Они тушили огонь бензином

Первое, что проскальзывает в его взгляде, когда он смотрит туда же, куда и все, находящиеся в этом темном помещении, — это ужас и восхищение. Первое возникает от чудовищности, с которой здесь обращаются с омегой, второе — от взгляда на это изящное создание. Два этих чувства плотно переплетаются между собой, опутывая его, вытесняя все остальные ощущения и давая ему возможность только тупо смотреть и ужасаться от того, что творили здесь с этим несчастным существом. Омега, сжавшийся в комок в углу грязной железной клетки, поднимает затравленный взгляд на вошедшего. Эти глаза, надо сказать, ярче всех звезд и краснее любого рубина на планете, Киришима в этом уверен. И эти глаза безусловно можно считать самыми красивыми, если бы еще не этот лютый страх, плескавшийся в их яркой радужке. Омега был в ужасе. И Киришима моментально перенял это чувство, неожиданно ощутив его как свое собственное. И оно было таким ярким и сильным, захлестнуло его с головой так, что на секунду даже дышать стало нечем. Что же такого тут делают с бедным омегой, если он так напуган? Вошедший в клетку мужчина злорадно и похабно ухмыляется, надвигаясь на омегу и попутно расстегивая ремень на штанах. Парень едва заметно шевелит носом, сильнее вжимается в прутья клетки у себя за спиной и тихо рычит, демонстрируя маленькие клыки. По толпе разносится издевательский смех, от которого у Киришимы кровь стынет в жилах, а потом неожиданно разом вскипает, заставляя его зло сжать кулаки и оскалиться, низко зарычав. Эти ублюдки получали удовольствие от того, что видели? И как часто они вообще за таким наблюдают? Кто-то начинает кричать, чтобы мужик в клетке переходил к более активным действиям и даже подкидывает в железную тарелку денег, явно подогревая этим интерес. С каждой упавшей на дно монетой Киришима чувствует все нарастающий страх омеги и свою собственную закипающую злость. Альфа в нем не может смириться с тем, как эти уроды обращаются с омегой, злится, бунтует, норовит разодрать глотку каждому по очереди, а потом немедленно вытащить омегу из клетки. Парень чувствует, как собственные отросшие когти больно впиваются в ладони, протыкая кожу, немного отрезвляя и не давая совершить необдуманное. Мужчина тем временем подходит к омеге вплотную и тот испуганно шарахается от него, при этом все равно лязгнув зубами. На омеге совсем нет одежды, разве что массивный кожаный ошейник с тянущейся от него тяжелой цепью. Мужик хватает рукой цепь, наматывает ее на кулак, ближе подтягивая к себе перепуганного омегу, а когда он упирается ногами в пол, с силой дергает на себя, так что бедняга падает плашмя на живот, давая похотливым тварям обзор на свое обнаженное тело. — Да трахни ты его уже как следует! — громко кричит какой-то кобель, стоящий возле Киришимы и парень явно чувствует от него вонь альфы. Запах резкий и неприятный, аж глаза режет, но оно и понятно, ведь будь этот мужик нормальным альфой, запах был бы совсем другим. И эта фраза становится последней каплей для Киришимы. Он краем глаза видит, как мужчина в клетке присаживается возле омеги, уже гладит его тело, а дальше Эйджиро со всей силы бьет стоящего рядом альфу по лицу так, что слышится громкий хруст его костей. Все начинают орать, начинается давка, кто-то с силой толкает Киришиму в спину и парень чуть ли не падает, но успевает среагировать и выставить вперед руку, толкая кого-то вперед себя. Он словно на автомате несется к клетке, с разбегу врезается в нее, больно ударяясь о металлические прутья, вцепляется в них руками и остервенело смотрит на этого урода, который, несмотря на воцарившийся дурдом, все равно пристраивается к омеге, тяжело дыша и жадно лапая ее тело. — Эй, парень ты че тут устроил?.. — пьяный голос возле самого уха возвращает Киришиму в реальность и он несколько раз быстро моргнув смотрит на говорившего. — Остановите его! — рычит Эйджиро, скаля удлинившиеся клыки и сверкая глазами. Грузного вида мужик перед ним как-то обмякает, пятится назад, но Киришима хватает его за ворот пиджака и с силой прикладывает о прутья решетки. — Ты слышал меня? Остановите его! И немедленно отпустите омегу! — Парень, да ты че… — невнятно мычит мужчина, пытаясь высвободиться из крепкой Киришиминой хватки. — Какое тебе дело до этой течной суки, он все равно… У него не получается договорить, потому что Эйджиро оттаскивает его назад, а потом снова с силой впечатывает в прутья, расквашивая нос. — Я сказал, отпусти его! — его голос превращается в низкий угрожающий рык и бета, а Киришима уверен, что перед ним именно бета, испуганно оседает и бормочет: — Ладно, ладно, только отпусти, придурок… Эйджиро разжимает кулак и эта туша валится на пол, поспешно доставая из кармана ключи. Мужик, нетерпеливо замерший над затихшим омегой, недовольно смотрит на них, не понимая, что происходит. — Какого хрена? Я тут пытаюсь отыметь эту суку, че ты лезешь? Их дальнейший разговор Киришима не слышит, он забегает в клетку и подскакивает к ничком лежащему омеге, собираясь поднять его с пола, к себе прижать, успокоить, сказать, что все уже хорошо, что бояться не нужно, но парень, до этого вообще казавшийся вырубленным, неожиданно вскакивает с пола и стремительно отползает от ошарашенного Киришимы, забиваясь в угол и тихо, напугано, поскуливая. Эйджиро чувствует, как его собственное сердце разбивается на миллиарды маленьких осколков, больно впиваясь во все внутренности, мышцы, кожу, потому что ему еще никогда не доводилось видеть настолько испуганных людей. Этот омега напуган до такого состояния, что даже сказать ничего не может и только продолжает тихо скулить, поглядывая на него красными глазами из под длинной светлой челки. — Вы что тут с ним делали, сволочи? — тихо, но угрожающе рычит Киришима, зыркая на замерших в проходе мужиков. — Так это… — принимается объяснять один, — омега ж… То и делали, для чего он рожден был. Эти слова приводят Киришиму в еще большее бешенство, да так, что перед глазами начинает плыть, а когти покалывает от невыносимого желания впиться ими в чье-нибудь брюхо. Он очень хочет вцепиться клыками в их ублюдочные глотки, выцарапать когтями все внутренности, разорвать их всех на кусочки… Но взгляд снова натыкается на забившегося в угол омегу, которому и так страшно, и лучше точно не будет, если Киришима начнет воплощать свои мечты в реальность. На смену этим садистским желаниям приходят другие: сгрести омегу в охапку, прижать к себе, обогреть, зализать раны, успокоить, дать знать, что больше его никто и пальцем не тронет. Но позволят ли это ему? Явно, что омега боится всех и каждого, а особенно альф, так как подступиться к нему? — Как тебя зовут? — тихо, осторожно и мягко спрашивает Киришима, обращаясь к омеге. Тот дергается, когда понимает, что вопрос адресован ему, а потом прячет глаза, отворачивается, прижимает колени к груди и утыкается в них лбом. Киришима не понимает, что такого сделал, но один из мужиков снова подает голос. — Он тебе не ответит. Боится. Он вообще уже очень давно не разговаривает. Из его горла снова вырывается злой клокочущий рык, но, кажется, это пугает омегу только сильнее, поэтому Киришима успокаивается. Ладно. Из этих мудаков он все выпотрошит позже. — Я его забираю. — Так это… Он же в собственности борделя, парень. — Значит выкупаю.

***

У него уходит около часа, чтобы уговорить и задобрить владельца борделя, чтобы тот продал ему Кацуки Бакуго, так звали омегу. Высокий, светловолосый мужчина, на вид не намного старше самого Киришимы, всем своим видом показывал, что не желает расставаться с Бакуго, тот был для него ценным трофеем, на котором он много зарабатывал. При этих словах Киришима снова начал злиться, потому что все здесь относились к Бакуго как к вещи, а этот альфа и вовсе крутил его судьбой как хотел, раз за разом продавая его все новым извращенцам, которые чего только с ним не творили. Эйджиро все поднимал и поднимал сумму, краем сознания понимая, что таких денег у него уже нет, но это его мало в тот момент волновало. Гораздо важнее было поскорее забрать отсюда Кацуки, к которому Цунагу, владелец борделя, отправил двух своих людей — альф, и Киришима очень боялся того, что они могут сделать с омегой, пока он тут ведет переговоры. В конце концов Цунагу остановил Киришиму на просто заоблачной цене, взяв с него половину имеющейся суммы и дав согласие на то, чтобы остаток Эйджиро выплатил ему чуть позже. Совсем не двусмысленно Цунагу намекнул, что в случае неуплаты, Бакуго придется очень и очень плохо. Еще около получаса уходит у Киришимы на то, чтобы убедить Бакуго в том, что он не представляет для него никакой опасности и ему можно верить. Омега долго и недоверчиво смотрел на него из своего угла, не решаясь даже пошевелиться, но Киришима видел, как слабо шевелится его хорошенький носик. Парень принюхивался к нему, пытался разобрать запах. Эйджиро свел всю свою ненависть к этим ублюдкам на нет, чтобы его запах был чистым и вызвал у омеги чувство защиты и безопасности. И кажется, у него это получилось. Когда Киришима впервые касается кожи Бакуго самыми кончиками пальцев, у него по всему телу проходит волна тепла и толпа мурашек. Парень не мог объяснить, почему это легкое соприкосновение вызвало у него именно такие чувства, но он неожиданно почувствовал себя так хорошо и словно в несколько раз сильнее. Теперь он почему-то был уверен, что их с Бакуго уже никто и никогда не сможет разлучить и они всегда будут вместе. Киришима не знал, что в этот момент почувствовал сам омега, но Бакуго вдруг как-то по-другому на него посмотрел. Взгляд его красивых красных глаз как-то сразу прояснился, стал менее испуганным и даже, вроде бы, счастливым?.. Эйджиро уже увереннее касается руки Кацуки, нежно ведет по ней пальцами, чувствуя, как по телу разливается тепло и как бешено стучит его сердце, а альфа внутри него так и вовсе готов визжать от непонятно откуда взявшейся радости. Бакуго подставляется под его прикосновения, ластится к руке, чуть расправляет плечи, сплошь покрытые следами когтей, зубов и засосами. Глядя на них, Эйджиро хочет уже прямо тут начать вылизывать выступающие ключицы и бледную тонкую шею, чтобы избавить омегу от страданий и боли, но сдерживает себя и осторожно приобнимает парня. — Все хорошо, — тихо и ласково шепчет Киришима на ухо парня. Тот заметно расслабляется в его руках, обмякает и, кажется, уже начинает проваливаться в сон. — Теперь все будет хорошо, Кацуки. Я заберу тебя отсюда.