Ради общего блага

Спокойный сон для меня теперь грех. (с) Великолепный век: Кёсем-султан После наркоза у меня было такое чувство, будто на мое тело опустили бетонную плиту. Я лежал, весь в бинтах, и едва мог пошевелить пальцем. Перед глазами всё плыло. Но, слава всем силам небесным, палата была не та, которую я занимал в качестве донора. Плазменный телеэкран на стене, полка с книгами и папками… фотография мужчины, похожего на меня, если бы у меня за плечами были почти пятьдесят лет не самой здравой жизни, и молоденькой красавицы. Фото свадебное. Да, придется привыкать, что «я» - тот еще лицемер. На тумбочке – стопка газет, дорогие часы и обручальное кольцо. Вот и всё. Свершилось. Теперь я уже совсем другой человек. Но в первые дни я был еще слишком слаб, чтобы осознавать себя хоть как-то. Меня тошнило через каждых полчаса, больничный бульон не лез в горло. А когда сиделка предупреждала: «Мистер Уэсли, доктор пока запретил вам курить», мне хотелось засмеяться. Она издевается, что ли? Какое там курить, если я дышу еле-еле! Боже, пошли мне терпения. Уже на третий день «мой» телефон стал разрываться от звонков. Представители прессы, финансисты, служащие ведомства… масса народа, люди, которых по досье я вроде бы знал. Я отвечал обтекаемыми дипломатичными фразами. Если что – всё валю на наркоз. Он реально был термоядерный. Вот от звонка матери моего оригинала я чуть не съехал с катушек. Бедная женщина о своем сыне беспокоилась, хоть для него семья была не более чем нужный аксессуар для позирования перед фотографами и продвижения «семейных ценностей». - Лейт, как ты себя чувствуешь? – мягко спрашивала она. – Я не спала уже две ночи, думала о тебе… ты решился на такую сложную операцию… господи, я так боялась тебя потерять. - Не стоит волноваться. Голова после наркоза побаливает, но это должно скоро пройти, - спокойно сказал я. - Мы с отцом о твоих «прошивках» узнавали из газет и сети. Ты с годами становишься как чужой. Давно уже стал, увы… а приедешь обновленный, мы и вовсе тебя не узнаем, - женщина вздохнула. Неловкое это чувство, когда другой человек наломал дров, а стыдно тебе. - Хочешь, я сделаю селфи и пришлю, чтобы вы с отцом немного привыкли? – я тихо засмеялся. – Только я пока еще страшный, весь в бинтах, как мумия фараона Тутанхамона. - Ох, Лейтон, давно ты не шутил! – воскликнула миссис Уэсли. – С тех пор, как занялся политикой… тебе бы стоило взять какое-то время для себя, ты годами не отдыхаешь, а теперь такой серьезный стресс. - Наверно, ты права, мама. Может, я приеду к вам, когда выпишусь. Просто так, не ради выступления. За те дни, что я был в клиниках, я много думал… Должно быть, пожилая леди соскучилась по вниманию от сына, и слова вперемешку со всхлипываниями лились потоком. Я только и успевал выделять полезную информацию из этого ливня эмоций. Кажется, беда снова подкрадывается оттуда, откуда я не ждал. Могу ли я погореть на сочувствии к близким, к которым настоящий Лейтон Уэсли относился, как последняя скотина? * Прошло еще несколько дней. Мне стало легче, и я начал разбирать «свои» вещи. Ощущение возникало брезгливое, будто я, как вор, влез в чужое. Но личные бумаги и рабочая информация с гаджетов оригинала были мне необходимы. Спасибо Райтхену, обеспечивал меня актуальными паролями от всех папок. Я лежал на койке с ноутбуком на подставке, и читал файл за файлом, разбирал переписку в электронной почте. Да уж, прежние времена я буду вспоминать с ностальгией – пахать мне придется, как лошади. Над реформой первого уровня медицины предстояло работать и работать. И ведь снова многие нити тянулись к системе донорства. Какими бы значительными ни были ресурсы, все равно они ограничены. Если поддержать проект реформы системы частных врачей, понадобятся деньги на дополнительное обучение специалистов, финансирование мини-лабораторий, расширение штата, страхование населения. А выхода два: или переводить деньги из других сфер, или предлагать поднять налоги, которые идут на медицину. За второе меня точно съедят. Урезать финансирование по второму уровню медицинского обслуживания – специализированным клиникам? Но как же аппаратура, операции, необходимость повышения квалификации врачей… Изобретения Лоу и Сехира помогли бы добиться более доступного и экономически оправданного лечения тяжелых травм и онкологических заболеваний. Тогда не нужен был бы отток финансов в интернаты доноров, на зарплаты в этом секторе. И, если дать донорам права людей, мы получаем дополнительный процент трудоспособного населения, способного работать и платить налоги. Чем дольше они будут жить, работать, а следовательно и делать отчисления – тем больше приток денег. Это гораздо выгоднее, чем за три, максимум четыре года разобрать здорового работоспособного человека на органы и получить деньги за самое большее десять операций – причем деньги, которые большей частью осядут в руках частников. Значит, пора сообщить Райтхену, что специалисты могут подавать свои запросы. Наверное, это было к лучшему, что еще в клинике я начал включаться в новую работу. По крайней мере, я не терзал себя пустыми мыслями и сожалениями. Только навсегда закрыв дверь за прошлой жизнью, я понял, как мне будет не хватать всех знакомых по работе помощника. Да, общаясь с многими, я не был близок ни с кем. Многих я считал наивными, с их любовью и доверчивостью. Но теперь для них всех я завершил. А у Лейтона Уэсли даже приятелей нет – только полезные связи и интересы. И… тоска по Махмуду мучила меня, будто жажда в пустыне. Я не мог его забыть. Даже понимая, что другого выхода у нас не было. Полгода уже прошло, как мы расстались, а мне по-прежнему хотелось зарыться носом в пушистые светлые волосы, обнимать его, чувствовать знакомое приятное тепло. Скользнуть ладонями под его футболку, гладить, ласкать… Этого больше никогда не будет. * До конца месяца я работал дистанционно, выигрывая время, чтобы к изменениям в голосе и внешности люди привыкли и списали их на качественную прошивку. В сеть уже пошли сплетни о полной «прокачке» и о том, что «еще не одна известная персона захочет так омолодиться». Несколько особенно ядовитых заметок хакеры намеренно залили и через время удалили, создавая видимость, что публикации неугодны правительству. Дальше народ распространил такие вести сам. …Когда меня забрал из клиники личный водитель, день выдался яркий и светлый. Я сидел в дорогом белом авто, одетый в новую брендовую одежду, в кармане легкой куртки лежала пачка сигарет с ментолом и зажигалка – хотя в клинике я еще не курил. Свободен! Я свободен, у меня есть состояние, власть, все атрибуты роскошной жизни, молодая красивая жена. Но я не чувствовал этой свободы. Из одной ловушки я плавно перешел в другую. С женой я встретился незадолго до обеда. Как же непривычно было проходить по чужому особняку, осматриваться, и при этом сохранять такой невозмутимый вид, чтобы супруга ничего не заподозрила. Она, впрочем, мои хождения туда-сюда восприняла по-своему, сказав: - Пока вы были в клинике, в доме поддерживался тот же порядок, что и прежде. Я ничего не меняла под свой вкус. В жизни Изабелла выглядела еще лучше, чем на фото. Стройная, с красивыми, роскошными медно-рыжими волосами, уложенными в простую прическу. Зеленое платье классического фасона подчеркивало ее фигуру. Всё в ней было естественно, без уловок и ужимок. Но как она смотрела на меня… Было заметно, что мужа она боялась. А от обновленного и помолодевшего – тем более, не знала, чего ждать. - Благодарю, Изабелла, я всем доволен, - сдержанно сказал я. - Меня предупредили, что пока вы будете придерживаться диеты. Но к вашему возвращению я распорядилась, чтобы вам подали бокал кагора. Надеюсь, это не повредит,- робко продолжила она. - Неплохая идея. Молодая женщина глубоко вдохнула и выдохнула. Бедняга. Мой оригинал, будь он неладен, изводил ее придирками по поводу и без. В холодной бело-золотой роскоши столовой мне было неуютно, но я скрывал это за равнодушным спокойствием. Мы с Изабеллой обедали в полной тишине. Вино я пригубил осторожно, с видом ценителя, который смакует напиток не спеша, наслаждаясь ароматом. На самом деле это был первый раз, когда я пил что-то крепче сока, и боялся опьянеть и этим выдать себя. Ведь настоящий Уэсли был тем еще любителем выпить. Когда я допил бокал, голова немного кружилась. По телу разливался жар. Хотя горьковатый привкус вина мне пока не слишком нравился. Я поспешил оставить жену и закрыться в кабинете, пока она ничего не заметила. Первая сигарета, выкуренная за закрытой дверью – чтобы не выдать непривычки – понравилась мне еще меньше. Слишком глубоко затянувшись, я закашлялся. Гадское ощущение. Но я заставил себя терпеть. Если я слишком быстро «брошу курить», это тоже вызовет подозрения. И, поработав, я через время выкурил вторую. Теперь я затягивался едва-едва, так было вполне терпимо. * Мне казалось, будто каждый шаг я делаю как по тонкому льду, который вот-вот затрещит подо мной, и темные воды поглотят меня навсегда. Жену я избегал, благо, супруги и раньше занимали отдельные спальни и разговаривали лишь по необходимости. С меня с головой хватало рабочего окружения и ежедневного труда над проектом реформы. Хватало по горло того, как на меня смотрели в министерстве и как за мной следили фотографы. А эти бесконечные шепотки за спиной: «Интересно, сколько денег ушло в то, чтобы так прокачаться? Вы же видели его после первых липосакций…». «Наверно, на эту ювелирную работу пошел не один клон!». «Конечно, при таких капиталах можно себе позволить. Что не делается за деньги, делается за очень большие деньги». Я просто отгораживался от всего и работал, как проклятый. Доклады, отчеты, финансовые выкладки. Встречи со спичрайтером, подготовка к выступлению по поводу готовящихся перемен. Само выступление – я никогда не думал, что мне будет не по себе от перспективы выступать публично. Я даже сигарету выкурил не ради притворства, а потому, что это отчасти снимало напряжение. Главное, не убить свой организм так, как это делал предшественник. Невидимые липкие щупальца страха охватывали меня, сдавливали грудь, мешая дышать. Пока что я на коне, а дальше? Если я на своих промахах не провалюсь, остаются еще грешки прежнего Уэсли, все эти издевательские «игры в папочку» старого импотента. Райтхен до них докопался, но молчал, а кто-то другой может докопаться и не смолчать. От общения с людьми, тайно поставлявшими министру «свежее мясо» и подозрительные порошки, я отказался под самым очевидным предлогом: теперь я прошился и могу с женщинами без дополнительных средств. Могу – и не прикасаюсь к жене. Несколько раз я ездил к родителям. Им, вопреки всему богатству и статусу, нужно было то же самое, что всем людям их возраста во все времена. Чтобы сын, на которого они всегда надеялись, просто приехал, поговорил, выслушал – пусть и не в первый раз – их воспоминания о прошлом. Пересмотрел фотографии, начиная с детских, погулял со старой собакой. Как я чуть не выдал себя, когда в первый раз мне навстречу выбежал старый огромный лохматый пес и, встав на задние лапы, опустил передние мне на плечи. Оказывается, мне становится страшновато, когда такая большая собака так быстро бежит прямо на меня. Но я почесал любимца родителей за ухом, а он помотал головой, обнюхал меня, убежал и улегся у ног матери, сидевшей в кресле. - Не узнаёт! – только и мог воскликнуть я. Отец вздохнул. - Да уж, старина Чак совсем сдавать стал. Он и миссис Хьюз недавно облаял, а ведь она у нас частая гостья. - Конечно, я изменился после операции, на другие сигареты перешел, и курить стал меньше, вот он меня и не узнал, - я уцепился за эту спасительную нить. Старики у первого Уэсли замечательные. Он был дурак, что их не ценил. А я бы и чаще приезжал к ним поболтать – но тоже опасно. Слишком заметная получится перемена. Кресло министра всё больше напоминало мне Железный трон.