Ради общего блага

Я выехал в Кингсвуд рано утром. Меня ждали ко второй половине дня, дорога занимала всего пару часов, и я мог бы и не торопиться. Но мне казалось, что лучше иметь время в запасе на случай каких-нибудь непредвиденных трудностей вроде пробок или поломки. Хотя я ездил на новейшем автомобиле. Уже со второго моего года работы помощником меня обеспечивают самыми лучшими вещами, да и в деньгах я не нуждаюсь. Не каждый из людей достигает того, что есть у меня сейчас. Помню, еще пару лет назад какие-то бедно одетые парни у заправки косились на мой светло-лиловый «Бентли» и, дымя сигаретами, с завистью переговаривались: «Видел, какая тачка у чувака? Живут же некоторые, ни о чем не парятся! – Да уж, ему бы наши проблемы». Конечно, глядя на мою машину, костюмы по последней моде, самый современный телефон, дорогие часы и неброские, но со вкусом выбранные серебряные кольца на пальцах, вряд ли кто-то сразу заподозрит, что я – один из несчастных существ, живущих под дамокловым мечом. Помощник донора и в перспективе будущий донор. Пока что эта перспектива очень далека, но, направляясь в Кингсвуд, я не мог о ней не думать. По утрам даже на самых оживленных трассах обычно тихо. Выехав задолго до часа пик, я мог не спеша вести авто, наслаждаться пейзажами, мелькающими за окнами, и слушать музыку на одной из своих любимых радиостанций. Когда я еду один, я предпочитаю включать радио, а не мелодии с дисков. Диски я храню самые обычные, нейтральные, всё то, что предписано слушать таким, как я. Спокойная классика, милые популярные песенки, что-нибудь смешное. По неписанному, но соблюдаемому всеми правилу, даже музыка не должна затрагивать запретных тем, вроде алкоголя, курения и прочих вредных привычек и поступков. Радио не так поддается контролю, я никогда не составляю списков нравящихся радиостанций в настройках. Просто выбираю волны по памяти. Хриплый голос пел о чувственных губах, накрашенных черной помадой, о вкусе вина и сигаретном дыме. О том, чего никогда не дано узнать мне и таким, как я. В Хейлшеме нам всем часто говорили, как важно сохранять здоровье, нас убеждали, что мы – будущее страны. Мои подопечные, которые выросли в других местах, часто просят меня рассказать о Хейлшеме. Им кажется, будто это какое-то райское место. И я поддерживаю в них эту иллюзию: так им становится спокойнее, а значит, в их картах не появится отметки «возбужден». А пока они спокойны, даже перед выемкой, меня в клиниках ценят. Я охотно вспоминаю пруд и заросли папоротника… иногда даже показываю свои альбомы с рисунками, на которых изображен этот уголок. Мне до сих пор нравится разговаривать о мисс Люси, нашем инструкторе по спорту, и о том, как Джеймс Б. пытался подставить ей подножку во время игры в футбол, а вместо этого сам оказался на траве. Я весело болтаю с парнями-донорами про футбол, теннис, бадминтон и бильярд, многим нравится моя манера рассказывать анекдоты про спорт. Даже врачи и медбратья в свободную минутку заглядывают в палату послушать. Но может ли быть раем место, в котором нас выращивают для одной и той же цели? В конечном счете, рано или поздно завершим мы все – что воспитанники «элитного» Хейлшема, что парни и девчонки из такой дыры, как Тридцатый приют или Станция А. Ни от нас, ни от них, не останется на память ничего. Наши тела после финальной выемки сжигают в крематории. «Как пройдет ваша жизнь, известно наперед. Вы повзрослеете, но до того, как состаритесь, даже до того, как достигнете среднего возраста, у вас начнут брать внутренние органы для пересадки. Ради этих донорских выемок вы и появились на свет». Так говорила мисс Люси, когда услышала, как кто-то из нашего класса вслух мечтал об обычной человеческой жизни. Зачем тогда были уроки живописи, поэзии, скульптуры?.. Почему ходили слухи о некоей Галерее, в которую забирают наши самые лучшие работы? Помню, как Полли Т. и Сильвия Дж. пытались расспросить об этом опекунов. Помню, как на тему таинственной коллекции подшучивали мальчишки. Когда кто-нибудь рисовал или лепил что-нибудь особенно странное, а то и уродливое, полкласса взрывалось хохотом: «Вот так штука, в самый раз для Галереи!». Я никогда ни о чем не спрашивал, опекуны ставили меня в пример – «Заганос З. такой послушный ребенок, он никогда не разочаровывает нас». Я не задавал неловких вопросов. Просто потому, что ответы на них всегда старался находить сам, подслушивая и подглядывая. И уже лет в одиннадцать, даже в десять, иллюзий не питал. Есть обычные люди, «нормальные люди снаружи», как говорили в Хейлшеме, а есть мы. И пусть мы приносим пользу, ни опекуны, ни врачи никогда не воспримут нас как равных себе. Никому из нас никогда не быть кинозвездой, не побывать в Америке, не работать в супермаркете, не… Список можно продолжать до бесконечности. Но чем мы хуже? Разве у нас нет души? Разве мы не можем чувствовать, творить, любить?.. Не помню, когда я пришел к выводу, что это никому неинтересно. Я всегда много читал, много серьезных научных книг. Перечитал все труды по медицине, которые были в библиотеке и которые изредка продавались на Распродажах. А когда пошел на курсы, изучал все доступные источники в печати и в сети. Донорство слишком необходимо людям снаружи, заболевшим чем-нибудь серьезным или получившим травмы, после которых организм не восстановится самостоятельно. Эти люди хотят жить. Их семьи хотят, чтобы они жили. Ученые обеспечили эту возможность. В какой же момент оказалось, что тела, предназначенные для выемок, тоже обладают мыслями и эмоциями? Наверное, доноры, обладающие хотя бы зачатками интеллекта, понадобились для того, чтобы ухаживать за себе подобными. Все-таки, даже если исключить моральный компонент, труд помощника нелегок. Ты сопровождаешь своего подопечного на обследования и операции, контролируешь прием таблеток и пищи, следишь за тем, чтобы все его естественные потребности были удовлетворены. Очень мало людей готовы взять на себя все эти обязанности. Сказать-то это легко, а вот выполнить… о текучке кадров в отделениях трансплантологии говорят не один год, и это сейчас, когда есть мы, у которых просто нет выбора. Что же было раньше! Как бы там ни было, времена меняются, живые существа меняются, а вот технологии не всегда успевают за ними. В динамике зазвучала новая песня: «Я не хочу быть собой, больше никогда не хочу быть собой». * Увидев очередной указатель, я выключил музыку, и последние километры проехал в полной тишине. Песочно-желтые корпуса Кингсвуда были всё отчетливее видны вдали. Я приблизился к воротам, посигналил, и, когда мне открыли, заехал на стоянку и припарковался. Во дворе помощники прогуливались со своими подопечными. Кто-то из доноров шел сам, других везли в колясках для инвалидов. Увидев меня, одна из девушек в свободном серо-голубом платье остановилась, замерев на месте, будто я был призраком, возникшим из небытия. Короткая стрижка и бледное усталое лицо поначалу не вызвали у меня никаких воспоминаний, но тут в серо-зеленых глазах мелькнуло что-то знакомое, огонек узнавания. Она робко улыбнулась, и я первым сделал шаг ей навстречу. - Кэти?..