Ради общего блага

Now you see me And now you don't It's not something that you wanna remember I swear this is something that you wanna forget If you think that you're alive right now keep dreaming I swear I'm never gonna let you wake from this Ghosts of August - Run + Hide (1) После визита к семье Лоу мне еще меньше хотелось возвращаться на съемную квартиру и проводить время в одиночестве за чтением необходимого материала. Уют настоящего дома и счастье состоявшейся пары напоминали мне о вещах, которых мне не иметь никогда. Даже если я выживу. У «людей снаружи» жизнь тоже не идеальна, у них есть свои несбыточные желания и невидимые оковы. Привязанность к родным и друзьям, вражда, страх перед теми, кто сильнее, долги… всё это сжимает в тисках не хуже перспективы донорства. Почему же тогда кто-то принимает свою судьбу, а кто-то борется? И что правильнее, если итог для всех один?.. Нет ответа. * Почти неделю я не бывал в Сент-Пол. У Маргарет состоялась пятая выемка, и, хотя девушка выжила и держалась молодцом, ей требовалось больше внимания, чем остальным моим подопечным. Маргарет нравилась мне. Как друг, я имею в виду. Мы пересекались, когда она еще работала помощником, и нам всегда было приятно сесть вместе поболтать в свободную минутку. Теперь же, всякий раз, когда я бывал у нее, меня мучило жгучее чувство вины за то, что даже при самом удачном варианте развития событий спасти ее я не успею. Пять выемок. Это уже приговор. Она же наоборот, была довольна тем, что ее помощником назначили именно меня. «Я тебя знаю», - говорила она, и спокойный зеленовато-голубой взгляд сиял той покорностью, от которой мне всегда хотелось выть. – «Гораздо лучше, когда рядом есть кто-то, кого знаешь… в положении донора слишком трудно привыкать к новым лицам. А особенно, если помощника меняют. И ты многое делаешь, чтобы твоим подопечным было легче… к твоему мнению прислушиваются…». Маленький человек – так, кажется, в классической литературе когда-то называли таких жертв, смиренно принимающих страдания по вине «высшего класса». А мы маленькие… не люди даже. И так невысокая и хрупкая, сейчас Маргарет казалась белой фарфоровой куклой. Только глаза оставались по-прежнему яркими. Я сидел с ней до ночи, а иногда и на ночь оставался в Илфорде. Но к выходным я все-таки вырвался в Лондон. Доктор Лоу не возражал, чтобы я повез Махмуда куда-нибудь прогуляться, и я предложил Хайнолт Форест Кантри (2). Не было ничего необычного в нашем желании посмотреть на озеро и вековые деревья, и в то же время там мы могли поговорить без посторонних ушей. Тянуть дальше некуда, даже та неделя, которую я провел в другой клинике, значила слишком много. Мы теряем день за днем тогда, когда, может быть, счет идет на минуты. В пути Махмуд с интересом смотрел в окно машины, разглядывал мелькающие за стеклом пейзажи, постоянно спрашивал меня, видел ли я всё это раньше и какими были эти места пару лет назад. Чтобы немного развлечь его, я остановился у придорожного кафе, мы взяли колу, сендвичи и мороженое, и сели за столиком на террасе. Бедный парень, когда я предложил купить мороженое, он посмотрел на меня такими глазами, будто я заговорил о курении или сексе в публичном месте… не знаю даже, какой вариант выглядит ужаснее в глазах воспитанника Хейлшема. Еще бы, нам столько говорили о том, что пища должна быть только здоровой! - Мы поделим одну порцию на двоих, - сказал я. – Попрошу две ложечки к одному шарику, вот и всё. - На кассе на нас посмотрят, как на придурков! - О мое невинное летнее дитя (3), ты еще не видел настоящих придурков. Скажу, что мы профессионально занимаемся вокалом и много холодной пищи нам нельзя. Бедняга. Я смотрел, как Махмуд осторожно пробует мороженое, какой наивной радостью сияет его взгляд, и чувствовал себя настоящим мерзавцем из-за того, что я должен ему сказать и из-за того, что я делаю, к чему иду в эти годы. Все эти сделки, эти планы… чем я лучше своего оригинала, в конце концов?.. …Несмотря на выходной день, людей в парке было немного. Мы бродили по аллеям, смотрели на огромные, тянущиеся ветвями в небо деревья, пережившие не одно поколение людей. Эти деревья были посажены совсем другим народом, еще не знающим, что такое «прокачка» и «прошивка». Дойдя до озера, мы залезли на огромное бревно, лежащее на берегу в тени ивы. Я смотрел на спокойную темно-синюю гладь и не знал, с чего начать разговор. Сорвал ивовый листок и понемногу обрывал его. - Зачем ты так? – Махмуд остановил меня. Ему даже растение жаль! И почему он должен выживать в мире, где никто никого не жалеет?! - Неважно, - я отбросил листок в сторону. – Знаешь, я хотел сказать тебе… мы не просто так сюда приехали. Нам нужно поговорить без посторонних ушей. Это касается твоего оригинала. - Тот парень? – Махмуд со страхом посмотрел на меня. – Он… ему понадобится… «прошивка»? - Возможно, даже скорее, чем ты думаешь, - сказал я, сжав кулаки так, что ногти до боли впивались в ладонь. – А самое паршивое, он уже, по сути, живой мертвец. Что с «прошивкой», что без. Если столько курить, причем не просто сигареты… и пить столько спиртного… - Не может быть! – воскликнул он. - Конечно же, ему не внушали с самого детства, что вредные привычки убивают! – ехидно сказал я. – Но суть не в этом. Бали долго не протянет. Поэтому кое-кому выгодно заменить его тобой. Когда придет день операции, тебе дадут наркоз, но выемки не произведут. Вместо тебя умрет твой оригинал. - Это преступление… - Махмуд закрыл лицо ладонями. – И… каков бы ни был Мехмет Бали, он мое второе «я», наши жизни связаны. Так нельзя! Это грех. - А он не совершает грех, когда издевается над беззащитными людьми? – холодно спросил я. – Ты же заходишь в сеть, чтобы почитать всякие романы и стихи… а вот хоть разок посмотри видео со своим оригиналом. Увидишь тогда, прав я или нет. Он убрал ладони от лица, помотал головой, нахмурился и исподлобья посмотрел на меня. - Ты не должен мне такое говорить, Заганос. Мы пришли в этот мир для того, чтобы спасать жизни. - Эта жизнь так ценна? Жизнь выродка, насильника! - Неважно, какой он… важно то, какие мы. Не должны же мы опускаться до жестокости и насилия. Я взял его за руку так, чтобы наши пальцы переплетались. - Махмуд, разве ты не хочешь жить? Что хорошего в том, чтобы умереть в восемнадцать лет?! По бледной щеке потекла слезинка. - Не спрашивай меня. Заганос, прошу тебя, не спрашивай… я не должен хотеть больше, чем мне разрешено… Я молчал. Махмуд слишком честен и порядочен для этого мира, я ничего от него не добьюсь. Картина провала уже с жуткой четкостью возникала в моем сознании. - Ты говорил, существует отсрочка… может быть, нам стоит поехать к мисс Эмили или к Мадам? Сказать, что у нас любовь. Настоящая любовь, - неуверенно продолжил Махмуд. Как же я жалел, что тогда солгал ему! Но пути обратно уже не было. - Понимаешь, для этого нужно время… чтобы нас приняли, посмотрели наши работы из Галереи и нынешние. Чтобы подумали и приняли решение. А у нас очень, очень мало времени… и… не знаю, как Мадам отнесется к тому, что парень может любить парня. Махмуд смотрел на меня с такой болью, что у меня самого сердце разрывалось. - Ты прав, это много значит. - И ты же знаешь, отсрочка еще не значит полной отмены донорства. Это просто год, два, три обычной жизни. А потом всё закончится. Махмуд, я хочу, чтобы ты жил. Я… я люблю тебя. Я не знал, чего было больше в этих словах – правды или игры. То, что связывало меня с Махмудом, было каким-то помрачением рассудка, зависимостью, меня по-сумасшедшему тянуло к нему, я был готов пройти по трупам, чтобы он жил. Но значит ли это – любовь? Как бы там ни было, признание в любви убедило его больше, чем любые рассудочные аргументы. - Ты хочешь, чтобы я согласился на подлог ради тебя? Но… как же родители этого человека?.. - Если он не слезет с наркотиков, его родители потеряют его рано или поздно. Что будет хуже, скажи – чтобы они похоронили единственного сына и жили с таким горем, или чтобы у них все же был живой сын, притом не причиняющий им новой боли? Формально ты тоже их ребенок, в тебе течет их кровь. Махмуд молчал. Я продолжил тоном змея-искусителя: - Так будет лучше для всех. Для людей, которые заинтересованы в подмене. Для семьи Бали – с тобой у них будет спокойная старость, а Мехмет может их разорить, может даже… нет, страшно подумать, на что способен человек, у которого столько зависимостей!.. и… - А как же то, что я совсем другой… как личность? – осторожно спросил Махмуд. – Я не смогу жить его жизнью… - Ты изобразишь амнезию, - жестко сказал я. – После наркоза ты ничего не помнишь, точка. Побочный эффект операции. У тебя нет никаких воспоминаний. Только общие знания и умения – как одеваться, умываться, держать ложку в руке и всё такое прочее. Ты чист, как белый лист бумаги. Не узнаешь людей, которых знал Мехмет. - А что будет с тобой? Получается, я уйду в мир снаружи, а ты останешься донором… - Это уже другая история. Соглашайся. Ради меня. Он подчинялся мне, но все же мне было страшно, что всё когда-нибудь сорвется. Почему, почему я не могу поступить по-другому?! Обратно мы ехали в гнетущем молчании. А потом вернулись в наш блок и закрылись в душевой, смывая с себя усталость после дороги и страх от того разговора. Целовались безумно, с неохотой отрываясь друг от друга, чтобы сделать глоток воздуха. Дрожали даже от самых невинных ласк и едва удержались от совсем уж рискованного и непоправимого шага. А потом, вытеревшись и переодевшись, лежали на койке, обнявшись. И мне так хотелось прошептать: «Не отпускай меня, Махмуд. Не отпускай меня, никогда…».