Ради общего блага

Вчера родившись, завтра ты умрешь, Не ведая сегодня, в миг расцвета, В наряд свой алый пышно разодета, Что на свою погибель ты цветешь. ... Увы, тебя недрогнувшей рукой Без промедленья срежут, чтоб гордиться Тобой, лишенной жизни и души… (с) Луис Гонгора, «Тщеславная роза» О новом подопечном меня известили не звонком или письмом на электронную почту, как обычно, а бумажным письмом, на официальном бланке. Документ прислали мне на квартиру, на адрес, по которому я зарегистрирован в этом году. Бумажные письма мне не приходят – кто бы их мне отправлял? Обычно в моем почтовом ящике валяются бесплатные газеты и каталоги товаров и косметики, которые я собираю и привожу в клиники своим донорам вместе с прочим чтивом. А тут – плотный конверт, с марками и печатями. Слава небесам, красной печати, соответствующей извещению о переходе в доноры, не было. Но что тогда? Я попытался найти ножницы, чтобы аккуратно открыть письмо. Не нашел, да куда же они делись… Резким движением разорвал с трудом подающуюся бумагу, достал светло-голубой бланк. «Донор Заганос З. – ID 140920--Х Интернат: Хейлшем Колледж помощников: колледж Святой Марии Стаж работы: 9 лет Подопечные доноры, список на 29 мая 20--: Дорис А., Колчестер, 5 выемок Мириам Л., Колчестер, 7 выемок Шарон Ф., Лондон, 3 выемки Гордон О., Лондон, 2 выемки Маргарет У., Илфорд, 4 выемки Ребекка Т., Илфорд, 6 выемок Алим Д., Дагенхэм, - 6 выемок Настоящим сообщаем вам, что вы назначены помощником донора Махмуда Т., 18 лет, ID 010620--Х. Интернат: Хейлшем. Коттеджи, колледж: не проходил. Клиника: Лондон Врач-куратор: Кристиан Лоу Данный донор является последним вашим подопечным. Доноры, не завершившие до финальной выемки Махмуда Т., будут переданы под опекунство других помощников. В течение 10 дней после завершения вашего последнего подопечного вам будет прислано извещение об окончании деятельности помощника и адрес регистрации как донора». Не-на-ви-жу!!! Я отшвырнул конверт и письмо в сторону, расшвырял бумаги и книги на столе, ринулся на кухню и принялся крушить всё вокруг себя. Почему?! А вдруг о моих планах узнали?! Вдруг меня раскрыли?! Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу! Я не хочу «служить всей своей жизнью». Служить – кому? Богатым подонкам, которые не знают цену этому дару, ищут острых ощущений… им бы узнать это «острое ощущение», жить в ожидании смерти и забвения. Звякнули сброшенные на пол ложки. Жалобно зазвенело стекло изящных чашек с лиловыми цветами. С громким треском падали и разбивались тарелки. Я кричал так, что аж в ушах звенело. Хотел зарыдать, но глаза оставались сухими. Очнулся я только тогда, когда случайно задел острый осколок и порезал себе палец. Боль и вид собственной крови меня отрезвили. Я обработал и заклеил пластырем ранку, выпил успокаивающие капли, навел порядок в комнате и на кухне, открыл электронную почту. Информацию о новом доноре мне уже прислали. Итак, Махмуд Т., из моего родного интерната. По фото для досье трудно что-то определенное сказать. Светленький такой мальчик, типичное хейлшемское дитя. Вот только подозрительно, что его из Хейлшема отправляют сразу в клинику. Обычно после интерната доноры живут какое-то время самостоятельно. В Хейлшеме, да и многих других школах, такие места зовут Коттеджами, иногда я слышу о Фермах или Коммунах. Помощниками становятся не все, но я еще не слышал, чтобы у кого-либо из таких, как мы, отнимали последний глоток свободы. Положение у меня отвратное. Большинство моих доноров уже прошли четыре и больше выемок, до шести-восьми я их, вероятно, доведу, но теперь у меня гораздо больше риск потерять их. И где гарантия, что новичку не произведут две выемки одновременно, и он на этом поставит точку. Твою мать… Я написал Райтхену и сообщил ему всё о моем положении. Теперь остается дождаться, что и он меня кинет, и прощайте, великие планы. Хотя, в крайнем случае, я могу задуматься о том варианте, который отверг тогда, после смерти Салуджи. Но это самый последний выход. Если ничего другого я сделать не смогу. Райтхен отозвался мгновенно. «Сохраняйте самообладание, сейчас это нужно как никогда, не позволяйте себе поспешных поступков. Наш договор остается в силе. Но вы правы, история с новым донором крайне подозрительна. Ждите информацию». Ему легко говорить. Будто у него всё схвачено! Он никогда не был на моем месте. * Следующим утром я приехал в клинику Сент-Пол, предъявил документы в приемном отделении и сообщил имена донора и куратора. Медсестра ответила: - Доктор Лоу сегодня работает в ночную смену, приедет в пять вечера. Я скажу ему, чтобы он первым делом принял вас. Махмуда вы можете увидеть прямо сейчас, он уже сдал анализы и позавтракал. Вы в нашей клинике в первый раз? Провести вас? Я согласился. Конечно, я бы и по карточке с указанием корпуса, этажа и палаты сориентировался бы, но нечасто увидишь в клинике внимание к себе от персонала. Молодая женщина повела меня по коридору. Обстановка здесь была ничего так: стены покрашены в персиковые тона, всё сверкает новизной и свежестью, даже запах спирта и лекарств чувствуется едва-едва. Столовая, мимо которой мы проходили, больше напоминала подобное помещение в гостинице или санатории – через открытые двери было видно огромный круглый стол с уютными креслами, окно во всю стену, занавешенное ажурной тюлью, и цветы в кадках. - Вот, четвертая палата, - наконец сказала медсестра. – Удачи вам. Она ушла. Я постучал в дверь. - Заходите, - отозвался парень. Переступив порог палаты, я увидел мальчишку, лежащего на животе на аккуратно застеленной койке, беспорядочно заваленной листами бумаги и карандашами. Махмуд был одет в немного вылинялую красную футболку с нарисованными на спине золотистыми крыльями, и светло-голубые слегка потертые джинсы. Растрепанные золотые волосы были неровно подстрижены, челка почти прикрывала правый глаз. Когда я пришел и сел в кресло рядом с койкой, парень быстро сгреб свои карандаши, записи и рисунки, сложил их на тумбочке и сел. - Здравствуй, Махмуд. Я твой помощник, - приветливо сказал я. – Меня зовут Заганос З.. Кстати, я тоже вырос в Хейлшеме. - Класс! – он улыбнулся, голубые глаза засияли так, будто мой приезд был для него самым лучшим подарком. – Я только недавно приехал, но уже скучаю по Хейлшему и по нашим опекунам… вчера я был в комнате отдыха, познакомился с некоторыми донорами и помощниками. Они говорили, что не обязательно, чтобы мне давали помощника из родного интерната, но всё так удачно получилось. Кстати, о тебе мне рассказывали. - Вот как? – поинтересовался я. - Да. Они считают, что мне повезло. Все наши знают, что ты один из лучших. У тебя доноры служат дольше. Значит, я успею написать свое выпускное сочинение и отправить его мисс Эмили, и успею принести людям больше пользы. Я всякого успел насмотреться и наслушаться, но эти слова и блаженное выражение лица просто выбили меня из колеи. В мое время ученикам Хейлшема так мозги не промывали. Да, мы знали, для чего мы живем, относились к этому по-разному, кто спокойно, воображая, что у нас еще есть время в запасе, кто с насмешками и циничными шуточками… но ни у кого из наших я не видел такого воодушевления от перспективы на будущее. Или этот парень так наивен? - Ну… да, наверное, - согласился я, решив, что спорить в этом случае себе дороже. С психами не спорят. - Я выбрал тему «Любовь в стихах средневековых европейских и восточных поэтов». Миссис Вернон сказала, что я могу в свободное время посидеть в сети в компьютерном зале для студентов-практикантов, если место найдется, - с воодушевлением рассказывал Махмуд. – Тема сложная, но у меня года два в запасе точно есть. И я с собой привез книги из Хейлшема, я много покупал на распродажах. Знаешь, сколько я получал жетонов, когда учился? Десять штук я даже потратить не успел. «С каждым часом всё чудесатее», - подумал я, а вслух спросил: - И что же ты представлял на Ярмарках? - Стихи! – похвастался Махмуд. – Они многим нравились, а одну тетрадь даже забрали для коллекции Мадам. Ибрагим говорил, что на меня обратят внимание, может, я даже стану известным поэтом. Ибрагим В., это мой друг. Он на два года старше меня. Мне только еще одного поэта не хватало. Неужели я недостаточно уже пережил?! Видимо, мое молчание Махмуд истолковал как интерес, и дальше начал расспрашивать меня. Вопросы посыпались, как из рога изобилия: - А ты о чем писал эссе? Ты сохранил текст? Покажешь мне? А твои работы в Галерее есть? А наставник Роджер у вас тоже преподавал? А кто у вас вел занятия по спорту?.. И так далее, и тому подобное, и в том же духе. Нет, похоже, до первой выемки я не доживу, я раньше чокнусь от этой гремучей смеси идеализма, наивности, разговорчивости и шила кое-где. Мне же еще сегодня к Шарон ехать, это тоже уникальный экземпляр, рот просто не закрывается. Я благополучно избежал разговора о моем эссе. Не признаваться же, что я не написал ни строчки! Мне просто было не до того. Притом, я не видел смысла – ведь мы не возвращаемся в Хейлшем, и опекуны рано или поздно нас забывают. Но почему-то все поддерживают видимость, что сочинения важны. Видимо, это точно так же, как у «людей снаружи» с правилами приличия и условностями, касающимися секса. Многие из этих представлений возникли в старину и сейчас кажутся смешными, а люди за них держатся. Вот я и говорил с Махмудом о наставниках, ярмарках, распродажах и Галерее, слушал его рассказы о приятелях – в основном об этом Ибрагиме, который уехал в Коттеджи, и рассказывал о своих одноклассниках. Конечно, о нашей жизни в Хейлшеме, а не о том, что после. Мы вместе посмеялись, когда я пересказывал шуточки Лоры и когда по памяти перерисовал зверька в том стиле, в котором рисовал Томми Д.. В общем-то, я даже более-менее успокоился. Что это я так на парня разозлился? Ну, конечно, наивен он просто до глупости – но и наши были такими же почти, когда приехали в Коттеджи. Язык без костей, но это не самый существенный недостаток. Мне даже жаль беднягу. Если его забрали в восемнадцать лет, долго он не протянет.