Они тушили огонь бензином

Бакуго бесится, когда понимает, что втрескался в учителя. Сыплет матами, рычит и скалится, зеркала херачит и за зря орет на Деку, подвернувшегося очень к месту. Откровенно не втыкает, как так получилось и как теперь от этого избавиться. Бакуго «беспалевно» залипает на тело Киришимы, когда тот «не видит». Жадно пожирает глазами накаченное тело, широкие плечи, подтянутый живот с идеальными кубиками пресса, сильные руки, которые так и хочется ощутить на своей за… талии. Черт. Бакуго боится. Боится, что все узнается, что все не взаимно, что его засмеют, что у Киришимы уже кто-то есть. Он ведь постоянно с кем-то по телефону разговаривает или переписывается и Кацуки упрямо повторяет себе, как мантру, что, может, это по работе и волноваться ему не о чем. Да и че вообще волноваться, будто у них что-то может получиться. Бакуго сильно вздрагивает и покрывается мурашками, наверняка краснеет, становится заторможенным и глупым, когда Киришима его касается на тренировках. Он готов расплыться лужей по асфальту, когда ухо обжигает горячий шепот, говорящий как делать правильно. Бакуго понимает, что это уже до абсурда доходит, когда после уроков просит Киришиму дополнительно с ним позаниматься. Сам знает, на какой риск идет и что будет хуже, но все равно зовет Киришиму в спортзал, чтобы тот показал ему пару приемов рукопашного. Бакуго плохо понимает, что он делает под сенсеем, крепко прижимающим его своим великолепным телом к матам. Зато точно знает, что такое положение вещей его вполне устраивает и уходить он не хочет. Киришима встает первым и подает ему руку. Он выглядит растерянным и… покрасневшим. Да, точно. Щеки сенсея слегка пунцовые, такие притягательные, что Бакуго замирает, рассматривая его лицо, такое, черт возьми, идеальное и словно из камня высеченное, и понимает, что валится все глубже в бездну и без посторонней помощи оттуда точно не выберется. Бакуго предлагает Урараке встречаться. Кажется, та как-то заикалась, что он ей нравится, так что можно было смело использовать девушку, как замену Киришиме, как отвлекающий маневр от все того же Киришимы, с которым ему точно все равно ничего не светит. Черт. Бакуго устает от Урараки уже через два дня. Она постоянно что-то говорит, она везде и повсюду, ее слишком много и Бакуго задыхается и понимает, что идея была дурацкой и что помочь тут сможет только свежий глоток Киришимы. Потому что Урарака как углекислый газ, а Киришима — кислород, которого ему ужасно не хватало. Бакуго продолжает сидеть на уроках Киришимы, отсчитывает время до окончания его лекции и понимает, что считает не для того, чтобы быстрее сбежать домой, а потому что не хочет, чтобы Эйджиро замолкал. Бакуго только в мыслях позволяет себе называть сенсея по имени. И каждый раз произнося про себя тягучее «Эйджиро», Кацуки чуть не кончает от удовольствия, представляя, как будет выстанывать это имя, как будет повторять снова и снова, и добавлять иногда «еще» и «глубже». Из этих мыслей его буквально выдергивает громкий окрик Киришимы, позвавшего его по фамилии. Но и этого парню хватает, чтобы ясно почувствовать мокрое пятно на трусах. Бакуго бросает Урараку, прямо сказав ей, что он гей. Девушка удивленно хлопает глазами, но понятливо улыбается и предлагает остаться друзьями. Бакуго кивает и быстро уходит, потому что там же сейчас лекция у Киришимы начнется. Бакуго знает, что преподавательская практика у Киришимы закончится через неделю. И этот волшебный месяц закончится, как и возможность Бакуго так открыто и часто любоваться своим идолом. Он ловит каждую улыбку Киришимы, каждый оскал его острых зубов, каждое движение, залипает на перекатывающиеся под кожей мышцы, подначивает сенсея лишний раз коснуться его и, о господи, даже касается его сам. На одной из тренировок, пока все остальные заняты, пока не смотрят, он подходит к Киришиме и касается его руки, всего лишь кончиками пальцев, чтоб привлечь к себе внимание, чтоб попросить о помощи. Киришима улыбается все так же лучезарно и соглашается, уводит за собой, подальше от остальных. Бакуго не верит в то, что Киришима его целует. У него душа сквозь пол уходит и сердце ухает на дно желудка, да там и остается, а низ живота скручивает болезненными спазмами, когда чужой горячий язык проскальзывает меж его удивленно приоткрытых губ и углубляет поцелуй. Так мокро, так жарко, так хорошо, что голова кругом, что ноги подкашиваются и Бакуго точно бы упал, если бы не сильные, внушающие доверие руки, вовремя за бедра его подхватившие. Ноги как-то сами по себе обвивают чужой торс и, черт, это так удобно, самая удобная поза в мире. Он отвечает неумело, но с жаром, они стукаются лбами, зубами, языками, отрываются друг от друга не на долго, чтобы воздуха вдохнуть, а потом снова сливаются воедино, снова сталкиваясь губами, целуясь жадно и как в последний раз. Бакуго отчетливо чувствует упирающийся ему в бедро чужой стояк и мычит Киришиме в губы от удовольствия, от осознания, что смог возбудить семпая, что тому тоже не все равно. А следом тихо стонет в рот учителя, когда тот поглаживает его ягодицы, иногда сильно сжимая пальцами и плотнее прижимая к себе. Бакуго хочет, чтобы Киришима поставил ему засос, хотя бы один, хотя бы не в самом видном месте, но герой просто целует его шею, водит по ней языком и губами, лижет и иногда царапает острыми зубами, из-за чего Кацуки стонет чаще и громче, ближе притягивая Киришиму ногами и сжимая пальцами его плечи. Они как обезумевшие нехотя отрываются друг от друга, часто и рвано дышат, смотрят друг на друга блестящими от возбуждения глазами. У обоих губы покрасневшие и искусанные, щеки, шея и даже плечи красные, в штанах тесно и жарко, а сердца колотятся как сумасшедшие. Бакуго ерзает, и сильнее жмется к Киришиме, и носом о его скулу трется, и скулит тихо, потому что внизу живота невыносимо жарко и даже больно, потому что ему физически больно от недостатка киришиминых прикосновений, потому что он хочет еще, еще, еще, еще… Киришима не может сейчас дать ему больше. Не может позволить себе опустить Бакуго прямо на пол, не может аккуратно стянуть с него спортивные штаны, не может мягко развести ноги в стороны, погладить внутреннюю сторону бедра, ловя тихие стоны и полувсхлипы. Не может, но так хочет. Он сам устало утыкается лбом в шею Кацуки, чувствует, как тот мягко и осторожно зарывается пальцами в его волосы, массирует затылок, чем заставляет его тихо прорычать и слабо прикусить бледную кожу, оставляя таки едва заметный, но все же след. И тут же становится дико стыдно. Ведь перед ним его ученик, еще несовершеннолетний мальчик, у которого все впереди и которому точно не стоит связывать свою жизнь с тем, кто почти на десять лет его старше. К тому же, когда Киришима заступал на пост про-героя, он дал себе клятву: никогда не обременять себя отношениями. Ведь профессия героя очень опасна, а семья — непозволительная роскошь. Тут уже не знаешь даже, что страшнее: если ты погибнешь на задании или если твоим родным будет что-то угрожать. Киришима не знает, как объяснить это все Бакуго. Тот смотрит на него с такой щенячьей преданностью в глазах, долго, пристально, что у про сердце щемит и хочется просто сгрести парня в охапку и никогда никому не отдавать. Киришимина практика заканчивается. Бакуго не разговаривает с ним все оставшиеся дни и даже пропустил последние две лекции. А все потому, что Киришима не смог сказать правды. Побоялся. Если бы сказал, что чувствует то же самое к мальчишке, если бы все-таки ответил взаимностью, то сделал бы только хуже. Дал бы надежду. А об их отношениях и речи быть не могло. Бакуго нужно закончить школу, устроиться на работу, у него все еще будет. Может, Киришима — это вообще всего лишь мимолетное юношеское влечение?.. Бакуго злится. Так сильно, что дыхание перехватывает, в глазах темнеет, в ушах звенит. Киришима его бросил. Сказал, что не может и не хочет заводить отношения с малолеткой. Может, слова были несколько другими, но смысл от этого не поменялся. Бакуго закрывается в своей комнате в общаге, разносит ее к чертям, срывает со стен плакаты с Бунтарем, дербанит мягкие игрушки, взрывает пластиковые фигурки, рвет комиксы и выбрасывает в окно дакимакуру. От нее почему-то больнее всего. А потом он сидит и в открытую, надрывно, срывая голос и хрипя, ревет, лежа на куче мусора, в который он превратил весь мерч по любимому герою. Когда-то любимому. Бакуго больше не следит за ним в новостях, не ищет статьи в интернете, не говорит о нем ни с кем. Если слышит, что о нем говорят по телевизору, то тут же переключает, со страницы с ним сбегает, вкладки закрывает, историю чистит, сохраненки, скрины, да все, стирает, уничтожает, как в телефоне, так и в памяти, потому что не может смириться с тем, как им нагло попользовались и выбросили. В героях он тоже как-то разочаровывается. Если его кумир так подло и гадко с ним обошелся, то откуда ему знать, что они все не такие? Зазнавшиеся и зажравшиеся уроды, у которых таких фанатов как он, Бакуго, миллионы, и которым нет до них никакого дела. Как же, блять, больно. Но Юэй Кацуки не бросает. Учится, сейчас на последнем году уже. И все вроде бы нормально, он снова начинает общаться с Ураракой, она ему, кажется, даже нравится, раздражения не вызывает, они гуляют вместе частенько и как-то девушка даже у него остается. Но целоваться с ней как-то совсем не так. Она целует медленно и аккуратно, без языка, робко касаясь его губ, и нет в этих поцелуях ни страсти, ни огня, ни эмоций. Все как-то пресно. Бакуго с ужасом понимает, что ему никто, кроме этого сраного Бунтаря не нужен. 27 декабря, в вечерних новостях, которые оставила включенными Урарака, сейчас нарезающая под них салат, Бакуго вновь слышит это имя. Уже тянется за пультом, чтобы переключить, но замирает, застывает, холодеет сразу, слыша следующие слова. «К сожалению, сам герой №8, Красный Бунтарь, не успел вовремя покинуть здание. Взрыв прогремел неожиданно, так что вместе с героем погибло и несколько мирных жителей…» Урарака что-то кричит ему вслед, когда он, даже не надев куртку, вылетает из квартиры и несется на улицу. Он даже не знает, куда бежит. До того места слишком далеко пешком, он все равно не успеет, денег у него нет, а даже если бы и были, что он там будет делать. Бакуго падает на колени где-то посреди холодной пустой улицы и снова рвет горло громкими рыданиями, давится слезами и всхлипами, кричит, рычит, бьет кулаками по асфальту, сдирая кожу и не чувствует уже ничего, кроме всепоглощающей безысходности. Он приходит ближе к утру на мост и долго стоит у перил, задумчиво глядя на воду покрасневшими от слез глазами. В голове пустота, как и в сердце. На душе камень, способный без труда утащить его на дно. «Киришима, а там мы сможем быть вместе?..»