Они тушили огонь бензином

Сильный удар спиной об землю из Киришимы выбивает дух и он болезненно охает, когда сверху на него с силой наваливается чужое тело. Опасно близко у его лица клацают острые омежьи зубы, после чего он неожиданно чувствует горячий влажный язык, скользнувший по зудящему весь день укусу. Бакуго раз за разом проводит языком по ранкам, смачивая их слюной и это внезапно приносит Киришиме такое лютое облегчение, что он, не сдержавшись, тихо стонет. Эта чесотка за день здорово его достала. Но Кацуки, похоже, воспринимает его стон как-то иначе, потому что его язык перемещается выше, движется к уху, а потом уже вокруг мочки смыкаются не менее горячие губы. Игнорировать это у Киришимы хреново получается, но он краем мозга все равно успевает думать, что пора бы это прекращать. Бакуго из-за течки не соображает, что делает, его нельзя сейчас трогать. — Ка-а-а-ах, — Киришима хочет позвать парня, но вместо этого срывается на новый стон. В его пах настойчиво втираются чужие бедра, массируя, дразня, при этом еще и продолжая водить по коже языком. Это сильно распаляет, заставляет мозг чуть ли не отключиться, а внутреннюю сущность сойти с ума. Альфа тихо порыкивает и впивается выдвинувшимися когтями в землю, едва сдерживаясь. Клыки тоже показываются, саднят, очень хотят вцепиться в чужой загривок, прикусить, сильно, глотнуть крови, пометить уже, наконец… — Бакуго, остановись, пожалуйста, — срывающимся хриплым голосом просит Эйджиро, дотрагиваясь руками до плеч омеги, а тот тихо довольно стонет ему в шею и скулит тихо, дрожа всем телом. Он приподнимается чуть-чуть, чтобы смочь заглянуть в киришимино лицо. И Эйджиро видит, что красную радужку почти целиком поглотил зрачок. — Возьми меня, — тихо, почти скуля, просит Бакуго и у Киришимы башка идет кругом. Хочется сбросить омегу с себя и убежать куда подальше, потому что сил сдерживаться уже почти нет. — Трахни меня, Киришима… Эйджиро запрокидывает голову и мученически стонет от сложившейся ситуации. Ну почему все должно быть так? Ну почему течка у Бакуго только первая? — Ба-а-а-куго… Прошу тебя. Прекрати. Но омега делает все наоборот. Ведет руками по груди альфы, двигает бедрами и, достигнув пальцами метки, гладит ее, растирая слюну. Укус больше не чешется, но зато теперь у Киришимы другая острая потребность, побороть которую очень тяжело. Кацуки с тихим рваным стоном запрокидывает голову и тянется рукой вниз, к собственным штанам, но не к члену, а назад, пролезая под импровизированный ремень. Там так мокро и жарко, и так хочется уже избавиться от этого слишком острого и сильного чувства возбуждения, хочется уже почувствовать внутри себя большой горячий член, распирающий изнутри и доставляющий просто массу удовольствия. От всех этих мыслей у омеги крышу сносит и он может только скулить и бессвязно просить, умолять, чтобы этот альфа уже взял его, наконец. — К-кириши-и-има-а-а… У Эйджиро просто срывает все тормоза. Он рывком садится и резко опрокидывает парня на спину, сверху на него садится и голодным взглядом окидывает взмокшее и раскрасневшееся тело под собой. Кацуки совершенно по-блядски проводит языком по губам и Киришима залипает на том, как они становятся влажными и блестящими. Член тоже отзывается на это ноющей болью внизу живота. Очень хочется кое-куда приспособить эти губы и язык. Омега под ним елозит и недовольно мычит, пытается шевельнуть бедрами, но он так плотно прижат к земле, что ему и пошевелиться-то толком не удается. Это бесит его и он тихо раздраженно рычит. Этот глупый альфа вообще собирается что-либо с ним делать или нет? Бакуго не успевает даже додумать эту мысль до конца, как в его губы остервенело впиваются чужие. Они больно ударяются лбами и зубами, но это ничто по сравнению с опьяняющим чувством, когда омега податливо отвечает и стонет-мычит ему в губы. Какой-то частью сознания, видимо, той, что еще не до конца успела отупеть от возбуждения, Киришима думает, что очень уж удачно на Бакуго был этот его красный плащ, на котором он теперь и лежал. Хоть не совсем на земле. Они целуются бешено, как в последний раз, отлепляясь друг от друга с громкими влажными звуками, а затем снова сливаясь в животном поцелуе, выпивая через них, кажется, всю душу, даже высасывая, иногда рыча и скуля, промазывая и попадая губами на лица друг друга. В очередной такой раз Киришима принимается вылизывать лицо омеги, медленно опускаясь на шею и плечи, слушая его рваные вздохи-стоны и нечленораздельную болтовню, чувствуя, как пальцы Кацуки зарываются в его волосы, массируют затылок, прижимают ближе. Ох, блять, этот парень его до могилы так доведет… Кто ж знал, что эта глупая, мелькнувшая в затуманенном сознании, мысль, может оказаться потом чуть ли не близкой к правде? Киришима не успевает понять, какого хера происходит, когда чьи-то руки отдирают его от Бакуго и с силой впечатывают в ствол дерева.