Ради общего блага

Есть только одна преисподняя, и мы в ней живем. (с) Игра престолов Случай мне попался не из легких. Донору недавно исполнилось двадцать три – практически, средний возраст для начала выемок, плюс-минус – но уже после первой он очень сильно сдал. Неудивительно, конечно: когда я ознакомился с его медицинской картой, то понял, что операция была проведена без соблюдения всех надлежащих правил. Доктор Ференс поручил парня интернам, надеясь на то, что крепкий организм возьмет свое. Тоже распространенная практика. Я работаю помощником уже восемь лет и часто вижу, что ветеринары к животным и то относятся более бережно, чем некоторые хирурги к донорам. Конечно же, любимая кошка или собака иногда становится для своего владельца дороже друзей и родственников. А кому нужны мы? Я имею в виду, нужны как личности, а не как вместилище органов. Я встретился с доктором через пару часов после обеда, выбрав момент, когда тот перекусит и отдохнет после операции и будет настроен на спокойную беседу. С Ференсом когда-то работала Инесса В., от нее я успел хоть немного узнать, что это за человек, и некий план действий уже был у меня в голове. Конечно, всего нельзя предвидеть, но тем не менее. Несмотря на довольно моложавый вид, в глубине души Ференс остался человеком старой закалки: многие из наших рассказывали, что он побаивается таких, как мы, чуть ли не брезгует нами, но мирится, как с досадной необходимостью. И потому я постарался, чтобы ничто в моем виде не напоминало ему об интернатах, Коттеджах и школах подготовки помощников. Модный костюм с манжетами, скрывающими браслет помощника, запах дорогих духов, стильная папка для бумаг и выглядывающая из кармашка ручка «Паркер». Сейчас я играл роль молодого медика, конечно же, признающего авторитет старшего коллеги, но всегда готового поделиться своими наработками. Он пригласил меня пройти в ординаторскую, указал на кресло – достаточно далеко от его собственного. Но, по крайней мере, я был удостоен разрешения сесть, а не вынужден был мириться с необходимостью стоять у стены, как многие другие из наших. - Значит, вы и есть новый помощник Стивена Б.. Доктор Броуди неплохо о вас отзывался, - сдержанно сказал доктор Ференс, сидя за своим широким столом и просматривая какие-то бумаги. – Заганос З., я правильно помню? - Именно так. - Не похожи вы на этих, - в интонации, с которой было произнесено последнее слово, нотка тщательно скрываемого отвращения всё же прозвучала. – Если бы я встретил вас в другой клинике, запросто принял бы за медбрата или интерна. - Для меня было бы большой честью работать под вашим руководством как представитель медперсонала, - почтительно сказал я. – Но и со своей позиции я делаю то, что от меня зависит. Я ознакомился с анамнезом Стивена Б. и записями о его состоянии, и уже увиделся с ним лично. Ему повезло находиться именно в этой клинике. Правда, я мог бы предложить кое-какие идеи, которые помогли бы ему перенести еще минимум две-три выемки. - Уверены, что он дотянет до третьей? – доктор Ференс пристально посмотрел на меня. – Руководство заинтересовано в том, чтобы еще минимум две операции прошли успешно. - Для меня это также главная цель. Хотелось бы, конечно, увеличить количество выемок до пяти, но пока рискованно планировать на такие сроки. Если мы говорим о восстановлении после первой, отмечу, что Стивен нуждается в аппаратуре, искусственно поддерживающей жизнедеятельность организма. Плюс, я бы заменил несколько препаратов на аналоги… Всё время, что я расписывал тактику восстановления, доктор Ференс держался недоверчиво и настороженно, и я продолжал усыплять его внимание, предлагая свои идеи с той же исходной позиции низшего, говорящего с представителем высшей расы. Да, мне есть что предложить, но я знаю свое место и благодарен мудрым наставникам, которые позволяют мне использовать свои таланты на процветание общества. Наконец, старик забрал у меня листы со схемами лечения, давая понять, что разговор окончен. - Неплохо. Я надеюсь, вы и в этот раз оправдаете деньги, которые в вас вкладывают. Я склонил голову. - Рад быть вам полезен, доктор Ференс. С вашего разрешения, я пойду в палату моего донора. Доктор небрежно взмахнул ладонью. Так отпускают совершенно бесправную прислугу или отмахиваются от надоевшего домашнего животного. Ничего особенного. Я привык. * За семь лет я успел привыкнуть ко всему. К тому, что «нормальные люди снаружи» смотрят на таких, как я, в лучшем случае как на полезные живые вещи, а в худшем – отшатываются, будто от насекомых. Бывает, в городе заговоришь с кассиром в супермаркете или оператором в банке или салоне связи, или еще с кем-то из тех случайных людей, с которыми сталкиваешься по необходимости. Пока они не видят браслет, всё нормально, но трудно передать словами их выражение лица, когда ты каким-либо образом выдаешь, что ты из интерната… Я привык не спать по несколько суток из-за работы или учебы. Пока что я вынослив, и бессонные ночи не сказались на состоянии моего организма. Зато я знаю и умею больше, чем другие помощники. Меня ценят. Я могу на что-то рассчитывать, во всяком случае, пока. Уйдя из Коттеджей раньше, чем мои одноклассники, я быстрее освоился в «мире снаружи» и в своей профессии, и уже не чувствую ни брезгливости, ни отвращения. Спокойно убираю за донорами, которые больше не в силах ухаживать за собой самостоятельно, кормлю, подмываю и переодеваю их, перестилаю постель. Я – помощник. Я живой автомат, просто очень качественный автомат. Но смог ли я привыкнуть к тому, что изо дня в день, из года в год, приближаю последний миг жизни тех, с кем вырос и с кем пересекался позже, после Хейлшема? Не знаю. Моя хейлшемская Коллекция до сих пор почти вся со мной. Странно, правда? Хотя я был разборчивым ребенком, и на ярмарках и распродажах не набрасывался на всё, что видел. Из школы у меня остался календарь Патриции С. – на его листах очень похоже изображены многие из наших. Несколько стихов Кристины С.. Пара браслетов, которые сплела Лана П.. Почему-то рисунок Томми Д., не знаю, зачем я сохранил этот листок, случайно попавший в мои руки - работы Томми никогда не принимали на выставки, да и он сам не любил творческих занятий, стесняясь, будто постоянно ожидая насмешки. Но забавный лопоухий зверек чем-то мне приглянулся. Из того, что я покупал на распродаже, у меня остались только открытка с восточным пейзажем и пара книг. Остальное или быстро пришло в негодность, или я выбросил в первые дни в Коттеджах, или подарил кому-то. Нам редко привозили стоящие вещи, в основном какой-то хлам, ценность которого состояла разве что в его происхождении из большого мира. Правда, за годы работы Коллекция приобрела немного иное значение, но никто об этом не знает. Сам я не скажу, а у наблюдателя со стороны набор разнообразных мелочей не вызовет ни интереса, ни стремления связать их в логичное целое. Голубой полудрагоценный камушек на дешевой цепочке. Нательный крестик. Вышитая подушечка-игольница и пара иголок. Листки из тетрадей или блокнотов с рисунками. Девичье кольцо с цветочком. Блокнот с наклейками. И тому подобная ерунда. Что между ними общего? Память о девушке, может быть? Нет. Рут К. один раз в шутку сказала, что я «универсал» - так у нас называли парней, которым больше нравились другие парни. Ну, она не знает, что пара таких связей у меня была после Хейлшема. Но ни к девушкам, ни к парням я старался не привязываться. Слишком больно терять потом, по старшим я не раз это видел. А потом убедился и сам. Моя новая Коллекция – память о донорах, которых я вел. Еще одна памятка о Патриции С.. Она рисовала мой портрет, когда уже лежала в клинике. Патриция завершила на четвертой выемке. Черные цветы – память о Кевине Р. из Гленморан-Хауза. Завершил на пятой. Цветы нарисовал незадолго до четвертой. Наклейки с котятами собирал Френсис У. со Станции А.. Он любил журналы, наклейки и календарики с кошками, и просто обожал рассказы о Хейлшеме. А еще он слушал по радио глупые передачи о реинкарнации. Его последние слова перед шестой выемкой: «Знаешь, Заганос, я совершенно не волнуюсь. Мне снилось, что в новой жизни я родился настоящим человеком, человеком снаружи, и у меня были семья и большой полосатый кот». До сих пор, когда я вижу полосатых кошек, я нет-нет, да и вспоминаю о Френе. Если реинкарнация существует на самом деле, пусть у него будет самая лучшая семья и в точности такой кот, о котором он мечтал. Я в иные миры не верю. Только в разум и логику. Некоторые доноры, которых я вел, верили в Бога. Миранда Л., например. Крестик – память о ней. Я не мешал ей читать все эти книжки и журналы, написанные людьми, которым больше повезло, чтобы убедить менее везучих в справедливости их положения. Если это помогало ей оставаться спокойным, пусть. Десять выемок. Мой личный рекорд. Но об этом не говорят, выгоднее поддерживать в донорах уверенность, что для всех всё заканчивается максимум на четвертой. Кристину С. поручили мне не сразу. Я больше года проторчал в Лондоне, мотаясь туда-сюда между пятью клиниками, находящимися на солидном расстоянии друг от друга. Двух доноров до меня вели настоящие идиоты – что помощники, что хирурги, и пару раз я чуть не сорвался, пытаясь хоть что-то доказать и как-то облегчить участь попавшихся мне бедняг. И тут, когда относительно не безнадежный парень из этих двух внезапно завершил на третьей выемке – все говорили, это не моя вина, но я простить себе не могу, что перед операцией он был возбужден – мне позвонили из реабилитационного центра в предместье и предложили стать помощником Кристины. Я согласился. Когда мы увиделись, я не узнал ту прелестную девочку, с которой попрощался в Хейлшеме. Своих прекрасных волос она лишилась навсегда. Сначала ее остригли и продали волосы. Не понимаю этой мелочи – наживаться даже на таком, когда трансплантации приносят огромные деньги почти всем заинтересованным! Потом и луковицы пересадили женщине-реципиенту. В реабилитационном центре на меня давили так, что иногда мне казалось, этих сумасшедших дней я сам не переживу. Кристина слишком была нужна живой, но в то же время, что-то с ее оригиналом было нечисто. Я и раньше подозревал, что теории, которые ходили в Коттеджах насчет наших оригиналов, бессмысленны: нас не могли создать из отбросов общества, потому что это не оправдано генетически и потому что тогда наши органы не подходили бы реципиенту с вероятностью в девяносто – девяносто восемь процентов. Мы – копии кого-то, кто может себе это позволить. Правда, ни в жизни, ни в сети я не видел женщины, стопроцентно похожей на Кристину. Но многие звезды и топ-модели сейчас делают себе пластические операции, меняясь до неузнаваемости. Значит, и в этом случае первой версией могла быть «звезда», шитая-перешитая сто раз в угоду моде и собственным капризам. И ради таких вот уничтожают нас. До меня Кристина успела пережить две выемки, после которых уже не поднималась с постели. Я довел ее до восьмой. Об этом тоже стараются не говорить, и я не хочу об этом вспоминать даже наедине с собой. * Я занимаюсь бесконечной, однообразной, тяжелой работой, и время от времени урывками вспоминаю, с кем я уже прошел дорогу от извещения до завершения, и с кем я ее еще пройду. Если повезет, вечером я увижусь с Кэти. Если повезет.