поздно. Верю, что по окончании этой нелепой ситуации, я больше вас не увижу. Где там капрал? Я хочу в камеру, вы мне надоели! — Не волнуйтесь, мы не увидимся раньше, чем лет через пятнадцать. За торговлю наркотиками меньше не дадут! — ужалила Фэр. Но он уже не слушал — распахнул дверь в поисках ближайшего полицейского. — Капрал, будь любезен, отведи меня в мои апартаменты. Эта дамочка меня утомила! Но с утра я вернусь и высосу вам мозг, мисс инспектор, имейте ввиду, — бросил он напоследок. — Поглядим, как ты запоёшь утром, рыба Фугу! — с ехидством сказала Фэр пустому креслу.Глава 5. Рыба Фугу
29 января 2018 г. в 22:38
Певец взгляд Фернанды усёк. Резко поставив стакан (льдинки зазвенели внутри), он надменно вскинул голову.
— А в чём, собственно, дело, мисс? — спросил он лениво, как сонный гепард. — Чем вас так заинтересовала моя персона, что вы пялитесь, будто у меня три глаза и четыре уха, м?
Слово «мисс» Фернанду царапнуло, напомнив ей о чём-то далёком, живущем в прошлом.
— Я видела, как вы пели, — натянула она любезную улыбку. — У вас красивый голос. И вот, пью я себе коктейль, и вдруг вы садитесь рядом. Я и заинтересовалась. Вы должны бы привыкнуть к вниманию.
— Смотря к какому, — хитро склонил он голову на бок. — Порой кидаются на шею или под колеса авто с визгом: «О! Джерри! Джерри, я тебя люблю!», — он негромко рассмеялся. — Или ты выходишь из дома, а у порога спят фанаты. Такое внимание мне знакомо. От него не спрячешься. Поэтому меня удивило и даже насторожило, что вы, сидя рядом, не выпрашиваете автограф или фото. Это странно.
— По-вашему я смахиваю на фанатку? — вспылила Фэр. — Да я вас впервые вижу! Автографы оставьте при себе, я в них не нуждаюсь. Мне понравилось, как вы пели, и я сделала вам комплимент. Вот и всё.
Фернанда мысленно боролась с закипающим гневом. Этот самоуверенный нарцисс начинал её раздражать. Вот бы защёлкнуть наручники на его изнеженных ручках! Мигом бы улетучился весь его пафос. Но нельзя торопиться — она спугнёт более крупную дичь. Неизвестно, откуда красавчик взял наркотики: торгует или купил для себя. Поведение его после приёма таблеток не изменилось, а ведь экстази превращает человека в неандертальца — это всем известно.
— Представляю, как напрягает такая популярность, — изобразила сочувствие Фэр.
— Эм-м… не скажу ни да, ни нет, — молвил он, играя льдом в пустом стакане. — Сначала это, ох, нравится. Поощряет твоё Эго. Приятно, когда тебя боготворят, возносят на пьедестал. Но потом это начинает мешать. Ты живёшь, как в стеклянном кубе. За твоей жизнью, чувствами, ошибками наблюдают круглосуточно. Журналисты охотятся, чтобы взять интервью. Папараццы — в надежде урвать фото поскандальнее. Фанаты — в зависимости от степени их фанатизма, одни за автографами и поцелуями, а другие и за большим, — Джерри театрально распахнул глаза, изумрудно-зелёные, под цвет платья Фернанды.
И девушка подумала: таких глаз в природе не существует. Цвет чересчур редкий, чтобы быть натуральным.
— Кстати, меня зовут Фернанда. Фернанда Ривас, — представилась она.
— Джерри Анселми, — сверкнул он улыбкой профессиональной суперзвезды. На щеках заиграли ямочки, смягчив острое, с выраженными скулами лицо.
— А это псевдоним или настоящее имя? — Фэр старалась быть непосредственной. Но её приёмы потерпели фиаско.
— А это интервью или допрос? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ах, нет! Просто я любопытная от природы, — она похлопала глазами, кося под дурочку. — Имя «Джерри» в наших краях не встречается. Ведь это американское имя?
— Вау! А что, в странах третьего мира нынче запрещено носить американские имена? — зубоскалил Джерри, не повышая голоса и на четверть тона. — Надо же, я не жил тут восемь лет и не думал, что всё так плачевно. Раньше можно было именоваться хоть осьминогом.
— Значит, вы аргентинец?
— Допустим. Но я много лет жил в Нидерландах.
— Хм… а почему вернулись?
— А как называется ваша газета, мисс? — парировал он.
Этот неожиданный вопрос поставил Фэр в тупик.
— Я вас не понимаю.
— Понимаете. Думаю, я нарвался на молодую журналистку, падкую до сенсаций, — негромко рассмеялся Джерри.
— С чего вы взяли, что я журналистка? — ухмыльнулась Фернанда. Нет, он её не поймает, кишка тонка.
— А это очевидно. Причём, журналистка неопытная. Видимо, очень хотите популярности. Но ваши потуги косить под случайную собеседницу шиты белыми нитками. Вы ведёте диалог, задавая стандартные вопросы, на которые я отвечал миллион раз, — он мягко улыбнулся, опершись подбородком о ладонь. — Ну признайтесь, я угадал?
— Нет, вы ошиблись, Джерри Анселми, — передразнила его улыбку Фэр. — У вас плохая интуиция. Я не журналистка. Но я прямолинейна и коммуникабельна. Я сразу спрашиваю то, что меня интересует. Не люблю ходить вокруг да около.
— Это ложь. Её я чую за версту. Лгунья вы не очень искусная. Вы предсказуемы, мисс, — поцокал он языком, давая понять, что не верит ни слову. — Я даже знаю, что вы спросите дальше.
— Что же?
— Например. «О, Джерри, а правда ли, жизнь там, в Нидерландах, отличается от жизни здесь, в Аргентине?». Угадал? — изучил он долгим взглядом её лицо.
Фернанда готова была его покусать. Угадал, мерзавец!
— Судя по вашему молчаливому возмущению, я недалёк от истины. Кстати, могу ответить, — продолжил Джерри весело. — Я люблю отвечать на этот вопрос и смотреть, как вытягиваются лица собеседников. Жизнь там и жизнь здесь разнятся, как покои английской королевы и хибара рыбака. Когда я приехал в Амстердам, я попал в иной мир. Здесь тоже цивилизация, чудный город Буэнос-Айрес, красивая архитектура. Смартфоны, компьютеры, роботы и иные достижения технического прогресса, сервис порой не хуже, а иногда и лучше, но… там человек свободен. Никто и ничто не вправе его ограничивать. Свобода передвижения, свобода слова, свобода выбора жизненного пути, религии, политических предпочтений, отсутствие дискриминации, свободомыслие и инакомыслие. В Байресе же люди живут внутри догм и традиций на уровне столетия примерно девятнадцатого. Не скажу, что мне это мешает, да и Аргентина — наиболее толерантная страна из всего континента, но предрассудки никуда не денешь, увы. А голландское представление о морали и нравственности иное. И мне оно ближе. Например, та девушка, что выгнали отсюда за секс в туалете, могла бы и компенсацию с клуба содрать за дурное обращение. Если бы жила в Нидерландах, — Джерри упёрся пальцами в столешницу — они изогнулись так, что Фэр усомнилась, есть ли в них кости. — А находились бы мы сейчас в Амстердаме, вам не пришлось бы шептаться с барменом на предмет «чего-нибудь покрепче». Там вы, сидя в баре, спокойно курили бы марихуану.
Фернанда просто обалдела. Значит, он всё видел! И позор Вирхинии, и её собственный позор. И теперь думает, что она наркоманка. А сам таблетки глотал в открытую! И, похоже, этот мистер-змеиное жало искусен в полемике. Видимо, натаскался на беседах со СМИ. Он положил её на лопатки, даже не повышая голоса. Её! Её, Фернанду Ривас, инспектора полиции! Джерри Анселми — первый мужчина, после диалога с которым она растерялась. А всё от стыда. Он видел, как она опростоволосилась перед Тосом, и теперь ухмыляется, большим пальцем гладя ямочку на подбородке.
— Теперь мне всё ясно, — со злостью сказала Фэр. — А я и думаю, откуда у с виду нормального мужчины пристрастие к таблеточкам. Но вы не учли одну деталь, Джерри Анселми, — тут не Амстердам и торговля наркотическими препаратами у нас запрещена.
На его лице ни мускул не дрогнул, а в глазах, дерзких и ярких, плясали искры. Непонятно, какие эмоции испытывает этот человек: весело ему или грустно, паникует ли он, психует, волнуется. Похоже, ему всё до барабана. Фэр такая непробиваемость взбесила, и она захотела вылить на Джерри коктейль, чтобы вывести его из равновесия.
— Я вас не понял, мисс, — мягко ответил он. — Я ничем не торгую, кроме своего голоса, тела и совести. А вам не рекомендую торговать и этим. Оно того стоит, только если за него уплачена большая цена. И не учите меня жизни. Терпеть не могу нравоучения! Мы с вами находимся по разные стороны баррикад, смею вас заверить.
— Я и не собиралась вас учить. Тратить время на такого, как вы? Увольте!
— А какой я?
Фэр едва не зарычала. И что за манера у него — ставить в тупик? Извивается, как уж на сковородке.
— Ну же, мисс, говорите прямо. Убейте меня словами, я мазохист и жажду мук. Вы же хотите, чтобы во мне проснулась, а-ха-ха-ха, совесть! Так дерзайте. Каков по-вашему Джерри Анселми?
— Наглый самовлюблённый павлин! Да ещё и наркоман! — выпалила Фэр, забыв, что она инспектор полиции. Тос ретировался — нырнув под барную стойку, изобразил, что копается в ящиках с бутылками.
— Мне нравится ход ваших мыслей, продолжайте, — переплетя пальцы, Джерри медленно провёл ими по губам.
— Мерзавец, который считает, что ему всё дозволено, потому что пользуется успехом у женщин. А, может, и не только у женщин! Судя по количеству штукатурки на вашем лице, я бы не удивилась, — тут Фэр умолкла, осознав, что зашла далековато.
— Ммм… а-ха-ха-ха! — Джерри сверкнул зубами, как фотомодель перед объективом камеры. — Знаете, в данном случае я умываю руки. Ваше мнение — только ваше, мисс. Оспаривать его и оправдываться — это унижать себя. Раз вы позволяете себе хамить едва знакомому человеку, вы не стоите ни моих нервов, ни моего времени. Счастливо, — он спрыгнул с барного стула и, вышагивая, как по подиуму, направился на выход.
Фэр хотела его догнать, вытащить пистолет, жетон и арестовать, но не успела — с танцпола раздались крики. Музыка замолкла и народ расступился — некая девушка упала в обморок.
Поискав глазами комиссара, Фернанда увидела: тот спит на столе. Пришлось рассекречиваться. Она выудила из сумочки жетон и ворвалась в толпу, приказав охранникам вызывать скорую. Связалась по рации с Берни, чтобы тот арестовал Джерри Анселми и всех, кто находился в клубе.
Измотанная и злая, Фэр мечтала задержать весь город. Так её взбесило, что какой-то паршивый певец вывел её из себя, вызвал гнев, беспокойство, стыд. Джерри Анселми. Что ж, это имя она запомнит!
Сплюнув от отвращения, Фернанда покинула «Угартэ», где уже орудовали копы, размахивая дубинками и пистолетами. Последнее, что она услышала, — жеманные вопли стилиста Энеаса Арайя:
— Не надо меня лапать! Фу, какой ты грубенький, бугайчик! Это ж Армани! Моя одежда стоит дороже, чем твоя жизнь! И ва-аще где тут камера? Аллё-ё! Приветик! Я помашу ручкой? Что-о? Это не шоу «Скрытая камера»? Ну вот, бугайчик, ты меня расстроил. Наручники? О, май гад! А они хотя бы со стразами?