***
Собственно, о природе приступа любопытства Розовой Жабы, как Марья про себя называла миссис Амбридж, и гадать было нечего. Спасибо, Ральф! Противоядие от веритасерума таяло. Снейп в Мэноре не появлялся. Связь с ним была односторонняя, он иногда писал Муди, но посылать сообщения Снейпу без предупреждения, действительно, слишком рискованно. Пока всё не так страшно: Амбридж интересуют исключительно подробности частной жизни скромной сотрудницы архива. А Марье что, жалко? Да нисколечко! Да ничуточки! Напротив, она станет разжигать и всячески поддерживать этот интерес, пока копирует найденные документы, а то что-то мучит её в последнее время предчувствие, что очень скоро придётся уносить из министерства ноги. По счастью выяснилось, что Жаба обожает душещипательные истории. Марья неплохо знала такой тип женщин, к нему принадлежала, например, её собственная мать. Покойница жить не могла без слезливых мыльных телеопер и не менее слезливых любовных романов. Марья подозревала, что лишённые бесконечных телесериалов волшебницы имеют в своём распоряжении целые библиотеки подобного рода литературы. В своё время девушка прочла парочку таких опусов, не увлеклась, нет, зато теперь более-менее представляла, о чём пишут в таких книжках. Кое-какие подробности её собственной жизни, должным образом описанные и слегка приукрашенные, дали бы фору некоторым дамским романам. Так отчего бы начальство не порадовать? Ах, миссис Амбридж интересует, как Мэри Смит очутилась в России и почему вернулась в Великобританию? О, это печальная история, печальная и длинная, потому что началась она задолго до появления Мэри Смит на белый свет. Как, миссис Амбридж никуда, совсем никуда не спешит? Марья сделала глоток чая с веритасерумом из розовой фарфоровой чашки с золотым ободком и начала рассказ.***
Итак, матушку Мэри Смит звали Тереза Моника Бэйч, и была она шестым ребёнком в семье рыбака из Корнуолла. Их семья, далеко не бедная, помимо дюжины разнокалиберных лодок владела двумя сейнерами и небольшим катером, а также огромным домом на краю рыбацкой деревни и рыбным магазинчиком в Плимуте. В свои шестнадцать Тереза слыла первой красавицей округи и едва ли не самой завидной невестой, поэтому местные жители были удивлены, когда мистер Бэйч решил выдать дочь за пятидесятилетнего вдовца, фермера, пасшего овец на окрестных холмах. Зато никто не удивился, когда девушка сбежала за неделю до свадьбы, прихватив немного денег и украшения, купленные к венчанию. Тереза подалась в Лондон, и ей тут же фантастически повезло. Беглянке удалось за очень скромную сумму снять квартирку на окраине и, главное, устроиться официанткой в небольшой, но весьма респектабельный ресторан. Дочка рыбака не боялась работы, была расторопна и вежлива с клиентами, что не осталось незамеченным: руководство её ценило. К тому же девушка была удивительно обаятельна и действительно красива: миниатюрная пышечка с роскошной фигурой, густыми чёрными волосами, огромными серо-зелёными глазами и вздёрнутым носиком, белокожая, румяная, улыбчивая. Юная официантка пользовалась успехом у мужчин, но вела себя удивительно скромно. Она же не в проститутки метила, она мечтала найти жениха — молодого, красивого, богатого! Что ж, кто ищет, тот находит. Однажды вечером в ресторан с намерением поужинать пришёл молодой парень лет двадцати-двадцати трёх на вид. В его внешности не было ничего примечательного, кроме бархатных тёмных глаз и густых волнистых волос удивительного пепельно-тёмно-русого оттенка. Но главное — главное! — молодой человек был богат. Всё указывало на это: дорогая одежда, золотые запонки с крохотными рубинами, шикарные швейцарские часы на руке, роскошный старинный перстень на пальце, и, конечно, заказанный им изысканный ужин, по стоимости сопоставимый с месячной зарплатой Терезы. Константин (так звали посетителя) запал на Терезу с первого взгляда, уж в этом-то она разбиралась! Расплачиваясь, он предложил встретиться — и они встретились, а вскоре завязался страстный и красивый роман, какие юная дочь рыбака видела только в старом чёрно-белом кино. Константин оказался иностранцем, русским, наследником какого-то древнего знатного рода, к тому же ещё и волшебником. В существование волшебников Тереза, разумеется, не верила: она же не ребёнок и не какая-нибудь там деревенская дурочка! Как Константину удалось убедить девушку в реальности волшебства, история умалчивает, известно только, что, поверив ему, Тереза стала смотреть на возлюбленного как на божество. Они были вместе около года, а потом всё закончилось — неожиданно, и для Терезы крайне неприятно. В декабре, ближе к рождеству, она поняла, что ждёт ребёнка. Тереза хотела было немедленно обрадовать будущего отца, но решила подождать до своего совершеннолетия, рассчитывая сразу получить предложение руки и сердца. Итак, двадцать восьмого марта тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года влюблённая парочка праздновала восемнадцатилетие Терезы Бэйч. Именинница получила в подарок от ухажёра золотые серьги с крупными изумрудами и большой букет белых роз. Константин разлил по бокалам дорогое французское вино, поднял тост за именинницу. Девушка порозовела от смущения: она сочла момент подходящим, чтобы сообщить о своей беременности. И сообщила. Будущий отец был ошарашен, особенно когда узнал о сроке, но скоро овладел собой. Свидание вышло немного скомканным, но приятным, закончилось страстными поцелуями и обоюдными клятвами в вечной любви. Они договорились встретиться следующим вечером, но Константин не пришёл. Не пришёл он и через день, и через неделю. Тереза запаниковала. Девушка была уверена: с Константином случилась какая-то беда. Тут-то до неё наконец дошло, что о возлюбленном она не знает ровным счётом ничего: ни фамилии, ни где живёт, ни в каком университете изучает свою химию. Где его теперь искать? Спустя ещё неделю, поздно вечером, крупная серая сова принесла небольшую коробку, в каких отправляют посылки по почте. Птица бросила ношу на пороге дома Терезы и растворилась в сгущающихся сумерках. Вскрыв посылку, девушка обнаружила внутри две резные деревянные шкатулки, украшенные тонкой позолотой, и свиток пергамента с шоколадно-коричневой сургучной печатью. Свиток оказался прощальным письмом. Константин сообщал, что пока не готов обзавестись семьёй, что прежде должен закончить обучение. Но и тогда он не намерен жениться на магле (значение этого слова Тереза узнала немного позже), тем более на официантке, поскольку ему, потомку древнего рода, это не по чину. Далее следовали дежурные извинения и до омерзения банальные фразы, что их роман был досадной ошибкой. Письмо заканчивалось неискренними пожеланиями всяческих успехов и счастья в личной жизни, а также советом незамедлительно избавиться от плода. Для этого Терезе следовало всего-то утром натощак выпить волшебное зелье, сваренное лично Константином, и спокойно ждать результата. Само зелье обнаружилось в одной из шкатулок. Там на подушечке из чёрного бархата лежал хрустальный фиал тончайшей работы, в каких иногда продают очень дорогие духи. Внутри сосуда, искрясь золотом, плескалась жидкость ядовито-синего цвета. Тереза вынула пробку, из фиала немедленно повалил тяжёлый серовато-розовый туман. Туман стелился по полу, наполняя комнату приторно сладким, но не лишённым приятности ароматом. В тот день Тереза пить это зелье не рискнула. Во второй шкатулке были деньги, кругленькая сумма в фунтах, франках и долларах США, а также дюжины две золотых монет странной формы. Их Тереза потом одну за другой сбыла нумизматам, получив намного больше, чем рассчитывала. Неожиданно свалившееся богатство ненадолго примирило девушку с действительностью. Но самое ужасное случилось на следующий день: Терезу нашёл отец. Мистер Бэйч без предупреждения заявился в ресторан и молча занял место за одним из столиков, обслуживать которые было обязанностью Терезы. Это была пытка так пытка! Девушке пришлось всячески обхаживать нежданного гостя: принимать заказ, подавать блюда, принимать оплату. Мужчина упорно прикидывался, что впервые её видит, разговора избегал, рассчитываясь, сунул чаевые. Просидев в ресторане три часа (он никуда не спешил), мистер Бэйч ушёл, и Тереза смогла, наконец, облегчённо вздохнуть. Рано радовалась. Отец дождался её на улице и молча сопроводил до дома. И уже там он потребовал объяснений. Разговор вышел очень долгий и для Терезы крайне неприятный. Отвечать пришлось за всё: за расторгнутую помолвку, за бегство из дома, за кражу драгоценностей и денег, за случайную связь с мужчиной и беременность без брака. Тереза выкручивалась, юлила, лгала, оправдывалась и, казалось, почти достигла цели. Прощать её пока не собирались, но найти и покарать обидчика пообещали. Это оказалось совсем непросто, ведь девушка знала о Константине только то, что он русский, что он волшебник, что живёт он в Москве, а в Лондоне занимается изучением химии. Особых примет тоже было всего ничего. Ну, уж что есть. Мистер Бэйч хорошо подумал и заявился в советское посольство. В те годы выходцев из Советского Союза в Великобритании было немного, и мужчина не без оснований подозревал, что в посольстве ведётся строгий учёт прибывающих в страну граждан. Старый рыбак, вероятно, тоже был волшебником. Чем кроме магии можно объяснить, что в разгар Холодной Войны ему удалось не только беспрепятственно попасть внутрь советского посольства, но и выяснить, что никакого Константина из Советского Союза в последние пару лет в Соединённое Королевство не въезжало? Парень, конечно, мог назваться чужим именем, но местные чиновники не опознали никого и по приметам. А вот про то, что этот самый Константин назвался волшебником и наследником древнего рода, мистер Бэйч рассказал зря. Ему тут же посоветовали как следует смотреть за дочерью, немедленно обратиться к психиатру, и тотчас выставили вон, на прощание покрутив пальцем у виска. Что и говорить, старый рыбак вернулся к дочери усталый, униженный и очень злой. Тут-то Тереза и узнала много нового и интересного о собственной персоне. Главной новостью было, пожалуй, то, что мистер Бэйч ей не отец. Вроде бы матушка согрешила с каким-то заезжим фокусником, именовавшим себя магом, пока рыбак ходил в море за сардинами. Тереза, разумеется, слышала о чём-то таком, но считала, что это домыслы досужих соседок, которые вечно завидуют благополучию и богатству их семьи. Излив душу, мистер Бэйч сказал, что Тереза ему более не дочь, и что впредь он знать её не хочет, как и её будущее дитя. Мужчина швырнул в лицо рыдающей девушке остатки денег, которые не успел потратить в Лондоне (а это была, между прочим, немалая сумма), и вышел вон, хлопнув дверью так, что содрогнулся дом. Больше они не виделись. Забегая вперёд скажем, что внакладе Тереза не осталась. Денег, присланных Константином, оставленных отцом и вырученных от продажи имевшихся драгоценностей ей с лихвой хватило на два года безбедного существования и кое-какие непредвиденные расходы. Но пока неприятности продолжались: на следующий день несчастную ждал ещё один удар судьбы. Владельцы ресторана узнали о её связи с клиентом, что было грубейшим нарушением внутреннего распорядка, в результате Тереза была немедленно уволена без выходного пособия, зато с ужасной характеристикой. Заметно округлившийся животик не повышал её шансов найти новую работу, скорее, наоборот. Удивительно ли, что в первый момент девушка совсем пала духом. Вернувшись домой, она отыскала початую бутылку коньяка (Константин однажды принёс). Выпив всё, что там оставалось, и закусив шоколадными конфетами из большой коробки, полученной в подарок на день рождения от коллег, Тереза почувствовала себя значительно лучше. Тут-то она и вспомнила о зелье, которое прислал сбежавший жених. На часах было около полуночи, когда она не долго думая залпом выпила содержимое хрустального флакона, даже не вспомнив о том, что к нему прилагалась инструкция. На вкус зелье напоминало кока-колу. До той ночи кока-колу Тереза обожала. Может быть, волшебные зелья противопоказаны маглам, может быть, их нельзя принимать после хорошей дозы алкоголя, может быть, срок беременности был великоват или у зельевара руки не из того места росли — теперь уж не дознаться. Известно только, что зелье не принесло плоду особого вреда, зато едва не погубило будущую мать. Что спасло Терезу? Случайность. В больнице, куда её доставили, работал какой-то маглорождённый волшебник, не иначе как при помощи магии получивший диплом врача. Он-то и переправил несчастную в Мунго. Эту странную больницу Терезе пришлось регулярно посещать до самых родов, там она и родила дочь, едва при этом не умерев. Придя в себя Тереза поняла, что всей душой ненавидит собственное дитя. Она подумывала подбросить девочку в приют, но не сделала этого по единственной причине: она не знала, как объяснить исчезновение ребёнка соседям.***
— Это всё, что ты ей рассказала, Мария? — Почти, — вздохнула девушка, — я ещё упомянула Надежду Росс и её мужа, как они помогали матери на первых порах. Простите, Владислав Николаевич, я про своего отца, про Константина Владиславовича много плохого наговорила. Я не должна была. Отец всё-таки. — Ладно, чего уж там. Что есть, то есть, никуда не денешься и уже ничего не исправишь. Это мы должны у тебя прощения просить, если уж на то пошло. И не возражай! За столиком у окна скромный русский артефактор Александр Леонидович Шабаш с аппетитом наворачивал пельмени, от души сдабривая их тёртым хреном. С эстрады необъятных размеров певичка в чёрном, расшитом бисером платье с опасно глубоким декольте старательно выводила с жутким английским акцентом:Отвори потихо-о-оньку калитку и войди в этот сад ты как тень…
Певичка безбожно недотягивала высокие ноты и, кажется, не замечала этого. Марья поморщилась. Велесов с улыбкой кивнул. — Так вот, — продолжила девушка, смущённо кашлянув в кулак, — миссис Амбридж похоже больше всего интересует, каким ветром меня занесло в Россию. Не удивлюсь, если она станет расспрашивать, чему и как меня там учили. Они неплохо осведомлены, как обстоят дела в Колдовстворце и Китеже, но я училась в глубокой провинции… — Ну так расскажи! Секрета-то никакого нет! А если тебе нужно пока потянуть время… Эта ваша Амбридж, значит, душещипательные истории любит? Вот и рассказывай о своём тяжёлом детстве, можешь и приврать, пусть потешится, всплакнёт! Проверить-то она ничего не сможет! Кстати, ты ещё не знаешь, мы твою Надежду Росс уговорили пока перебраться в Москву. Недельки через две она уедет, только уберёт из дома всё ценное в этот ваш гоблинский банк и найдёт квартирантов на время отсутствия. Мы уж ей и работу при посольстве подыскали, переводчицей будет. Не очень доходно, но на первое время сойдёт. Зайди к ней попрощаться, она просила. Марья молча кивнула, бросив мрачный взгляд на певичку, фальшиво затянувшую очередную песню. — Теперь что касается твоей учёбы в России. Я прошу тебя умолчать только о трёх вещах: об анимагии, о твоём умении колдовать без палочки и о том, что тебя в частном порядке поднатаскали в окклюменции. Прикидывайся дурочкой, делай акцент на обучении магическому рукоделию и бытовым чарам, на колдобиологии. Пусть лучше она тебя недооценивает. — Недооценивает?! Меня?! Издеваетесь, Владислав Николаевич! Что я могу без палочки-то? Так, по мелочи! Я не самая сильная ведьма, к сожалению! А мои ментальные щиты? Снейпу хватило пяти минут, чтобы нащупать прореху, и это он ещё напролом не пошёл, а так смёл бы и не заметил! — Ну, так это же Снейп! Он менталист о-го-го какой, если уже много лет напропалую врёт Дамблдору и этому, как его, Тёмному Лорду, и до сих пор жив! Он твои щиты, кстати, хвалил, так что не надо мне тут это самое! Что до твоей беспалочковой магии, то это, возможно, и крохи, но твоя Амбридж, держу пари, и того не может. В Хогвартсе вашем, насколько мне известно, такому даже не пытаются обучать. Делай выводы. Ещё я не хочу, чтобы ты упоминала о своих экстраординарных способностях, и это касается не только твоих чаепитий с начальницей. Никому не говори, не надо. — Помилуйте, Владислав Николаевич, какие такие способности? Откуда? — Оттуда! — проворчал Велесов, — окружающим ни к чему знать, что ты эмпат. Это раз. О твоей способности иногда предвидеть будущее — тоже. Это два. Да, слабенько, да, стихийно, но бывает? Бывает. Идём дальше. Помнится, кое-кто хвастался мне приятельскими отношениями с призраками? — Ну-у… — Больше никому не хвастайся, целее будешь. Видишь ли, привидения с кем попало не приятельствуют. Им с тобой проще, чем с остальными, потому что ты чувствуешь нежить. — Ха! Нежить! Подумаешь — призраки! Это же не инферналы! Ерунда! — Ты только своим приятелям привидениям такое не ляпни! Я хочу, чтобы ты поняла и хорошо усвоила, что вся эта ерунда суть признаки наличия наследственных некромагических способностей. — Ну и что? Это запрещено, это считается тёмной магией. Если я когда-нибудь что-нибудь… Да меня ж тогда в Азкабан сразу! Я же ничего такого не умею, не практикую и не собираюсь практиковать, даже пытаться не собираюсь. Владислав Николаевич, я же покойников боюсь! Я безобидна, из меня мракоборец не вышел, я драться не умею! Я жалкий архивариус, я скромный колдозоолог! Какой с меня спрос? — И что, ты ни разу не задавалась вопросом, для чего начальству понадобилось знать подробности твоей жизни? — Задавалась, — буркнула Марья, — может, личную шпионку из меня сделать хочет, может хочет найти на меня компромат, разоблачить, выслужиться перед начальством… — Ишь ты, какая персона! Разоблачить её хотят, видишь ли! — рассмеялся Владислав Николаевич, — Было б кого разоблачать! Мне в голову приходят две куда более вероятные и менее приятные версии. В лучшем случае эта дама попытается так пристроить тебя замуж, чтобы что-то с этого поиметь. — Да ла-адно! — подавила нервный смешок Марья, — быть такого не может! — Ещё как может! А что? У местных волшебников большие проблемы с выбором невест, нет у них выбора-то, а тут такой подарочек! Ты у нас завидная невеста, между прочим! — В каком это смысле? — В генетическом! — хохотнул Владислав Николаевич. — То есть?! — Ну, смотри сама. Великобритания — маленькая страна, Машенька, волшебников здесь мало. Заводить семьи с иностранцами местные не очень-то любят. Ну, не только местные, это беда всех магов на свете: сидим всяк в своём болоте и носа наружу не кажем, пока не припрёт. Тутошних ребят вот, похоже, припёрло. Сами виноваты: помешались на чистоте крови. Нет, они, конечно, во многом правы, но надо же меру знать! Одумались, да, если не все, то большинство, но поздно. В этой стране, если не ошибаюсь, все более-менее чистокровные семьи состоят в разной степени родства. Тебе нужно объяснять, что такое родственный брак, и что может родиться в результате, если родство не самое дальнее? Нет? Не нужно? Ха! Да им просто необходимо вливание свежей крови, пока окончательно не выродились! — Но я полукровка! — Но не магла же! К тому же твой …м… статус не совсем ясен. Полукровка не ты, ею была твоя мать, и я почти уверен, что никакой она не сквиб, она, скорее, слабенькая ведьма. — Угу, — кивнула Марья, — мать когда-то рассказывала, что Константин научил её некоторым фокусам. Она умела зажигать на палочке маленький огонёк и его гасить. — Люмос и Нокс? — Ну да, и ещё какую-то ерунду он ей показывал, Левиосу, что ли… У неё получалось. — Вот видишь! А отец у тебя чистокровный, да ещё иностранец, да ещё некромаг. При этом тебя считают своей, потому что твоя мать англичанка. Ты же Хогвартс окончила, в министерстве работаешь! И, главное, ты способна родить сына, у которого будет редкий дар некромага. — А ничего что у меня как бы есть как бы жених? — Как бы, как бы, как бы. Это ты хорошо сказала, — невесело улыбнулся Велесов, — даже если бы ты действительно была помолвлена, что это меняет? Помолвка это тебе не магический брак, а жених, знаешь ли, не стенка, его и подвинуть можно. — Хорошо. Я поняла. Постоянная бдительность, как говорит Аластор Муди. Но вы говорили о двух версиях. — Увы, да. В худшем случае тебя могут заставить прогуляться в Междумирье, а то и вовсе за Грань. — З-за-зачем? — За чем угодно. Вернуть впавшего в кому родственника, узнать что-нибудь у почившего родича, не вызывая его из-за Грани… — Так я ж ничего не умею! — А что там уметь? Выйти в Междумирье много ума не надо, даже без подготовки. Это может каждый, имеющий минимальные наследственные способности. Желание, небольшое усилие воли, десять минут медитации — и ты там. За Грань попасть сложнее, но не на много. Проблема вернуться. Я перед выходом принимаю кое-какие зелья и провожу один очень неприятный ритуал, чтобы привязать себя к миру живых. Если я иду за Грань, меня, как правило, страхует помощник, тоже некромаг, он помогает вернуться. Это энергозатратно и не безвредно даже для крепкого мужчины, а для женщины и вовсе губительно. Последствия? Гарантировано бесплодие и очень вероятно полное магическое выгорание. Хочешь быть бесплодным сквибом? Нет? То-то! — Но если я не захочу туда лезть? — Куда ты денешься! Захочешь и бегом побежишь! Способы вызвать острое желание выполнить некие действия и заставить понять их необходимость древнее, чем этот мир: подкуп, шантаж, угрозы тебе и твоим близким. Поэтому и говорю тебе: не болтай. Слабости и привязанности есть у каждого. Ты хочешь, чтобы это оружие однажды использовали против тебя? Нет? Вот и не болтай! Будь моя воля, я забрал бы тебя отсюда в Россию. Немедленно. Но ты не поедешь. Или может быть… — Нет. На маленькой эстраде толстую певичку сменил лысеющий мужчина средних лет. Он пел значительно чище и почти без акцента. Шура Шабаш приканчивал, кажется, третью порцию пельменей. — Ладно, оставим это. Скажи-ка, Мария, чего ты от жизни хочешь? Закончится же когда-нибудь это безобразие! Ты не подумай, что я вмешиваюсь или пытаюсь что-то навязать, как-то надавить. Я бы хотел тебе помочь, насколько это в моих силах. У тебя планы какие-нибудь есть? Девушка пожала плечами: — Не знаю. Раньше знала, а теперь нет. Работу по фестралам закончить надо, защитить и получить квалификацию. Я бы хотела заниматься изучением магических свойств и способностей немагических животных, если получится. Ещё собаку хочу, любую, можно даже дворняжку, только не очень маленькую. Я собак люблю, а у меня никогда не было… — И всё? — удивлённо поднял брови Владислав Николаевич, — А замуж? А детки? Марья покраснела до корней волос и поспешно отвернулась. — Отцвели уж давно хризантемы в саду, а любовь всё живёт… — выводил густым тенором с эстрады лысеющий мужчина в чёрном фраке. — Ла-адно, не хочешь говорить — не говори, — Велесов налил себе и внучке клюквенного морса из хрустального графина, — У тебя же, кажется, были отношения с каким-то доктором-французом? — Вроде того, — со вздохом ответила Марья. У неё испортилось настроение. — Никак поссорились?***
Какого, спрашивается, дьявола в прошлую субботу она утащила Филиппа гулять в Эдинбург? Собственно идея немного пройтись чтобы развеяться принадлежала Филу. Накануне, в пятницу, Темный Лорд устраивал традиционный приём. Неизвестно, по какой причине предводитель Упивающихся Смертью вспылил на этот раз, но о том, чтобы доктор Шартье в этот чудный вечер не сидел без дела, он позаботился на совесть. В субботу Филипп заявился в Мэнор только к обеду, невыспавшийся, усталый и злой. Он костерил Лорда последними словами и даже высказывал желание устроить величайшему тёмному волшебнику медосмотр, дабы оценить степень его психического здоровья. Но, плотно пообедав французским луковым супом и жареной форелью и пропустив рюмочку коньяка с Аластором, целитель пришел в более мирное расположение духа и предложил Марье прогуляться, только не в этом промозглом и насквозь промокшем лесу, а в более цивилизованном месте. Для смены обстановки он хотел бы отправиться в один из ближайших городов, например в Ливерпуль. Марья же, сославшись на нелюбовь к большим портовым городам, настояла на поездке в Эдинбург, и Филипп на свою голову согласился. Наскоро собравшись, они аппарировали на окраину старинного города, откуда обычным автобусом добрались до центра. Сначала все было замечательно. Они бродили по улицам, любуясь архитектурой, кормили голубей на какой-то площади, болтали ни о чём. До тех пор, пока Марья не поймала себя на том, что ходит по городу точно тем же маршрутом, каким они гуляли со Снейпом. Ноги сами вынесли её к маленькому уличному кафе, где они с Северусом пили кофе, прежде чем пойти в зоопарк. Зима в Шотландии вступала в свои права. Столики с улицы давно убрали в уютный маленький зал, но Марья всё равно узнала это место. У нее защемило внутри. Она ужасно боялась за Снейпа в последнее время. По каким-то непонятным причинам зельевар перестал появляться в Мэноре. Марья чувствовала, что он жив и невредим, но знала, что может ошибаться. От природы живое воображение с готовностью подсовывало картины одну ужаснее другой. Иногда Марье казалось, что где-то там, в темных глубинах её души однажды поселился боггарт — наглый, навязчивый и безжалостный призрак, против которого не помогали никакие чары. Как всякий уважающий себя представитель этой разновидности привидений, её личный мучитель был прекрасно осведомлён, что больше всего Марья боится потерять кого-нибудь из тех, кто был ей хотя бы чуточку дорог. Как всякий уважающий себя боггарт, её личный кошмар боялся человеческого общества, но с этим у девушки частенько случались проблемы. Вот и сейчас ей не с кем было поделиться своими страхами. Снейп поднял бы её на смех, Муди назвал бы её предчувствия бабским бреднями, а Филипп, чего доброго, стал бы ревновать, хотя Марья никаких поводов для ревности в этом не видела. Да, за Снейпа она боялась больше чем за остальных, но он больше всех и рисковал, разве нет? В тот день, в Эдинбурге, девушку настиг очередной приступ страха. Настроение было безвозвратно испорчено, ей захотелось плакать, захотелось, чтобы Филипп обнял ее, отгоняя дурные мысли. Вот только Филипп ничего не замечал. Он увлеченно рассказывал о своем любимом ресторане в городе Марселе, потом переключился на то, каких устриц и омаров подают на берегу Средиземного моря, в пансионате, принадлежащем его приятелю, итальянцу Джузеппе. Марья вдруг всем своим существом почувствовала, насколько отвратительна Филиппу эта дешёвая забегаловка, насколько чужд ему этот город, серый и промозглый, что все эти муки он терпит только ради неё, и что терпение его на исходе. И тогда Марья совершила ещё одну глупость: она уговорила Филиппа пойти в зоопарк. Девушка знала об отношении своего друга к живой природе, но, очевидно, всё ещё имела на сей счёт некоторые иллюзии. Да, Филипп Шартье любил природу, и животных он тоже любил, по крайней мере, он сам так считал. Он ратовал за бережное отношение к окружающей среде, за рациональное использование природных ресурсов, за охрану редких видов — за все, о чем так любит писать пресса, и магловская, и магическая. Однако, говоря по совести, Филипп как истинный царь природы смотрел на любого представителя животного мира свысока, оценивая его исключительно сообразно приносимой пользе. Он живо интересовался вкусовыми качествами мяса, ценностью меха, а также возможностью пустить части тела несчастной зверушки на ингредиенты для зелий. Всё остальное — образ жизни, места обитания, повадки, способы добывания пищи, забота о детёнышах и прочие интересные вещи, о которых всегда рада была поведать Марья, — его не интересовало. Когда же до Филиппа, наконец, дошло, что находятся они в исключительно магловском зоопарке, где не содержится ни одного мало-мальски волшебного существа, он откровенно заскучал. Вскоре Марья почувствовала себя маленькой глупой девочкой, которую умный папаша вывел погулять, пожертвовав для этого своим выходным, и теперь ждёт не дождётся, когда у его любознательного дитятка иссякнет энтузиазм. При этом Фил не забывал изумлённо таращить глаза и восторженно ахать по поводу и без. Марье стало противно, и она, сославшись на усталость, направилась к выходу. Француз облегчённо вздохнул, воспрянул духом и потащил возлюбленную в ресторан — отдыхать. Отдыхали они долго, часа два: пили дорогущее вино (разумеется, французское), ели какие-то деликатесы с труднопроизносимыми названиями, слушали джаз. От джаза у Марьи разболелась голова, но Фил по-прежнему ничего не замечал. Он, наконец, попал в свою стихию и теперь без умолку болтал о преимуществах жизни на Французской Ривьере перед жалким существованием в открытой всем ненастьям Шотландии… Нет, они не поссорились, но у Марьи от их путешествия остался очень неприятный осадок.***
— Ничего, ничего! Как поссорились, так и помиритесь: милые бранятся — только тешатся!