Ради общего блага

Как трудно верить, что ко мне вернешься ты. Спасенья! Дождусь ли я, чтоб голос твой услышать вновь? Спасенья! (с) «Великолепный век», монолог Хюррем Закрыв глаза, я лежала на смятых простынях, глубоко дыша и приходя в себя после любви, больше похожей на какое-то безумие. Немного ныли натертые запястья, которые Заганос связывал шарфом из тонкой ткани. Ему захотелось так попробовать, и я была не против небольшого эксперимента, тем более, что узел был не слишком тугим – я могла бы освободиться, если бы захотела. Но я не хотела. Мне нравилось чувствовать себя беспомощной, нравилось стонать под ласками, которые возбуждали, но не давали разрядки. Умолять о большем, почти плача, и плакать в экстазе. В последний год мне стало трудно плакать, и от этого что-то давит на грудь. Необъяснимо – ведь с сердцем у меня всё в порядке. Но при той жизни, которую я веду, не иметь возможности заплакать – тяжело. И пусть уж будет так. Я лежала, чувствуя, как по щекам текут слёзы. По телу растекалась приятная усталость, голова немного кружилась. Сегодняшняя ночь отличалась от прежних. Мы оба начали срываться, позволять себе эмоции, которые могут быть опасны, учитывая то, кто мы есть. Так не может долго длиться. Заганос лежал, прижавшись ко мне и склонив голову мне на плечо. Я чувствовала тепло его объятий и понемногу проваливалась в сон без тревог и сновидений. Не помню, долго ли мы так спали, но проснулась я от того, что прозвонил мобильный. - Да, я слушаю вас, мистер Рамирес, - спокойно-безразличным голосом сказал Заганос, приняв вызов. – Конечно, если Центральное управление не возражает, я приму опеку над донором из вашей клиники…. Сколько было выемок?.. Одна? Неплохо. Самая ответственная обычно вторая-третья, и если уж всё согласовано, я могу выехать пораньше и приняться за работу. Ну, думаю, до пяти мы дотянем. Мой рекорд пока – десять. Может, под вашим мудрым руководством я добьюсь и одиннадцатой, но пока давайте говорить о пяти. Хорошо. До встречи. Буду рад с вами поработать, мистер Рамирес. Очарование ночи снова рассеивалось. Мне всегда было непонятно, как в одном создании уживается чуткий любовник, угадывающий даже невысказанные желания, романтик и творец – и само воплощение холодности, расчета и яда. А теперь мне стало еще и жутко, и больше сдерживаться я не смогла. - Сволочь… какая же ты сволочь! – выкрикнула я. – За что ты так со всеми нашими?! И не страшно тебе смотреть на то, что остается от донора после четвертой выемке?! Или тебе просто нравится всех нас мучить? Да ты фашист, ты даже хуже, чем фашисты… ты выслуживаешься перед врачами – думаешь, это тебя спасет от выемки?! Думаешь, ты этим заслужишь отсрочку?! Он сидел на кровати, обхватив колени руками. Не глядя на меня, равнодушно прошептал в предрассветную тьму: - Никакой отсрочки нет. - Для таких, как ты – нет… - возразила я. – Ты тварь, ты продаешься за роскошное жилье, одежду, машину, украшения… ты… ты… я не знаю, почему я прихожу к тебе… Томми намного лучше тебя, знаешь, насколько тебе до него далеко?! Я бессвязно выкрикивала обвинения, забившись в угол кровати и сама не осознавая, что я говорю, будто изливала на любовника всю обиду на судьбу и несправедливость мира. Заганос молча слушал меня, завернувшись в простыню, как древнеримский патриций в тогу, и по-прежнему глядя в сторону. Когда я умолкла, он спросил: - Скажи мне, Кэт, если ты любишь Томми – что ты тогда делаешь со мной? - Я не могу быть с ним… - растерянно ответила я. – И в конце концов, это тебя не касается! - Легко же ты позволила всем и вся стать между вами, - со знакомой мне злой иронией ответил он. - Кэт… ты понимаешь, что так вы можете умереть, ни разу не увидев друг друга снова? - Что до этого тебе? – всхлипнула я. – Ты сам прекрасно знаешь, у нас нет будущего уже потому, что мы доноры. Чем дольше мы работаем помощниками, тем чаще мы смотрим в прошлое. Заганос обнял меня. - Что до этого мне? Не знаю. Но я бы предпочел смотреть в будущее, каким бы оно ни было. Кэт, ты же знаешь, что Томми жив и работает помощником. Если он тебе дорог, позвони ему, предложи увидеться. У меня его номер есть, я запишу тебе. Я вздрогнула, но не решилась сбросить его руку со своего плеча. - Ты так легко об этом говоришь. - Нам с тобой еще рано смотреть в прошлое, Кэти. И поверь мне, у меня есть свои причины поступать так, как я поступаю сейчас. Позже ты поймешь. Тогда я не верила ему. Но через несколько часов я уходила из его квартиры, сжимая в ладони листок из блокнота с номером и электронной почтой Томми. Уходила такая же, как всегда, будто не было безумной ночи и яростного спора. * Листок с номером, записанным четким, ровным почерком, лежал в моем рабочем блокноте. Несколько дней я размышляла, стоит ли мне звонить Томми или нет. Но в очередной мой визит в Линтон я увидела помощницу из Блекберна, и та сказала, что у Рут состоялась первая выемка, и, по слухам, операция прошла с осложнениями. Рут может в скором времени завершить. А что, если Заганос прав и мы с Томми умрем, не успев еще раз увидеть друг друга? Когда у меня выдался перерыв, я почти без сомнений набрала номер. - Томми… ты можешь сейчас говорить? Я тебя не отвлекла?..