Breathe for me

      Я старался изо всех, сил, правда. Старался не смотреть на него круглосуточно, этим выдавая свои чувства. Но получалось плохо. Грубо говоря, почти не получалось. Он вел себя очень пассивно, лежал, спал, снова лежал, примерно раз в день подходил к окну и абсолютно не обращал внимания на то, что я говорю. А я боялся уснуть, боялся упустить его. Я бы просто не пережил, если бы прямо у меня под носом с ним что-то случилось.       К концу вторых суток я уже не выдерживал, глаза сами закрывались, а Хосок как-то странно на меня поглядывал, хотя обычно старался лежать ко мне спиной. Это не давало мне покоя, поэтому я, не придумав ничего лучше, попросил у тетки в углу кофе. Она глянула на меня, словно на сумасшедшего. А потом я вспомнил, что нахожусь не в обычной поликлинике и понял, что этот ее взгляд - что-то абсолютно нормальное и привычное.       Я осознавал, что не продержусь так долго, что сон мне все же необходим. Но что с этим всем делать - понятия не имел. Я видел, что он спит, его дыхание во время сна немного отличалось, но боялся, что как только усну, может произойти что-то плохое, так как тетке я доверял по минимуму, ей бы и самой кофе не помешал. Соображал я совсем плохо из-за недосыпа, поэтому ничего лучше, чем лечь рядом с Хосоком и обнять его со спины, я не придумал. Точнее я даже не думал, просто взял и сделал. Я слышал, что он проснулся, но почему-то не стал меня отталкивать, спрашивать в своей привычной манере: "Какого хуя ты творишь, Мин Юнги?", он даже не дернулся.       А я, вместо того, чтобы сразу же уснуть, лежал и, уткнувшись носом в его шею, слушал дыхание. И не только слушал, я ощущал его всем телом. И снова слезы. Я не мог избавиться от мысли о том, что это дыхание может прекратиться навсегда. В голове, словно мантра, звучало одно и то же: "Дыши. Прошу тебя, дыши". Под эти звуки я и уснул. Кто знает, сколько я спал, ведь даже не заметил, какое время суток было, когда я уснул. Проснувшись, я обнаружил, что Хосок и на миллиметр не сдвинулся с места. Я так хотел с ним поговорить, но боялся.       Я знал на горьком опыте, что делает с людьми в депрессии психиатрическая больница. Тишина убивает. Появляется уйма времени на то, чтобы думать, что на самом деле противопоказано людям с депрессией. Отвлечься здесь не на что, к тому же вся эта атмосфера угнетает настолько, что ты никогда. Повторюсь, ни-ког-да. Не сможешь выбраться здесь из депрессии.       Я видел, что Хосоку дают какие-то таблетки, и говорил ему стараться их не пить, но ничего не вышло - врач понял, что тот хитрит, и теперь стоял и ждал до тех пор, пока не был уверен, что таблетка выпита. Только вот Хосок действительно отличный актер - он даже выпивание таблетки разыгрывал идеально, каким-то образом оставляя ее под языком. У меня же так не получалось, поэтому я постоянно чувствовал себя овощем после этих таблеток. Голова раскалывалась на части, а я ничего не мог с этим поделать, ибо знал, что это из-за тех препаратов.       Спустя еще два дня я снова повторил ту же процедуру со сном. И снова та же реакция. Скорее ее отсутствие. Но я не мог поступить иначе. Проснулся я уже ночью. В комнате, как ни странно, был выключен свет, хотя обычно его никогда не выключали, так как пациентов должно быть хорошо видно. Но не в этом случае. Так и не поняв, почему проснулся, я начал всматриваться в темноту и понял, что Хосока рядом нет. Тут же вскочив я увидел, как открылась дверь и никто иной, как Хосок, вышел на коридор. Я почти не мог передвигаться из-за таблеток, сильно кружилась голова, однако я постарался собрать все силы в кулак и пошел за ним.       Выйдя в коридор, я сначала не мог понять, в какую сторону он пошел, но прислушался и услышал шаги где-то справа, поэтому побрел туда, буквально руками помогая переставлять ноги. Боже, хоть бы успеть, чтобы он не сделал с собой чего-нибудь снова. Какая-то дверь открылась и практически сразу же захлопнулась. Я понял. Это был выход на лестницу. Кое-как добравшись до дверей, я понял, что ступенек там реально много, но я должен был. Больно прокусив губу до крови, чтобы прийти в себя, я старался как можно быстрее подниматься наверх. Вот почему этот долбоеб не может оставить попытки себя убить? Не нужно было долго думать, чтобы понять, что направлялся он на крышу.       Через какое-то время я уже буквально бежал по ступенькам. Не знаю, откуда во мне появилась эта сила, вероятно небеса снова услышали меня. Но когда я взбежал на крышу, то сначала не мог найти его. Сердце уже обвалилось, я испугался, что опоздал, но таки заметил его. Он лежал на самом краю на спине, раскинув руки в стороны, и бесшумно плакал. Господи, да чего ж ты такой проблемный, Хосок, еб твою мать.       Недолго думая, я побежал к нему, упал рядом на колени и стал материть, на чем свет стоит. Потерять его для меня значило потерять смысл жизни. Я всерьез думал, что если с ним что-то случится, я отправлюсь следом. Причем вполне осознанно. Его реакция оставалась такой же, как и всегда: он просто посмотрел на меня и повернулся спиной, лежа на боку и продолжая плакать. - Нет, Хосок, и не думай, что я вот так уйду и разрешу тебе дальше страдать, ничего никому не рассказывая. Когда я появился в этой психушке, то предупредил тебя, что ты не отвертишься. Я не хочу потерять тебя, поэтому из шкуры вон вылезу, но не дам тебе что-то с собой сделать.       Сначала он даже не поворачивался. Так и продолжал лежать ко мне спиной, его плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий, а я не знал, что говорить дальше. Он слишком закрылся в себе, словно в панцире, из которого я никак не мог его вытащить. И тут в голове что-то щелкнуло: на улице не май месяц, жутко холодно, а он лежит в одном больничном костюме на крыше. Не раздумывая, я потянул его за руку, пытаясь поднять, однако он и не сопротивлялся, но и не помогал, из-за этого мне было слишком тяжело. Наконец усадив его, что было уже маленькой победой, я продолжил: - Нет, Хосок, нет, говорю тебе. Так дело не пойдет. Как я могу помочь тебе, не зная, в чем проблема? - А с чего ты взял, - вдруг разозлился он, - что можешь мне помочь? Думаешь, ты Бог? Мне никто помочь не сможет, слишком много всего... - с этими словами он пытался сигануть с крыши, поэтому мне пришлось вцепиться в него руками и ногами, все же прижав к земле. - Чего всего? Ты можешь мне объяснить? - не унимался я, так как правда не понимал, что с ним происходит. - Что толку, что ты об этом узнаешь? Кому станет легче? - Тебе в первую очередь, Хосок, пойми, то, что ты стараешься все держать в себе, неправильно, это угнетает тебя каждый раз с большей силой. Откройся же ты наконец, ну блять! - Эмоции во мне зашкаливали, казалось, что я стоял в тупике, вокруг меня была уйма выходов, но я не мог даже пошевелиться. - Ты и правда так думаешь? Бред все это, - он мало мне верил, это было заметно. - А ты вообще пробовал делиться с кем-то своими проблемами? Что-то я в этом сомневаюсь. Знаю тебя не первый год, но ни разу не видел, чтобы ты с кем-то говорил. Вообще говорил, я уже молчу, чтобы откровенно, вот так по душам. Поэтому сейчас ты поднимаешь свой зад, ибо здесь ужасно холодно, идешь со мной обратно в палату и выкладываешь все. Вот увидишь, это действительно поможет.       Он мне не верил, я видел это, однако поднялся и последовал за мной. Действительно, как ему еще куда-то последовать, если я вцепился мертвой хваткой в его руки.       Зайдя в палату, в которой даже никто не хватился пропажи двух пациентов, он сразу же лег на кровать, а я поспешно накрыл его двумя одеялами, боясь, что он заболеет. - Хосок, что происходит? - он как-то странно посмотрел на меня и снова начал плакать. Я видел, насколько ему тяжело, насколько больно, но также понимал, что пока он не выпустит это из себя, ничего не изменится. - Слишком много всего навалилось... - сквозь всхлипы наконец-то начал он.       И именно в ту ночь я потерял всякую надежду.