Секс-символ

      Терпения дождаться звонка Фернанде не хватило, и на следующее утро она набрала номер Джерри.       — Вы можете оставить сообщение после сигнала, бу-бу-бу, — передразнила она автоответчик, свирепо швырнув телефон на кровать.       Вчерашний инцидент в авто Фэр покоробил, но за себя она переживала больше, чем за Джерри. Они заключили пакт, целью которого была ловля идиота, который Джерри преследовал. И поймать его надо быстро, ведь маньяк не дремлет. Но ей нужны подробности. А их нет. Вчера Джерри торопился и ничего не рассказал, а теперь не берёт трубку. Замкнутый круг.       Отношение Фернанды к Джерри заметно потеплело. Нет, он по-прежнему казался ей наглым, двуличным, высокомерным нарциссом, но что-то необъяснимое родилось в её душе, когда он пошёл навстречу её детскому нежеланию извиняться и предложил компромисс. Симпатия? Уважение? Возможно.       Хладнокровие — качество, которым Фэр мечтала обладать. Для женщины-полицейского оно немаловажно. Вчера, когда в машину полетели яйца, она реально испугалась, а Джерри ещё и шутить изволил. Хотя он певец и ему положено быть капризным истериком, а ей, полицейской, — ледником. Но выходит наоборот. Рядом с Джерри, таким уверенным, лениво-спокойным, Фернанда почувствовала себя хрупкой девушкой.       Но сколько бы она не звонила, Джерри не отвечал. Расстроенная, Фэр шарахалась по дому, не зная куда приткнуться. Скоро она начнёт выть от безделья, как волк на бугре.       Вечером Джерри перезвонил сам — прослушал массу гневных сообщений, что оставила Фернанда на его автоответчике. Своим приятным голосом он воззвал её угомониться, ведь нервы на деревьях не растут. Он артист, у него плотный график: концерты, съёмки, интервью, записи песен, фотосессии. И он не кролик на батарейках — не может бодрствовать сутками.       — Когда у меня будет время, я сам тебе перезвоню, — устало пообещал он в трубку. — Прошу тебя, мисс инспектор, не донимай меня. Я не всегда могу ответить на звонок, а иногда просто не хочу.       — Но ведь мы договорились вчера. Как же этот преследователь? И моя должность… — совсем растерялась Фэр.       — Наш договор в силе. Я всегда держу слово. Просто имей терпение. Извини, я не могу больше говорить. Я тебе перезвоню. Чао!       Фернанда чуть не заплакала от обиды, когда он повесил трубку. Ну почему она вынуждена бегать за ним как собачка? А он посылает её. Обещал вернуть на работу, а сам тормозит. Никогда она его не поймёт!       И Фэр, в растрёпанных чувствах упав в кровать, до рассвета читала электронную книгу, обнимая мягенького голубого кролика. Утром встала разбитая, но с надеждой, что новый день принесёт перемены. Как бы не так! Джерри не звонил, и она готова была плясать с бубном у костра, воскрешая его совесть.       Но Фернанда не одна маялась бездельем — Маргарита ей помогала. Вынужденная сидеть дома, она обленилась так, что перестала даже готовить. Теперь все кухарничали сами — что выуживали из холодильника, то и ели. Нога срасталась медленно, и, целыми днями лёжа на диване, Маргарита щёлкала пультом от телевизора или читала журналы; листала страницы в соцсетях и лузгала то орешки, то семечки. И так с утра до вечера. Вирхиния с Агустиной хором заявили: если дело так пойдёт и дальше, Маргарита скоро не пролезет в дверь — будет кататься как шарик. Та в отместку заказывала по телефону пиццу и поедала её сама, ни с кем не делясь.       Но Агус радовала Фернанду. Девчонка успокоилась, перестала пропускать занятия и безвылазно сидеть в комнате. И даже помирилась с Сэси — та приходила уже два раза, и они, чирикая как птички, обсуждали чертежи, музыку, недавно просмотренные фильмы, учителей и одноклассников.       А вот у Вирхинии не всё ладилось — она ходила хмурая. Ни любимая работа, ни свидания с богатым кавалером не прибавляли ей оптимизма. На Амадо она жутко злилась, хотя он тратил на неё деньги, водя по ресторанам и клубам, и даже подарил украшение — серебряный браслетик с топазами.       — На черта мне эти побрякушки? — стервозничала Вирхиния, демонстрируя браслет семейству. — Вместо того, чтобы сделать мне ребёночка, он дарит эту ерунду. Ну не тупица ли? Зла не хватает!       — Ох, и дура же ты! Я вот, как мать этой дылды, — Маргарита ткнула пальцем в Агустину, которая, к счастью, сидела в наушниках, — заявляю, если бы мне сказали сейчас: «Марго, выбери — родить дочь или заполучить банкира, который ездит на Бентли и дарит ювелирку», я бы выбрала второе. Ребёнка обратно не засунешь, так что подумай, кузина, хорошо подумай. Знаешь, мужики ведь сволочи, как узнают, что у тебя есть прицеп, говорят: «Адьёс!» и машут ручкой. Так что не рожай от первого встречного. Вдруг потом найдёшь принца, а он свалит в закат из-за чужого ребёнка. Я вот считаю, что родила рано, выкинула в помойку свою молодость, а ведь я была ого-го! Женщина-огонь! На меня все оглядывались, когда я шла по улице в короткой юбке и с распущенными волосами. Но мне приспичило влюбиться в Альфонсо Акоста и поверить в его россказни. И вот итог, — она опять указала на Агустину. Та, закрыв глаза, мотала головой в такт музыке. — Я тащу это бесполезное ярмо уже семнадцать лет и не знаю, когда ему придёт конец. А она в знак благодарности даже не хочет освоить нормальную профессию, всё картиночки свои рисует да музыку глупую слушает. Таки я запишу её к психологу, не дело это — не оправдывать надежд родной матери, — и Маргарита глубоко вздохнула.       Вирхиния скорчила кислую рожу.       — Тебе легко говорить, ты-то родила молодой, ты состоялась как женщина и теперь рассуждаешь: а вот, а если бы… Но я-то уже всё, последний шанс. Вчера обнаружила морщинку у глаза. Если я не рожу немедленно, мой ребёнок будет меня стесняться и называть бабушкой. Да и зачем жить, если не для рождения детей?       — Есть люди, которые детей иметь не могут. А есть те, которые не хотят, — встряла Фернанда.— И они, представляешь, бывают счастливы, найдя себе массу интересных занятий.       — Будь моя воля, я бы убила всех бесплодных, чтобы место на земле не занимали. А тех, кто здоров, но не хочет, я насильно бы оплодотворила! — не моргнув глазом заявила Вирхиния.       Тётя Фели, вечно сующая нос во все дрязги, в этот раз самоустранилась — ей было некогда. Отведя Барби в салон красоты для собак, она пришла домой в ярости.       — Это не цены, это грабёж! — вещала тётя, бегая по гостиной и систематически натыкаясь на одну и ту же диванную ножку. — Я как увидела их прайс-лист, чуть в обморок не упала. Обдираловка! Обнаглели совсем! Я лучше сама сделаю Барби причёску и маникюр, чем тащить в этот салон столько денег, чтобы какая-то безрукая пигалица поиздевалась над моей малюткой.       Тётя Фели взялась за стрижку Барби сама. И постригла. До этого Барби была пуделем, хоть розовым, но пуделем, но после креативной стрижки тёти Фели она стала похожа на Пинки Пай — розовую пони из мультика. Шерсть у неё сохранилась только на голове и хвосте. Прочее было сострижено под корень и выкрашено в цвет фуксии. Тётю Фели результат обрадовал, но она не успокоилась и накрутила оставшуюся у Барби шерсть на коклюшки.       К вечеру разразилось цунами — Агустина купила дорогой глянцевый журнал. Внушительную часть его страниц занимала фотоссесия, на съёмках которой побывала Фернанда. Джерри, весь в стразах, и один, и с красавицей-моделью рекламировали парфюм под названием «Серебряная кожа».       Выудив издание у Агус из-под подушки, Маргарита закатила сцену. Она отхлестала дочь журналом, доведя до слёз, и долго орала, что вырастила извращенку и распутницу, которая с утра до ночи любуется на голых мужиков.       — Он не голый, — вступилась за племянницу Фэр.       — Я слепая по-твоему? Да ты взгляни! — квакала Маргарита, тыча пальцем в разворот журнала. — Он голый, голый! И не надо защищать эту бесстыжую! Раз она нашла себе кумира-извращенца, то и сама извращенка! Чтобы я больше этой дряни в доме не видела, или я тебя изобью ремнём, поняла?! Идиотка! Всего семнадцать лет, а уже порнухой интересуется! А этого совратителя малолеток надо под суд отдать!       Агустина, вся красная, рыдала в углу. Тётя Фели, прибежавшая на вопли, с Маргаритой была солидарна — она отворачивалась от журнала, закрывая Барби глаза рукой и выкрикивая одно слово: «Срам!».       Фэр выхватила журнал у сестры. Мда… фотошоп — воистину зло. Ощущение, что Джерри прикрывают только стразы. А на нескольких ракурсах у него обнажено бедро. И поди докажи иное. Не признается же она, что была свидетельницей этой съёмки.       — Не вижу ничего страшного, — уверила она Маргариту. — Эти фото не стоят того, чтобы из-за них так орать. Агустина не обязана быть монашкой. Девушкам нравятся красивые мужские тела. Это нормально.       — Ей семнадцать лет! — топнула ногой Маргарита.       — А ты себя вспомни в её возрасте!       — Может, ты прекратишь указывать, как мне воспитывать дочь? — рыкнула Маргарита. — Я — это я, а она — это она. Не для того я рожала её в муках, чтобы она мне перечила! Она должна себя вести, как говорю я! — Маргарита ушла, долбанув дверью.       — Пойду я напою её мятным чайком, а то нервы у ней аж через глаза повылазили. Ох, уж эти детки, развратные и неблагодарные! — тётя Фели с Барби на руках тоже покинула комнату.       Агустина всхлипывала, пряча лицо за волосами.       — Нечего рыдать теперь, ты же сама виновата, — не пожалела её Фернанда. — Кто ж такие журналы на видное место выкладывает?       — Он был под подушкой, — промямлила Агустина, утирая слёзы рукавом.       — Лучше надо было прятать.       — Я же не знала, что мама будет шарить в моей комнате. Я никогда ничего не прятала, но теперь придётся! — Агус явно обиделась не столько из-за унижения, сколько из-за того, что мать рылась в её вещах.       — Это станет тебе уроком. Не реви, ничего уже не исправишь. Такие вещи не хранят в легкодоступных местах. Хорошо, что это журнал, а не контрацептивы или тесты на беременность. Но ты не должна стесняться своих фантазий. Ты живой человек, Агус, взрослая девушка, а не статуя. А мужчина очень красивый. Хотя лучше бы ты засматривалась на реальных парней, чем на картинки из журналов. Но ты ещё встретишь настоящую любовь, — потрепав племянницу по макушке, Фэр ушла.       Журнал взяла с собой, и, отходя ко сну, рассмотрела фото Джерри подробнее. Он правда красив — возникает желание его погладить. Но фантазии фантазиями, а она уже не подросток, чтобы фото вызывали у неё гормональный всплеск. Однако она хотела бы увидеть Джерри ещё, услышать его мягкий голос, его шуточки, подколы… Чудно, они знакомы мало, а он занял её голову в считанные часы. Фернанде было до слёз обидно, что Джерри не звонит. Ему явно на неё плевать. Заснула Фэр, обнимая журнал.       На следующее утро разговоры вертелись вокруг Агустины, которая из спальни выйти не рискнула. Маргарита хотела наказать дочь, лишив её карманных денег, ноутбука, телефона и вообще любых развлечений, включая прослушивание музыки и просмотра ТВ. Фэр настаивала, чтобы сестра прекратила гнобить девчонку за ерунду. Маргарита зубами скрипела, не желая сдаваться.       — Это дурацкая школа её развратила! Надо срочно забирать оттуда документы! — горланила она, размахивая костылём, как копьём. — Надо заставить её учиться в приличном заведении на хорошую профессию, а не картиночки рисовать! И срочно отправить к психологу. Может, её даже уложат в психушку и там подлечат!       — Причём здесь психушка? — только гипс сестры мешал Фернанде её отколотить. — Ты не отличаешь психиатра от психолога, и несёшь бред!       — Это не бред! Только сумасшедшие тайком рассматривают фото голых самцов!       — Разврат! Кругом разврат! — поддакивала тётя Фели. — Вот так пойдёшь по улице средь бела дня, а на тебя нападут маньяки из-за угла! Конец света прямо! Завтра же узнаю в интернете цены на участки на Луне. Надо копить деньги, чтобы свалить туда, когда эта планета окончательно превратится в бордель.       Но тётя Фели, встав на сторону Маргариты, потерпела фиаско, когда пришедшая с работы Вирхиния неожиданно поддержала Фэр и Агустину.       — Агус — взрослая девица, не лезьте к ней! — заявила Вирхиния. — Подумаешь, журнал. Она растёт, у неё гормоны играют. Слышали такое? А даже и было бы ей не семнадцать, а тринадцать и она смотрела бы жёсткое порно, это не вашего ума дело. Как вы осмелились залезть в её вещи? Давайте тогда в каждой комнате обыск устроим! Давай, Марго, к тебе пойдём первой. А то вдруг у тебя в комоде игрушки из секс-шопа. Надо срочно пресечь этот беспредел и рассказать о нём всему кварталу! Ну чего, пошли? Обшарим все комнаты, начиная с маргаритиной!       Естественно никто никуда не пошёл, но Маргарита умолкла, а тётя Фели, в страхе, что и её комнату осмотрят, тоже не пикнула.       Обычно Фэр кузину недолюбливала — они на всё имели противоположную точку зрения, но тут Вирхиния её приятно удивила. Оказывается, и у неё бывают проблески здравомыслия. К сожалению, редко.       После инцидента Маргарита, Вирхиния и Агустина попрятались по комнатам. А Фэр всё ждала чуда — звонка от Джерри, но к обеду перестала. Этот мерзавец её надул! Прикинулся паинькой и навешал ей лапшу на уши. Явно он не собирается оправдывать её перед комиссаром. Он задумал разрушить её карьеру, теперь это очевидно. И она бросила телефон в гостиной — он провалился в диван.       Одна тётя Фели была в ударе — нарядилась в розовую пачку и пуанты и, встав у перил лестницы, как у станка, под вопли телевизора размахивала ножкой. Пока не разбила напольную вазу. Тут её любовь к балету и улетучилась. Собирая осколки, она уверяла: хореография — вымирающий вид искусства, что уничтожает напольные вазы и вазочки. Но после обеда, раздвинув по углам диван, кресла и столик, тётя надела ролики.       — Тётя Фели, почему бы вам не пойти на улицу? — посоветовала Фернанда. — Вы же испортите ламинат! Кто катается на роликах в доме?       — Я! Я катаюсь! Как я могу пойти на улицу, Фернандита, если я и стоять на этих шариках не умею? Меня ж соседи засмеют, когда я шмякнусь носом в асфальт. Сначала я научусь кататься здесь. Но это у меня живо получится, я же талант!       К счастью, и фигурное катание на роликах по гостиной долго не продлилось. Когда тётя врезалась в камин, сломав при падении два ногтя, она сняла ролики, заявив, что это травмоопасный вид спорта — он оставляет людей без маникюра.       Но Фэр рано обрадовалась, решив, что тётя успокоится. К пяти вечера эта неугомонная женщина, приведя в дом подружек, организовала в гостиной фитнес-клуб. Подружками оказались донья Раймунда, которую Фернанда терпеть не могла после случая с младенцем, и… (Фэр так и обомлела) сеньора Канделария Мендес — женщина с крокодилом. Тётя Фели познакомилась с ней в очереди в супермаркете, и, похоже, они нашли общий язык.       Расстелив на полу коврики, три женщины делали растяжки и качали пресс. Вернее, занималась этим лишь тётя Фели. Донья Канделария, сидя на коврике, громко сетовала: служители зоопарка — свиньи. Мало того, что у неё отобрали Тото и сменили ему пол, так он ещё и яйца отложил в песочек. И самое ужасное — она не стырила ни одного яйца, поэтому внуков ей не видать, как своих ушей. А донья Раймунда, обиженно сопя на «предательницу» тётю Фели, жевала тортик (она ревновала тётю к донье Канделарии).       Видя, что дамам скучно, тётя предложила заняться хатха-йогой и научила всех позе Шавасана, в которой надо было лежать на спине не шевелясь. Даже донье Раймунде эта поза понравилась. Перестав есть, она блаженно растянулась на коврике. Тётя Фели поняла, что перестаралась со сложностью упражнения, когда обе женщины сладко захрапели. Пришлось их будить. Но сдаваться тётя не собиралась — скачала в интернете урок по пол дэнсу — танцам на пилоне. Так как пилона не было, тётя Фели приволокла стремянку. Дамы облачились в лосины и купальники и, водрузив стремянку в центре гостиной, начали вокруг неё извиваться.       — Эротичней, девочки! Эротичней! — подсказывала тётя Фели. — Мы должны быть, как змеи! Гигантские змеи. Эти, как их, анаконды!       Сухопарая донья Канделария поджимала губы — она не соглашалась именоваться анакондой, а безразмерная донья Раймунда заявила, что для анаконды она маловата, поэтому ей надо подкрепиться.       Фернанда, давясь от хохота, наблюдала за ними с площадки второго этажа. Музыка выла на всю катушку, и она не услыхала телефонный звонок. Зато его услыхала тётя Фели.       — Тут в диване что-то звенит! — крикнула она радостно. — Похоже, у нас завелось привидение! Давайте его ловить!       Вспомнив про телефон, Фэр ринулась вниз. Чуть не упала с лестницы и споткнулась о ноги доньи Раймунды, что, сидя возле стремянки, эротично лопала бутерброд с колбасой. Фернанда долго ковырялась в диване, выуживая телефон, — тот как назло провалился глубоко. Пришлось вывернуть все подушки. На экране настойчиво светилось имя Джерри. Звонит-таки. Вспомнил. Поди хулиганьё дало о себе знать.       — Слушаю! — Фэр укрылась в кухне — подальше от музыки и воплей трёх сумасшедших женщин.       — Хэллоу, мисс инспектор. Узнала?       — Я уж и думать о тебе забыла. У меня, Джерри Анселми, помимо тебя, ещё куча важных дел. С чего мне думать о человеке, который не держит слово? — наврала Фернанда. Но голос звучал так обиженно, что выдал её.       — Ты что обиделась? — удивился Джерри. — Я же тебе сказал, у меня плотный график. Я не всегда могу вырваться, даже если очень хочу. Не надо дуться. Ты сейчас дома?       — Ну да, дома.       — Я стою на светофоре на углу улицы Монтсеррат. Подъеду через пятнадцать минут. Адрес я запомнил — Сан Тельмо, 3947. А на балконе цветут красные гребешки, — и засмеялся.       — Ага, хорошо. ЧТО-О?! — в ужасе каркнула Фэр, но уже раздались гудки.       Через пятнадцать минут… Через пятнадцать минут! Он приедет прямо к ней домой! А она похожа на цыплёнка в своём плюшевом жёлтом костюмчике и с растрёпанными волосами, заколотыми крабом! А в гостиной тётя Фели с чокнутыми подружками! Ну почему именно сейчас? Почему не утром? Почему не вчера? Что за человек? Она ждала этого звонка три дня. Три! А он решил явиться в самый неподходящий момент!