Хулиганка

      — Ну, что, колючка? — слышу из телефона, который я кое-как пытаюсь удержать плечом и ухом. Пока выходит неплохо. Но надолго ли? С положением «быть милой и настоящей» уже возникли некоторые сложности: невольно я могла огрызнуться в ответ, косо взглянуть или ненароком — по совершенной случайности и отсутствию навыка вовремя закрыть рот — высказать все, что думаю или когда-либо думала. Однако, я самым честным образом пытаюсь не хватать лишние замечания и не пропускать всякие скучные мероприятия, а еще у меня вырисовался новый рекорд: 4 недели без выговоров. И столько же я держусь в драмкружке, где мне, к огромному собственному удивлению, даже весело. — Долго тебя ждать еще? — в голосе Вадима ни капли недовольства, хотя я и задерживаюсь на добрых двадцать минут.       По всеобщему замыслу в ближайшие выходные, мы (а мы — это все, кто именуют себя членами драмкружка) должны превратить обыденный вид школы в нечто розово-бело-радостное. Зачем? «Потому что в серую школьную жизнь должно хоть иногда врываться что-то яркое, так что не тормози и рисуй сердечки», — объяснил мне Вадим на прошлой неделе. Тогда, мысленно пожелав удачи всем одиноким сердцам, которых в этом заведении было больше, чем влюбленных, я продолжила рисовать кривенькие шаблоны, что чуть позже не без помощи Вики превратились даже во что-то симпатичное.       Я складываю ровной стопкой сложенные коробки, поверх ставлю баночки гуаши. Сегодня утром картонное добро привезли из ближайшего супермаркета: там они больше не нужны, а нам очень даже пригодятся. Гуашь я принесла из дома, она пылилась в ящике моего стола без дела примерно с прошлой жизни, в которой я была счастливым ребенком. Прошло так много лет, что куда-то задевалась упаковка. А так как пакетик, в котором я их принесла, разорвался, сейчас мне приходится расставлять их стройными рядами поверх не самой устойчивой конструкции.       — Слушай, раз ты так спешишь, то можешь прийти и помочь мне, — говорю я, когда очередная попытка приподнять картонную башенку заканчивается неудачей: пять сантиметров над стойкой охранника — там все это пролежало с самого утра — и баночки начинают опасно дрожать, шесть — и краска почти валится. — А, хотя стой, — я перехватываю коробки чуть по-другому и теперь у меня получается сделать несколько шагов к выходу из школы. — Все, отмена помощи, я сильная и независимая, жди, — быстренько освободив руки, я нажимаю отбой и накидываю пальто на плечи. Теперь можно тащить.       — Давай помогу?       В оглушающей тишине давно опустевшей школы ничто не может напугать так сильно, как что-либо, даже не имеет значения — что, произнесенное над ухом. Особенно, если это что-либо сопровождается легким касанием по спине, от которого тут же по всему телу разбегается холодок. Вслед за холодком следует немедленная реакция тела. Я не понимаю, что случается раньше: опускаются мои руки, и все, что я в них держала с глухим ударом, валится на пол, или я, буквально отпрыгивая, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.       — Женя, блин! — с моих губ едва не срывается совсем другое слово, но в потоке множества мыслей я успеваю ухватиться за ту, что говорит мне не ругаться в школе, даже если она пустая.       — Евгений, — терпеливо поправляет блондин и принимается за собирание коробок, то ли выдохнув, то ли усмехнувшись.       — Да, да, разумеется, — бормочу я. Язык не поворачивается обращаться к парню так, как он хочет. Бывают люди, созданные для какого-то вполне конкретного имени. Скобенко создан для имени Женя, и никакой Евгений с его лицом совершенно не звучит. — Ты чего тут делаешь-то? — парень разгибается, проводит рукой по волосам и складывает часть собранных коробок на стойку.       Я думала, что сейчас в школе из старшеклассников только я и Вадим. Последний занимался какими-то организационными моментами в административном корпусе и вместе с этим ждал меня. Я же отбывала дополнительные два часа наедине с учительницей английского. Не выговор, так наказание за то, что проговорила весь урок с Марусей. А после наверняка пары сотен замечаний, когда мы соизволили замолчать, я уткнулась в телефон. И так увлеклась с Единорогом обсуждением сюжета фанфика, который я умудрялась печатать параллельно с сообщениями, что упустила, кажется, что-то важное. В честь этого я и услышала ненавистное: «Будешь сидеть здесь, пока не переведешь мне вот это», — и увидела указание острым ногтем в одну из глав учебника. Текст оказался огромным и как на зло дичайше скучным. Конечно, я могла бы мысленно послать учительницу куда подальше и отправиться домой. Но я бы непременно схлопотала замечание в личное дело и дневник, а в придачу звонок домой. А моя мама так радовалась последние дни, когда я гордо открывала ей дневник без единого замечания. Я просто не могла этого допустить. Больше не могла.       — Я дополнительно занимаюсь по математике. — Женя снова выпрямляется и сгребает уже все коробки, что еще минуту назад веером падали на пол. — А ты?       — А я, — собираюсь нагнуться за баночками, но тут же вспоминаю о том, что юбка непременно задерется не самым лучшим образом. Ловлю на себе взгляд одноклассника и почему-то теряюсь. — Да мне это в наш зал надо отнести, — я беспомощно оглядываюсь. Ну почему сейчас не шумная большая перемена, не светлый день, освещенный белым снегом за окном; почему в этой школе сейчас полутьма и доводящая до безумия тишина? — Поможешь? — наконец буквально выдавливаю из себя я. Парень кивает, кажется, будто только этого и ждет. — Ну, ты тогда иди, Вадим там, а я соберу и догоню.       Быстро собрав горстку баночек в раскрытые ладони, я мчусь сквозь февральский мороз к соседнему корпусу. То и дело проявляю чудеса изящества: раскрываю дверь одну за одной спиной, локтем, коленом, издавая совсем нехарактерные для девушки звуки. Чудом не растеряв ни одного цвета гуаши по дороге, я, шаркая ногами по скользкой плитке коридора, подлетаю к нужной двери, но буквально замираю на пороге и невольно прислушиваюсь к разговору.       — Слушай, давай ты просто перестанешь вертеться в радиусе пяти метров от нее, а я, так и быть, не буду тебя просить об этом с применением физической силы? — это определенно голос Вадима. Я, совершенно не отдавая себе отчета в происходящем, чуть наклоняюсь вперед, желая слышать больше.       — А что такое? — говорит явно Женя. — Боишься, что иначе окажешься за бортом?       — Оставь ее, понятно? — тише, но яростнее.       — А то что?       — Что за шум, а драки нет? — кое-как протиснувшись в дверной проем, восклицаю я. Кажется, вовремя.       Скобенко облокачивается бедрами о стол и, не без самодовольной ухмылочки, смотрит снизу-вверх на Вадима. Тот в свою очередь стоит вплотную к блондину и разъяренно прожигает его взглядом. Его кулак сжат, челюсти плотно сомкнуты, и я будто врезаюсь во что-то невидимое не рискую делать и шаг ближе к ним. Будто приблизься я к ним, парни тут же сцепятся.       — Даяна, ты же останешься завтра? — спрашивает Вадим, подходя ко мне. Он улыбается, будто не прожигал взглядом моего одноклассника только что. Старшеклассник помогает переложить гуашь, которую я все еще держу в раскрытых ладонях, на стол. — Если не начать завтра, то можем не успеть, — уточняет он.       — Завтра? — я принимаюсь застегивать пальто, лишь бы избежать его внимательного взгляда. — Извини, завтра я обещала помочь родителям, — честно говорю я. Мама с папой затеяли перестановку, а я почему-то вынуждена стать ее невольным участником на ближайшие пару дней: переставить, сложить, найти место и вернуть обратно на полку — вот, что будет занимать мое свободное время. И сейчас я этому почему-то очень рада. — Пока, ребят, — меня сопровождают слегка недоумевающие взгляды. Но это определенно лучше, чем разъяренные, которые они направляли друг на друга пару минут назад. — Глаза не сломайте, — и, надеясь, что они не поубивают друг друга, я выбегаю со школы и по скрипящему снегу спешу к машине папы.       Подумать только. Из-за меня поругались парни. Чего еще ждать от этой жизни?       Субботним утром Михаил Кириллович почему-то решает, что это лучший момент для общешкольного собрания старших классов. Директор размеренно вещает о вреде курения и распития спиртных напитков, а я скрываюсь от его пристального взгляда на последнем ряду актового зала за широкими спинами одиннадцатиклассников. Время от времени поглядываю в сторону больших коробок стоящих у прозрачных дверей — там лежат все декорации, что нужно развесить сегодня. С каждой минутой, что тянется как час, мысли о том, насколько же нам сегодня придется задержаться, становятся все неутешительнее. Потеряв всю надежду на скорейшее спасение из лап занудных речей, которые перешли с алкоголя на плохую посещаемость, я открываю Фикбук в надежде на то, что Единорог окажется в сети. Даяна.2001.drama: А твой ник как-то связано с твоими инициалами?        Вчерашнее сообщение так и остается без ответа, и я блокирую телефон, удерживаясь от желания прилечь на соседку справа. Это Вика из драмкружка, и я уверена, она бы позволила на ней даже поспать, но все-таки решаю сидеть ровно.       — Так. С безобразным количеством пропусков закончили, — директор хлопает руками, и я готова вскочить со своего места и помчаться впереди всех, но не тут-то было. — Теперь к успеваемости, — я откидываюсь на спинку и тихонько взываю. За что?       Раз за разом обновляю сайт Книги Фанфиков. Сама не знаю, чего жду: нового сообщения или обновления одной из немногих работ, что я читаю на сайте. Но раньше случается первое. Серьёзный.Единорог.: Боже, дай этой девчонке немного внимательности. Или памяти. Серьёзный.Единорог.: Да, в общих чертах связан.       Конца воспитательной беседы директора не предвидится, так что я решаю продолжить начатую вчера игру «Доконай Единорога вопросами об имени», которая повторяется стабильно пару раз в месяц. Даяна.2001.drama: Но ты не Енисей? Не Егор? Не на Е? Серьёзный.Единорог.: Помогите. Даяна.2001.drama: Я серьезно. Серьёзный.Единорог.: Я тоже. Даяна.2001.drama: А, может, ты Сергей? Или Саша? Станислав?       Я никак не желаю униматься и продолжаю смеяться, привлекая к себе внимание тех, чьи спины меня закрывают. Но это не имеет значение, главное, чтобы ни директор, ни завучи, время от времени шикающие на учеников, не забрали телефон. Выглядываю из-за сидящего передо мной старшеклассника в проход между рядами. Кажется, заскучали уже и завучи. Серьёзный.Единорог.: Сулейман. Даяна.2001.drama: Правда?       Моя бровь сама собой выгибается, но уголки губ на секунду приподнимаются: разумеется, он шутит. Серьёзный.Единорог.: Даяна, отстань. Займись лучше продолжением бесконечного количества начатых глав. Даяна.2001.drama: Какой ты грубый. И почему я до сих пор с тобой общаюсь?.. Серьёзный.Единорог.: Я тебя тоже люблю.       Я прекрасно знаю, что эта фраза — лишь проявление дружеских чувств, если можно так назвать наши отношения. Простая формальность. Вежливость.       Но почему он не может написать это в самом прямом смысле? Ведь иногда я этого так хочу. Видимо потому, как говорит он сам, что «тут не по хотению». А жаль.       Всего каких-то полчаса, и я сижу на подоконнике напротив входа в раздевалки возле спортзала. Раз за разом пытаюсь вернуться к надуванию длинных шариков, которые скоро должны принять форму сердца. А Вадим только и занимается тем, что отвлекает меня: он вовсю дурачится, заставляя меня весело смеяться и болтать ногами в воздухе.       — Смотри, — парень прикладывает только что надутый шарик к макушке и демонстративно вертится перед зеркалом. — Да я была бы симпатичной блондинкой, что думаешь? — он с невыносимо серьезным видом смотрит на меня, будто и в правду решает стоит ли ему становиться таковой или оставить все как есть, а я даже не в силах кивнуть. — Да, пожалуй не стоит.       Он разжимает пальцы, пуская шар в свободный полет. Тот, проделав круг с характерным звуком, приземляется мне на колени. И мы снова начинаем смеяться. В моей голове на секунду вспыхивает мысль: он не смеется так со своими друзьями, в драмкружке, я вообще никогда не видела, чтобы он так смеялся. Он мог весело усмехнуться, на его лице могла возникнуть полуулыбка, ухмылка, что угодно, но так заразительно при мне он не смеялся.       — Какие планы на праздник? — спрашивает Вадим, когда смешинка куда-то делась, и только то моя, то его редкая улыбка при воспоминаниях о смехе служат доказательством того, что она все-таки попалась в наше маленькое помещение. Парень закручивает в узел хвостик шарика. — Ты уже занята вечером? — я замираю, кажется, всем телом: от пальцев, выбирающих новый шар, до взгляда, уставившегося в Вадима. Надеюсь, он спрашивает из банального любопытства, а не с целью куда-то позвать. Я не перенесу, если сейчас в неловких попытках отказать ему, обижу его, и нам придется провести в ужасающе неловкой тишине остаток дня. Ведь только что было так весело.       — Ты же знаешь. Уборка зала после дискотеки, — пытаюсь отшутиться, ведь нам действительно придется остаться и привести в нормальный вид спортзал, где пройдет праздник, а также снять все навешанные сердечки, спустить шарики, снять праздничные растяжки и прочие декорации. И я буду не против, если все это пройдет также весело, как и сегодняшнее украшение.       — Нет, я не про то, — Вадим ловко откидывает надутый шарик куда-то в сторону, придавая ему ускорение ударом ладони. Он подходит к подоконнику и опирается о него локтем, упираясь в пластик кожей чуть ли не в плотную к моему бедру. — Неужели нет того, кто тебе нравится?       — Есть, — слова вылетают с запинкой. Неожиданно. Резко. Потому что взгляд Вадима заставляет их вылетать. Я беру себя в руки. — Слушай, спроси прямо! Это ведь совсем не те вопросы? — я, кажется, слишком громко спрашиваю, пытаясь сделать вид, что его вопросы ничуть меня не смущают. Не сбивают с толку. Отвожу взгляд. Однако моя растерянность не дает мыслям спутаться окончательно, и я больше чем уверена, что Вадим намекает на себя. Он хочет узнать: нравится ли он мне. От одной мысли о своих же чувствах щеки начинают гореть, а руки, наоборот, леденеть. Черт бы побрал его самомнение и мою прямолинейность!       — Просто скажи первую букву его имени, — он развлекается? Но веселится ли он с самого начала? Или по моей реакции понял, что мне есть что сказать именно ему? — Даяна, я не буду смеяться. Тем более о моих чувствах к тебе ты наверняка догадываешься, — парень неожиданно становится серьезным.       Легкая улыбка — признак нервозности — приподнимает уголки его губ. А мое сердце от одного этого зрелища сжимается, судя по ощущениям, до размеров песчинки. И лучше бы оно и вовсе испарилось. Тогда бы я не чувствовала этой ужасной жалости к нему. К себе. Все может быть совсем не так. Я могу сказать, что действительно испытываю к нему какие-то чувства, ведь изредка меня действительно к нему тянет. Нет, Даяна, не можешь! Совсем не могу… Ведь за исключением редких моментов все мои мысли занимает совсем другой человек.       — Ну же, Даяна, — Вадим все еще улыбается. Представляю свой испуганный вид, диковатый взгляд. — Его имя начинается на…       — На «Е»! — выкрикиваю я, одновременно соскакивая с подоконника и отталкивая Вадима, который хотел помочь мне. — Зачем ты. . , — начинаю я, но не заканчиваю. В чем он виноват, в конце концов? Ведь сейчас это не он делает мне больно, а я ему. — Извини, — разворачиваюсь, шепчу тихо-тихо, что сама себя не слышу, и, ступая спиной назад, нащупываю дверную ручку.       Я сбегаю. Снова.       Но сбежать от себя все равно не выйдет.       — Давай в этот раз все будет нормально, а не через одно место? — я буквально умоляюще смотрю на свое красное платье, разложенное на кровати. Оно изображает саму невинность. Ага, как же. Меня не проведешь! Тяжело вздыхаю. Дожила. Разговариваю с одеждой.       День всех влюбленных начинается с начальных классов. Накинув на плечи вязанный кардиган и подвязав талию тонким ремешком, на пару с Викой мы заходим в актовый зал. Там в полной готовности сидят малыши, а над сценой криво висят приклеенные вчера скотчем буквы: С Днем Дружбы!       — Вы что, серьезно? — пару дней назад Вадим влетел в наш зал и остановился на пороге. Времени уже было достаточно: почти все разошлись по домам и только мы с Викой, сидя прямо на столе, вносили правки в сценарий для средней школы. Оторвавшись лишь спустя минуту, когда не услышав продолжение претензии, мы все-таки подняли головы. Он снова заговорил. — День Дружбы и День Всех Влюбленных — это немного разные дни, — Вика передала мне все бумаги и соскочила с парты.       — Мы в курсе, — я выглянула из-за девушки, которая теперь закрывала мне обзор на Вадима. — У тебя кофе? — я была безумно вымотана за весь день, к тому же вчера легла в то время, которое по факту было уже «сегодня». — Ты его уже пил? — спросила я раньше, чем парень успел что-либо ответить на первый вопрос. Старшеклассник удивленно покачал головой из стороны в сторону. — Слушай, дай глоточек, — совершенно наглым образом попросила я. И пока он не успел передумать, забрала напиток из его рук. Я села теперь уже за стол и вернулась к нашим бесконечным сценариям, страницы которого безнадежно перепутались. С сожалением подумав о том, что надо было ставить нумерацию в ворде, я громко отпила безупречный капучино.       — Вы мне тут зубы не заговаривайте своим кофе! — честно сказать, дальше я слышала все вполуха. Вика что-то упрямо доказывала парню, а тот никак не хотел с ней соглашаться. — И кому только в голову пришла эта идея? В чем проблема? Дети тоже люди, и они тоже любят! — Вадим всегда был немного раздражителен в конце дня, а нас это почему-то всегда смешило. Кроме того, я будто бы смотрела на себя со стороны и все отчетливей понимала: беспричинная злость действительно выглядит по меньшей мере забавно, а если все кругом уставшие, то делает агрессивнее всех остальных. Я снова потянулась за кофе, не поднимая головы, но схватилась за воздух. — Ты просила глоточек, — сообщил он мне чуть более спокойным тоном, чем тем, которым только что говорил с Викой. Я все-таки оторвала взгляд от бумажек и наткнулась на вопрос в глазах старшеклассника, направленный на полупустой стаканчик.       — Ой, — тихо издала я и, поднявшись из-за стола, подошла к нему. — Я куплю тебе новый, хорошо? — я на самом деле собралась идти за новым кофе, прикидывая, стоит ли мне натягивать шапку и шарф или просто накинуть на плечи пальто.       — Ерунда, — Вадим едва уловимо удержал меня за запястье. Я вернулась на прежнее место.       — Это была моя идея, — честно призналась я, благодаря Вику, за то, что та попыталась взять удар на себя. Но упертый Вадим никак не хотел соглашаться с тем, что идея была действительно хороша. Более того, я считала ее гениальной. — В конце концов, дружба — это тоже в какой-то степени любовь, — я умоляюще улыбнулась. Парень долго смотрел на меня каким-то странным взглядом, который я уже научилась выдерживать: больше не отводила своих глаз.       Он кивнул.       Именно поэтому дети с совершенным восторгом читают подготовленные заранее стихи о дружбе, поют незамысловатые, давно всем известные песни, читают письма для своих одноклассников, какие-то совсем наивные и милые. Родители не без улыбок снимают учеников на камеры мобильных телефонов, кто-то даже украдкой утирает слезы. А мы с Викой лишь довольно улыбаемся: эта часть праздника прошла идеально.       По окончании Дня Дружбы дети совершенно неожиданно заваливают меня и Вику самодельными валентинками: криво вырезанные сердечки, ошибки в словах, буква в другую сторону и даже «Дояна» вместо «Даяна» вызывают бурю положительных эмоций: радость, умиление, восторг. Мне хочется обнять каждую маленькую жизнь, которая постаралась и, наверняка смешно пыхтя, вырезала эти открытки для нас.       А потом мы отправляемся на улицу. В совершенно не праздничном виде: застегнутых до предела пуховиках, в шарфах, что прячут половину лица за собой, в шапках, натянутых на лоб, и забавных перчатках: они у нас с Викой абсолютно одинаковые, купленные в каком-то магазинчике сразу после умиленного восклицания «Пандочки!» Мы, кажется, с каждым днем становимся все более близкими подругами.       И от этого мне как-то не по себе: совсем неудобно перед Марусей, ведь последние годы она была единственной моей подругой, если не считать Единорога. Но ведь с ним я не могла запросто обняться или пойти по магазинам и купить одинаковые перчатки. Он, безусловно, был дорог мне, возможно, иногда немного больше, чем Мария, но это была совсем иная дружба, нежели с ней. Так что я совершенно без зазрения совести общалась днями напролет с Единорогом, либо бесконечно болтала с Марусей, иногда даже умудрялась делать это одновременно. Но теперь появилась Вика, и мне приходится все время внушать себе, что это нормально — иметь несколько подруг. Тем более я не обделяю Машу вниманием.       — Отлично, можем начинать! — провозглашает Вадим, стоящий наверху лестницы, как только мы выходим из школьных дверей.       Окидываю двор взглядом. Погода что надо: словно назло всем прогнозам, точно по нашему замыслу с неба беспорядочно сыпет снег, удлиняя и без того высокие сугробы. По нашей безумной идее, на большом футбольном поле, расположенном прямо посреди школьного двора, развернется целое соревнование. Сначала ученики средней школы, разбившись на пары, соорудят снеговиков, снежных баб, да хоть милых бабочек из снега, а после Вадим объявит снежную битву.       — Хорошо, допустим, — совсем скептически отозвался Вадим в тот же день, что протестовал против Дня Дружбы. — Но как вы мне объясните это, — он сложил руки на груди и облокотился бедрами о стол. — Как Снеговики связаны с влюбленностью? — мы с Викой поджали губы и переглянулись: придумать разумного объяснения мы так и не успели. Мы изначально отталкивались от мысли, что праздник для пятых-восьмых классов должен быть веселым и запоминающимся, а только потом романтичным.       — Ну, мы можем разбить их на пары мальчик-девочка, — тихо предложила я, совсем не уверенная в том, что это спасет ситуацию.       — И тогда с определенной вероятностью, — подхватила Вика, — какой-нибудь из мальчиков влюбится в какую-нибудь боевую девочку, поймет, что она его судьба. И Вот они уже идут в кино. Или гулять? Или куда там дети ходят? — мы все вместе засмеялись. И Вадим совершенно неожиданно согласился. Так быстро. Так просто.       Кажется, все остаются довольны. Разумеется, нет никого счастливее дворника: школьники не хуже его самого расчистили поле от снега, раскидав и втоптав его. Уже через пять минут после громкого «А теперь Снежная Битва!» я заметила, что к средним классам присоединились и старшие, вышедшие из школы посмотреть, через десять — самые молодые из учителей. Даже Вадим с Викой присоединились к игре. Я же осталась стоять на месте: почему-то мое настроение сегодня решило остаться дома.       И наконец-то все закончилось.       Я отправляюсь прямиком в столовую, нахожу свободное место у батареи и, грея руки о прозрачную старую кружку, смотрю на то, как первоклашки катаются по кусочку заледеневшей земли, который еще не успели посыпать солью.       — Готова к дискотеке? — Вадим буквально плюхается напротив меня. Оглядываюсь, больше чем уверенная в том, что сейчас подойдет и Вика. Но ее нет. Парень один. К сожалению. Я внимательно изучаю полупрозрачную жидкость, зачем-то делая вид, что не слышала вопроса. Все было так хорошо, весело, когда мы готовили этот праздник. Было. Пока Вадим не задал тот вопрос, а я не умчалась от него. И теперь мне не хочется продолжать говорить на эту тему. Но Вадима это почему-то не интересует. — Даяна, он ведь не единственный парень на планете, — замечает он то ли едко, то ли желая образумить меня.       Будто я и сама это не знаю. Будто сама не понимаю, как глупо любить того, кого не видела никогда в жизни. Будто не в силах своими мыслями дойти до того, что Единорог — да, я даже имени его настоящего не знаю! — может быть просто образом. Но что я могу сделать, если при каждом сообщении, будь то его идиотская колкость, забавная шутка, замечание по делу, надоедливое бурчание про букву «ё» — всегда, абсолютно всегда сердце начинает биться чаще, а тело неимоверно трястись. Если бы только я умела это контролировать…       — А я не единственная девушка, — наигранно беззаботно пожимаю плечами и отпиваю обжигающий чай. Вадим неожиданно меняется в лице, будто я ударила его. Если бы он только знал, что я чувствую на самом деле сейчас. Какую злость. Какое отчаяние.       — Не думал, что так обидел тебя, — он стягивает с плеч рюкзак, и я мысленно взвываю: неужели он решает посидеть здесь еще, неужели непонятно, что мне хочется остаться одной? Смотрю на него слишком пристально, пока он копается по всем кармашкам и внутренностям потертого рюкзака, посылая ему мысленный сигнал: «Уходи, уходи, уходи! Уйди же ты, Вадим, дверь прямо за твоей спиной! Ну же, мне нужно одиночество как никогда!». — Это для тебя, — он подвигает по столу что-то скрытое под ладонью. — Увидимся вечером, — и только теперь убирает руку и уходит прежде, чем я успеваю что-либо сказать.       На столе, покрытом прозрачным лаком тысячи раз. На столе, на котором выцарапаны циркулем неприличные слова. На столе, за который я почему-то все-таки села, а не ушла на свободные два часа домой, за что ругала себя с каждой минутой все сильнее. На столе лежала валентинка. Я притянула ее ближе и раскрыла. Зажмуриваясь изо всех сил, я просила про себя лишь об одном: пусть она будет пустая. Без моего имени и тем более без какого-то послания. Пожалуйста.

Даяна. Ты мне очень нравишься. Потанцуем сегодня? Вадим.

      Я прячу лицо в ладонях. Мне хочется кричать на себя. Ненавидеть себя еще больше. Единорог общается со мной без грубости и не огрызается, но я чувствую себя паршиво лишь от того, что знаю: ему нравится какая-то из его одноклассниц, а не девочка по переписке, с которой он никогда не встретится. Он же не глупая школьница, а вполне умный парень. Я же прекрасно знаю, как относится ко мне Вадим. И зная, что задеваю его, с поразительной легкостью занимаюсь этим каждый день. Каждый день грублю. Каждый день отталкиваю его и наверняка делаю больно.       И вместо того, чтобы пойти и извиниться я прячусь весь вечер. Стою у входа и слежу за тем, чтобы никто не пронес бутылку с алкоголем. После прохожусь по школе и застаю целующиеся парочки. Не злясь, но в какой-то степени завидуя, зачем-то кричу на них и направляю в спортзал, на дискотеку. Но, как понимаю уже через несколько минут, они просто-напросто перемещаются в другое, более укромное место.       — Даяна! Вот ты где! — Маруся совершенно неожиданно оказывается на третьем этаже, где я сижу на подоконнике — непозволительная роскошь днем — и смотрю в окно. Как не странно внезапное появление Марии из кромешной темноты школьного коридора, меня оно совсем не пугает. — Тебя Вадим весь вечер искал, — девушка, стуча каблуками, подходит ко мне и улыбается своей фирменной улыбочкой, которая означает лишь одно: «Я вас уже поженила, Даяна». Подруга заставляет спрыгнуть на пол и заглядывает мне в глаза. — Все в порядке?       — Я ужасная, — озвучиваю мысль, что несколько часов крутилась в голове. Чувствую на щеках слезы, которые мне удавалось сдерживать все это время.       — Даясик, — Мария ободряюще улыбается и обнимает меня, почти сразу же отстраняясь. — Что случилось? — ничего не говоря, протягиваю его валентинку, изученную вдоль и поперек тысячу раз.       А может быть стоило все-таки спуститься? Стоило потанцевать с ним? Хотя бы поговорить, извиниться за грубость. Попросить не давить. Объяснить, что я не могу себя заставить испытывать к нему чувства. Что мы могли бы просто общаться, если не как друзья, то хотя бы как знакомые. Ведь почему-то я осталась в школе. Что-то не дало мне уйти домой и вернуться к концу вечера, чтобы помочь с уборкой. Чего я ждала? Я ждала его. Ждала его тут весь вечер, не совсем понимая зачем, совершенно не зная, что могу ему сказать.       — А я не могу ему ответить тем же, понимаешь? Еще и Женя этот! — в отчаянии топаю ногой, лишь через секунду понимая как смешно выгляжу со стороны.       — А что он? — подруга возвращает мне открытку, и я убираю ее в сумочку, которая заменяет сегодня мой любимый рюкзак. Последнее время я мало рассказывала Марусе о том, какие мысли беспорядочно роятся в моей голове, так что про еле заметные появления Евгения в моей жизни она не знает.       — Иногда мне кажется, что я нравлюсь ему. Иногда — что он просто проявляет так свою дружбу, — неопределенно пожимаю плечи, набрасываю сумку на плечо и разворачиваюсь в сторону лестницы. — Дискотека закончилась?       — Да, минут десять назад, — Маруся быстро нагоняет меня и буквально силой заставляет остановиться и посмотреть на нее. — А кто из них двоих нравится тебе?       — А мне нравится третий.       В спортзале тихо, почти безлюдно и светло. На полу полно какого-то мусора. В дальнем углу замечаю большую розовую коробку — еще одна наша с Викой идея. На сегодняшней дискотеке все, кто хотел, могли бросать туда свои открытки, просто записки или даже целые письма. А после сортировки завтра мы разнесем эти письма классным руководителям, а те отдадут своим ученикам.       Где-то неподалеку от коробки, рядом с принесенной для колонок партой, крутится Скобенко. Но я не могу понять, куда подевался Кольцов? Обвожу взглядом весь зал, и, неожиданно для себя, обнаруживаю его с зеленым веником в руках. Выглядит все это достаточно забавно: ручка веника точно не для высокого роста Вадима. Делаю шаг. Еще один, за ним третий, мне совершенно необходимо поговорить с Вадимом. Парень меня не видит. Может так даже лучше?       Старшеклассник оглядывается куда-то в сторону, туда, где стоит коробка. И почему-то бросив веник, в несколько широких шагов преодолевает расстояние до Жени. Я замираю на месте, не отдавая себе в этом отчета. Что-то внутри меня требует мчаться в их сторону или хотя бы окрикнуть, дать понять, что они тут не одни. Вадим толкает моего одноклассника в плечо и вырывает какой-то листок из его рук. Тот в свою очередь ругается, но я не могу разобрать слов. Завязывается словесная перепалка, но я начинаю понимать, о чем они спорят, только лишь когда парни переходят на крик, на который через минуту сбежится вся школа.       — Я тебе по-хорошему говорил отстать от нее! — Вадим толкает не ожидавшего нападения Евгения, но на этот раз с достаточной силой, чтобы тот повалился на пол. Я, наконец, обретаю способность двигаться и бегу в их направлении, что-то крича, сама не запоминая своих слов.       — Вы что устроили?! — оттягиваю Кольцова от Скобенко, хотя тот и так уже собирался подняться на ноги. В ужасе смотрю то на одного, то на другого: только от вида их разбитых лиц мне становится дурно. И вовсе не потому, что я боюсь крови: обычно этим меня не напугаешь. Мне хочется наорать на них, повторно избить каждого и снова наорать. Но я совершенно не знаю, что говорить, поэтому только и могу, что смотреть то на полусидящего на полу Женю с разбитой губой, то на стоящего рядом Вадима с рассеченной бровью.       — Даяна, — тянет он, пытаясь взять меня за руку, но я резко отступаю назад. Улыбка, предназначавшаяся мне и только мне, слетает с его губ. — Где ты была весь вечер? Я думал, мы поговорим…       — Я тоже хотела с тобой поговорить, — честно говорю я. — Но после этого даже не здоровайся со мной, — на всякий случай, для верности, толкаю парня в грудь и ухожу, полная уверенности в том, что завтра же уйду из драмкружка, чтобы как можно реже видеть Вадима.       И чтобы он как можно реже видел меня.