Breathe for me

      Если бы я тогда знал, к чему приведет звонок медсестры - позаимствовал бы и себе скальпель. С того момента все пошло еще больше по пизде, чем в прошлый раз. Та медсестра вызвала никого иного, как работников психиатрической больницы с главврачом на передовой. Ничего не подозревая, я продолжал сидеть с Хосоком в объятиях, тот более менее успокоился, видимо, у него просто не осталось сил что-то предпринимать.       Когда в палату завалилась бригада из психушки, я даже не знал, как себя повести. Резко поднявшись и закрыв собой Хосока, я поклялся себе, что не позволю им забрать его. Жаль только, что мои клятвы самому себе и гроша ломанного не стоят. - И кто из них больной? - обращаясь к медсестре, поинтересовался психиатр, однако выглядел он как-то растерянно. - Судя по всему, оба, - вроде как отшутилась медсестра, но продолжила: - Но вены резал тот, что сидит. - Хорошо, берите, - уже обращаясь к своей бригаде, задумчиво произнес врач. - Кажется мне, я их где-то видел... То ли на плакате каком, то ли в рекламе. Ох, неважно. Ведите.       Я отбивался как мог, но что-то мне подсказывает, что в бригаду набирают исключительно качков. - Забыл сказать, - все так же задумчиво продолжил врач, и его сначала никто не услышал. - Берите только того, что сидит. Этот не при делах, кажется.       Резко отбросив меня в сторону, эти нелюди взялись за Хосока. Тот и не пытался отбиваться. Поэтому его вел один человек, а от меня отбивалось трое. Слишком неравные силы. И отбивались они от меня весь путь до машины, а я лишь кричал что-то несвязное. И даже получил по лицу. Только вот больно не было. Физически - нет. Однако я понимал, что это конец. Полнейшее фиаско.       Я не питал никакого доверия к психиатрическим больницам. Знаете, почему? Потому что сам там бывал. И нет, не в гостях. Тогда, в 17, депрессию мою лечили именно там. Хотя как сказать лечили... Привязывание к кровати, пичкание какими-то подозрительными препаратами, после которых чувствуешь себя овощем и физически, и морально, прием пищи раз в день можно назвать лечением?       Но я действительно не знал, что мне делать. Когда я сам был в психушке, то выбрался оттуда только благодаря своим актерским данным. Я настолько умело играл здорового человека, что даже главврач мне поверил. Хотя есть подозрения, что им просто нужна была палата, поэтому они выбросили меня из больницы, чему я был несказанно рад. Да, я пробовал покончить с собой, как Хосок тогда, но психушка лишь усугубила мою депрессию, я считал себя каким-то неправильным, ненужным, тогда еще больше хотелось убить себя.       Поэтому я очень переживал за Хосока. Настолько, что колени подкашивались. Я просто стоял под больницей, еле сдерживая слезы, и чувствовал просто фантастическую безысходность. Из ступора меня вывела вибрация телефона. Менеджер. Какого такого хера он не знает, что происходит с мембером группы, за которой он должен следить? Кое-как трясущимися руками поднял трубку. - Мин, твою мать, Юнги, ты в курсе, что концерт начинается через... Три, два, один. Где тебя черти носят? - А ты в курсе, - мне было абсолютно наплевать, что он старше, - что произошло? Нет? Иначе чего ты такой спокойный?       Повисло молчание. Было ясно, как Божий день, что он не знал. Пытаясь объяснить все более менее понятно, хотя слова никак не хотели вязаться в предложения, я направлялся бегом к концерт-холлу. Менеджер, схватывая все на лету, уже бежал к машине. Эту ситуацию нужно срочно разрулить. Только вот он переживал за общественное мнение, а я - за Хосока. Причем очень сильно.       Забрав меня по пути (кто знает, чем он думал, ведь на концерте я должен был быть обязательно), менеджер на всех парах поспешил в психиатрическую клинику. Понятия не имея, что делать, так же, как и я, он сидел и причитал. По прибытии он заставил меня не рыпаться никуда из машины, он сам все узнает и попробует договориться, а знаменитостей вроде меня в психушке лучше не встречать, ибо потом еще и это разгребать ему неохота.       Понимая, что он прав, к тому же мое присутствие делу не поможет, я просто продолжил сидеть в машине. Слезы градом хлынули из глаз, я уже ничего не мог с этим поделать. Все стало слишком плохо. И почему именно сейчас? Почему не тогда, когда я ничего не чувствовал к этому человеку? В таком случае мне не было бы так больно. Но вот думать о своей боли мне хотелось меньше всего. Я боялся даже представлять, что чувствует Хосок. Мне было действительно страшно за него. И действительно стыдно за себя.