Ради общего блага

День в клинике выдался тяжелый, но, вернувшись на квартиру, я никак не мог заснуть. Лежал на кровати, устроив на коленях большую тетрадь в твердой обложке, и рисовал. На днях мне удалось побывать с поручениями в Кингсвуде и увидеться с Кэти. Она нашла для меня журналы с инструкциями по рисованию, и теперь я пытался изобразить корпус, возле которого мы гуляли в тот день, клумбу и старое дерево с кривыми узловатыми ветвями. Получалось не высший класс – но уже лучше, чем прежде. И почему я раньше не занимался творчеством?! Почему не думал о том, что это мой шанс… может быть, единственный. Я столько раз отчаивался, всё бросал и надеялся снова. Ну, не только рисования это касается. В Хейлшеме, бывало, я до хрипоты спорил с другими мальчишками – сейчас уже не помню, почему – и выходил из игры, когда мне не везло. В колледже для помощников у меня несколько раз были такие неудачи, что хотелось забрать заявку на обучение и перейти в доноры. Хорошо, что к тому времени я уже стал умнее и мог заставить себя продолжать, добиваться цели. И вот теперь, когда мы с Кэт встретились снова, я говорю себе: я должен стараться, как бы ни тянуло дать волю эмоциям и перечеркнуть все свои усилия необдуманным поступком. Ведь если мы с Кэти получим отсрочку, мы года два, а может даже три или четыре проживем, как обычные люди! Ни службы помощников, ни донорства. Просто несколько лет – только мы вдвоем. Мы будем гулять в парке или поедем на море, будем смотреть фильмы в полутьме кинозала и держаться за руки. Наверное, нам разрешат снять коттедж где-нибудь в деревне, и мы будем присматривать за садом. Кэт отрастит длинные волосы, как раньше, и я буду плести ей венки из цветов, вплетать одуванчики в волнистые светлые пряди. Я медленно, сосредоточенно рисовал, и вспоминал тепло ее ладоней, робкое прикосновение, взгляд из-под ресниц, едва ощутимый запах мыла с ароматом персика, смешанный с резковатым запахом спирта и лекарств. За две с небольшим недели, что прошли с той нашей встречи, мы виделись пару раз и даже не решались обняться. Самое большее – рядом посидеть где-нибудь за чаем, журналами и рисунками. Закончив набросок с корпусом и двором, еще попытался нарисовать Кэти сидящей в траве, с букетом ромашек в руках. Но тут меня начало клонить в сон, и я заснул неожиданно спокойно. * В Ривердейле дела у меня шли не очень. Сандре уже два раза переносили дату операции, неизвестно, почему – анализы у нее были в норме. Она нервничала из-за этого, я пытался облегчить ее физическое состояние и как-то ее развлечь. А тут еще на работу вышла новая медсестра, миссис Фицгерберт. Грубоватая тетка лет тридцати пяти, с широкими ладонями, зычным голосом и лицом, похожим на морду бульдога. Мою подопечную она отчего-то сразу невзлюбила, не пойму, отчего. Сандра нормальная девчонка, внешне самая обычная, характер спокойный… правда, она может загрустить без особых причин, и некоторые лекарства это состояние только усугубляют. Но миссис Фицгерберт сразу окрестила ее нытичкой и слабачкой, а когда я заступался, за компанию доставалось и мне. Старая мымра вечно находила, к чему придраться и сбрасывала на меня массу мелких дел, которыми обычно занимаются медсестры и младший медицинский персонал. Любимым ее присловьем было: «Это в стоматологии можно раз уколоть, два раза ковырнуть и целый день бездельничать, а тут мы пашем, как лошади!». Надо, впрочем, отдать ей должное: она и сама торчала в клинике сутками, не отходя от тяжелых больных. От пациентов «снаружи». Такие, как мы, были для нее не более, чем тягловой скот. Когда я выходил из клиники, мне хотелось прямо-таки бежать к машине, я еле сдерживал этот ребяческий порыв. К вечеру я успел заскочить в Блекберн к Рут. Она просила меня наведываться, если получится, и я не отказывал. По инерции, видимо. И я ведь понимаю, что сам рано или поздно могу оказаться в таком же положении. После каждой выемки мир донора неотвратимо сужается и он всё больше зависит от тех, кто еще способен где-то бывать и узнавать свежие новости. Недавно Рут снова стало хуже. Она лежала на койке, одетая в серый халат, и ее лицо и руки казались еще бледнее, даже с тем же оттенком серого. Тонкие пальцы теребили свободно заплетенную косу, браслет болтался на запястье. Глаза покраснели – наверное, сегодня Рут плакала. - Что случилось, малыш? – спросил я, как в прежние времена, когда мы были парой. - Ты мог бы навещать меня чаще. Вы все спешите отдалиться от меня… - вздохнула она. - Прости, но я же не мог оставить Сандру без присмотра. Эти постоянные сдвиги сроков операции выбивают ее из сил. А сестра Фицгерберт всех строит, будто в армии. Даже некоторые врачи ее опасаются, - виновато сказал я. На какое-то время мне удалось отвлечь ее и мы с полчаса проговорили о клиниках и общих знакомых, но затем Рут вернулась к прежней теме: - С Кэти ты чаще успеваешь видеться, правда? Не понимаю, зачем это тебе. Миллисент говорила, что часто видела Кэт и Заганоса вместе. Она думает, они пара. А вдруг они подадут на отсрочку? Его работы есть в Галерее у Мадам. У меня от ярости жар прилил к щекам. - Послушай, Рут, я не хочу это обсуждать! Почему всякий раз, когда мы видимся, ты о ком-нибудь говоришь гадости? Несс о тебе заботится, а ты каждому встречному и поперечному жалуешься, какая она отвратная помощница. А Кэт… Кэт всегда больше беспокоилась о тебе, чем ты о ней! И что нам с тобой до того, с кем она встречается или встречалась. Мы с ней… - тут я запнулся. – Мы просто друзья, вот и всё. Рут горько усмехнулась, и мне стало стыдно за этот срыв. Да, она прошлась по всем моим больным точкам. Но у нее уже была выемка, а я пока здоров и полон сил. Я должен быть сдержаннее, умнее… Еще долго мы просто сидели и молчали. Эта встреча почему-то выбила меня из колеи: когда я приехал на квартиру, у меня еле хватило сил разогреть ужин и поесть. А уж помыть посуду и убраться казалось и вовсе невыполнимой миссией. Я сидел за столом, пил чай, тупо разглядывал фотографии и плакаты, которые поцепил на стене, чтобы кухня не выглядела такой казенно-белой и чужой. * Рут будто нарочно говорила те вещи, которые заставляли меня сомневаться в себе. Что я не интересен и не нужен Кэти, ведь она такая талантливая, и на нее обращают внимание самые классные парни. В Коттеджах, помнится, Рут как-то сказала невзначай: «Оливер глаз не сводит с Кэт. Да он от нее просто в восторге!». Кажется, она даже не мне это говорила. Но у меня тогда сразу настроение пропало. Оливер, старший выпускник, крутой спортсмен, умелец вырезать красивые фигурки из дерева… а я и в командных играх полный ноль, и руки у меня кривые. А тот наш разговор о моих рисунках… я на целых два года забросил свои тетради. И вот в последние недели, ехидные фразочки про Змея и что якобы он спит с Кэти. Что у них когда-то что-то было – подумаешь, новость. Другое дело, с предположением об отсрочке Рут попала в цель. Я, правда, опасался, что Кэти может предпочесть кого-то, кто лучше меня в искусстве… что и Мадам, или кто еще решает вопрос об отсрочке, придет к выводу: ей и правда подходит другой, а я так, просто приятель. Растяпа и неудачник. Если я не могу раскрыть свою душу, чего я стою? Ну, с другой стороны, неизвестно, какого мнения Мадам о рисунках Заганоса. Наверное, я потому и стал называть его Змеем, когда мы окончили колледжи, и он стал помощником экстра-класса – я просто-напросто опасаюсь его. Какой-то ничем не обоснованный страх… что он навсегда отберет у меня Кэт, или что его назначат мне в помощники, когда я стану донором, и после четвертой я буду проходить выемку за выемкой, не видя конца своим мучениям… Глупости. В Хейлшеме мы не дружили, но он, по крайней мере, не насмехался надо мной так, как другие пацаны. Это нужно просто талант такой иметь – со всеми быть милым, шутить и смеяться, ни с кем не ссориться, хорошо играть в командные игры, никого не травить, но в то же время и ни с кем не сходиться. Я помню проделки Джона Б. и Гордона К. на уроках, помню, как Лоренс П. пририсовывал рожки людям на чужих рисунках, а вот чтобы Заганос нечто в этом роде вытворил, не припоминаю. Бывали целые недели, когда его вообще было почти не видно и не слышно – он или прятался в зарослях у пруда, или сидел на дереве, часами глядя, как в небе кружат птицы. Наставники любят таких детей, от которых нет хлопот. А врачи любят таких помощников – от которых много пользы и никаких проблем. Завтра мне снова придется говорить с доктором Трейси насчет Сандры. Для ее же блага мне стоит попытаться, хотя он не из тех, кто одобряет лишнее любопытство со стороны таких, как мы.