Ради общего блага

Мы встретились, как в бурю в море Разбитые суда, Друг с другом не промолвив слова (Слов не было тогда)… (с) Оскар Уайльд, «Баллада Редингской тюрьмы»

Я приехал в Колчестер в полдень. Там у меня была донор, которая восстанавливалась после пятой выемки. Держалась она неплохо. Предполагали, что семь выемок она переживет. Но своими капризами Дорис иногда почти выводила меня из себя. Бывало, я слушал ее сплетни о незнакомых мне донорах и помощниках – ни для одного она не находила доброго слова – кивал, вставлял время от времени реплику-другую, а сам думал: «да скорей бы уже твоя седьмая выемка, когда ты меня уже освободишь!». Нехорошо, конечно, так думать о своих подопечных. Хотя лучше так, чем сопровождать на выемку кого-то, к кому привязался, и с каждой новой операцией понимать – еще немного, и вы больше никогда не увидитесь. Если до недавних пор с Дорис удавалось как-то ладить, сейчас ее характер испортился вконец. Когда я помогал ей причесаться, она жаловалась, что я дергаю ее за волосы и делаю это нарочно. Одевая ее, мне приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы она меня не ущипнула, и не всегда мне это удавалось. Щипалась она больно, оставляя синяки. Бедняга не так уж была виновата во всех гадостях, которые творила – сильно сказывался наркоз. Притом, еще после третьей выемки она оглохла на одно ухо, слушать музыку ей запретили, и единственной связанной с любимым хобби радостью у нее осталось читать журналы о поп-звездах, и их я должен был привозить в каждый свой визит в клинику. Иначе начинались слёзы, крики… Вот и сейчас перед визитом в клинику я заглянул в магазинчик, где продавались журналы, блокноты и прочие мелочи. Передо мной у кассы стояла худенькая коротко стриженая женщина. Что-то в ее фигуре показалось мне смутно знакомым. У нее запищал мобильный, и, доставая телефон из кармана, она выронила стопку тетрадей и упаковки с карандашами и ручками, которые держала в руках. Я помог ей собрать рассыпавшиеся вещи, и, когда она обернулась, я вспомнил. Мисс Люси! Наш инструктор по спорту из Хейлшема. Та самая, которая так внезапно ушла из школы. - Мисс Люси! Я часто вас вспоминал, - с улыбкой сказал я. Пока мы расплачивались за покупки, она внимательно и слегка настороженно смотрела на меня, наверное, пытаясь вспомнить. Конечно же, когда она покинула Хейлшем, мы были подростками. Некоторые очень изменились с тех пор. Например, вряд ли бы она узнала Рут К. – та в детстве выглядела серенькой мышкой со смешной косичкой, тогда никто бы не предположил, что она вырастет в яркую и красивую девушку. Когда мы вышли из магазина, мисс Люси слегка нахмурилась, а потом все же признала: - Вот никак не могу сообразить, и где же я вас раньше видела. Моим учеником вы были, это точно, знакомое вроде бы лицо. Но… - Я Заганос З., из Хейлшема. Она остановилась, разглядывая меня так, будто увидела привидение. Смотрела внимательно, взгляд задержался на моем шарфе и как он завязан – только женщины оценивают подобные мелкие детали. Кажется, от нее не ускользнуло и то, что я был одет в очень легкую светлую куртку, несмотря на непогоду. Она сама точно сегодня была не за рулем, судя по длинному плотному черному пальто и выглядывающему плотному воротнику свитера из плотной шерсти. - Из Хейлшема, - задумчиво повторила она, но не отшатнулась, как часто отшатываются от таких, как мы, даже те люди, которые «в теме». – Теперь припоминаю. Ты хорошо рисовал, твои картины каждый раз попадали на ярмарку. - Было такое. Сейчас я мало рисую, работа занимает слишком много времени. Но, в общем-то, мне нравится, меня часто хвалят. Может, подвезти вас, мисс Люси? – предложил я. – Я пока не спешу. Она нервно сжала пальцами ремешок сумки. - С-спасибо, Заганос, но… не надо. Я рада, что я тебя увидела и что у тебя всё в порядке, но… мисс Эмили и мисс Джеральдина предупреждали меня, что мне стоит забыть о Хейлшеме. - Почему? – спросил я. – Подписка о неразглашении? Мисс Люси через силу улыбнулась. - Что ты, нет, конечно. Просто тем, кто уходит, очень тяжело потом заглядывать в прошлое. Сейчас я преподаю в обычной школе. Когда мои ученики ее закончат, года через три, четыре я услышу, что кто-то из них учится на водителя, кто-то на инженера, кто-то на журналиста. Лет через десять я увижу их на встрече выпускников и услышу про их работу, семьи… а сколько из вашего класса хотя бы остались в живых? Не у всех хватит силы посмотреть правде в глаза. Я до боли прикусил губу. Молчал какое-то время. А потом сказал: - Помните Кристину С.? Она сидела со мной за одной партой. - Конечно, - мисс Люси кивнула. - Она завершила. Я… был… ее помощником. Мне просто нужно было хоть кому-то об этом сказать. В горле будто застрял ком. Мисс Люси обняла меня. - Бедный мальчик… В ее устах банальные вроде бы слова прозвучали как-то… особенно. Ей действительно было жаль таких, как мы, вот почему она не смогла работать в Хейлшеме. Теперь я это понимал. - Всё в порядке, мисс Люси. Она ничего не сказала. Мы разошлись так же случайно, как и встретились. Словно узники тюрьмы, вышедшие на прогулку, но не имеющие сил поговорить друг с другом. * На несколько дней я будто выбился из колеи. Встреча с мисс Люси, капризы и сплетни Дорис… а еще у меня были доноры в Лондоне, Илфорде и Дагенхэме, и на каждом месте – свои проблемы, своя специфика. Я начинал уставать, и на целую неделю позволил себе в нерабочее время забить на всё. Приезжал на квартиру, что-нибудь готовил на скорую руку или заказывал еду из службы быстрой доставки, ужинал у телевизора и потом еле заставлял себя убрать со стола. Просто сидел с пультом в руках и переключал каналы. А потом валялся в постели и слушал любимую музыку, раз за разом возвращаясь к одним и тем же – «Нимфетамин», «Я – огонь», «Знакомый вкус яда»… (1). Иногда я подпевал, давая волю бессильной ярости. А если ничего у меня не выйдет? А если я на чем-то попадусь? Да – пошли – вы все!.. Или, бывало, я читал книги, которые покупал в магазинах подержанных вещей или брал со стоек для буккроссинга – на таких же стойках я обычно потом и оставляю литературу, которую, по мнению наставников, не пристало читать выпускникам донорских интернатов. Когда мы были под контролем опекунов или учителей, из художественной литературы нам давали читать в основном классику, да и то не всю. Например, рассказов о Шерлоке Холмсе ни в Хейлшеме, ни в библиотеке при колледже не было – видимо, из-за персонажей, которые курят. Не было поэзии вроде стихов Бодлера и Рембо, тоже потому, что неправильный образ жизни предстает в них в слишком привлекательном свете. Таких, как мы, приучают к идеальной картине мира, как в старых романах: не слишком-то страшное зло всегда наказано, добродетель торжествует, добродетельные персонажи исполняют свой долг… И не каждый решается узнать что-то другое, даже когда есть свободное время и можно прочесть случайно попавшуюся «не такую» книгу. Где герои курят, пьют, совершают ошибки, причиняют боль близким и раскаиваются, хотя не всегда. Где есть настоящее зло, которое, как в жизни, наказано не всегда. Я заглянуть за эту грань решился. Те самые «запрещенные» рассказы о Шерлоке Холмсе, декадентские стихи, «Жюстина» и «Жюльетта», боевики, детективы. Для того, чтобы одолеть зверя, нам нужен собственный зверь… и именно им я хотел стать. (2) Веря в идеал, намного легче «выполнять свой долг», «совершать свою миссию в мире». Проще говоря – идти на смерть. Может, смириться с судьбой легче тем донорам и помощникам, которые больше всего времени проводят в онкологических центрах и видят, что их жертва спасает людей, которые иначе умерли бы в страшных муках. Но я вижу и другую сторону «прекрасного нового мира» - богачей, которые просто «прошиваются», чтобы подольше сохранить молодость и долголетие и прожигать жизнь, развлекаться, приводя в негодность уже новые органы. Такому миру я ничего не должен. И я забывался на время, засыпал, а с утра, как зомби, ехал в клинику. Со знакомыми помощниками я переписывался стабильно, хотя прежний интерес, бывало, угасал. И вдруг среди тонн словесного сора и мелких новостей мелькнул бриллиант – сообщения Кэти об интерне, который считает доноров такими же людьми, как рожденные естественным образом. Это показалось мне важным, и я на всякий случай сообщил об этом Райтхену. Пламя надежды разгорелось вновь, с еще большей силой. Если существуют такие, как мистер Харли, всё когда-нибудь может измениться.