Глава 11.
21 января 2018 г. в 20:57
И снова эта фатальная разбитость. Ничего не помнить было намного легче, я бы сейчас многим пожертвовал, лишь бы вернуть то время. Но увы. Теперь пути назад не было, не возвращаться же мне обратно в психушку, умоляя вернуть лечение теми препаратами, лишь бы снова все забыть. В тот момент, когда все вспомнил, я снова пережил те же эмоции, что и той ночью, когда Хосок мне все рассказал. Снова та же дикая боль, вырывающаяся наружу, боль, которую никому нельзя показывать, но которая кричит внутри и рвет все на части.
Хоть все и считали меня холодным, лишенным каких-либо эмоций, но это было далеко не так. Я всегда переживал сильнейшие эмоции, но только где-то глубоко внутри, и касались они только меня. Мне было мерзко, когда кто-то знал, что я чувствую, это будто оказаться абсолютно голым в толпе. Но почему-то именно сейчас мне было максимально сложно сдерживаться, будто весь мой титановый панцирь, который я ковал вокруг себя годами, растаял подобно снежинке.
Однако я не мог позволить себе проявлять эти эмоции никоим образом. Приехав на фансайн, мы могли сами выбрать, рядом с кем сесть. Я вцепился в Джина, как-то уж больно меня подцепило то, что он первым делом накормил меня, когда я только приехал в общежитие, и сел с самого края, чтобы быть последним. Говорить хотелось меньше всего, но фанатам не объяснишь, что тебе херово из-за чувств к твоему одногруппнику, поэтому приходилось включать все свое мастерство, лишь бы угодить каждому.
Только вот время тянулось ужасно медленно. Я знал, что пытаться следить за Хосоком и Чимином сейчас – вырыть себе могилу перед фанатами, так как камеры всегда ловят каждое движение глаз, а шипперам большего и не нужно. Поэтому я молился, чтобы это мероприятие быстрее закончилось, так как никаких сил уже не оставалось, я был не железным, а пять месяцев в психушке также сделали свое дело. К тому же каждая фанатка считала своим долгом спросить, как я себя чувствую, все ли со мной в порядке, как мое настроение и подобное. А я каждый раз, изо всех сил стараясь сдержать слезы, улыбался и говорил, что все отлично. Жаль, что так нельзя было обмануть себя.
Приехали мы домой около трёх часов дня, поели приготовленную Джином еду и разошлись, кто куда. Большинство – по кроватям, так как спали мало и плохо. Мне не хотелось находиться в комнате вместе со всеми, нужно было все спокойно обдумать, постараться все отпустить, поэтому я пошел в студию, которая, как ни странно, сверкала чистотой. Здесь я выплеснул всю свою боль, которую так тщательно скрывал перед остальными. Выплеснул через слезы, крики и песню.
Я вложил в нее все, что чувствовал, все, что со мной произошло, она стала манифестом моей любви и моей ненависти. Мир никогда не услышит ее, она – история худших и одновременно лучших дней в моей жизни. Сколько бы боли не принесла любовь, она все равно прекрасна. Она меняет людей до неузнаваемости. Она спасает. Поддерживает. И убивает.
Возвращаться в общежитие не хотелось совсем, хотя я понимал, что не выдержу долго в неведении. Мне просто жизненно необходимо знать, какие сейчас отношения между Хосоком и Чимином. Казалось, что я если я этого не выясню, то умру. Поэтому нехотя поплелся обратно, даже не зная, есть ли кто-то дома.
Было около десяти часов вечера, в первой комнате свет не горел, а из второй, где стояли все кровати, слышался чей-то смех. Прислушавшись, я понял – Чимин. Немного замешкавшись и не зная, как поступить, я просто стал недалеко от дверного проема, так, чтобы меня не было видно, и прислушался. Еще один голос – Хосока. Снова смех. Не выдержав, я резко ввалился в комнату. И увидел картину маслом: лежат в обнимку, Чимин на него ноги закинул, уткнулся носом в шею. Идиллия. Которая окончательно разбила мне сердце.
Но я не имел права злиться, не имел права жалеть себя, ведь это было то, что я сам советовал Хосоку. И теперь он счастлив. Ведь это самое главное для меня. Только вот жуть как больно. В голове почему-то прозвучала фраза, которую он сказал мне той ночью: «Тебе не понять, как это: любить человека и понимать, что в его сердце для тебя места нет». От этого стало еще больнее, хотя, казалось, куда уже.
Хосок, завидев меня, тут же отпрянул от Чимина, а тот как-то странно посмотрел, словно обиделся, и просто сел рядом.
- А, это ты… Как себя чувствуешь? – казалось, Хосок чувствовал себя виноватым, а его голос звучал слишком растерянно.
- Все в порядке, - после этих слов я пулей выскочил из комнаты, хотя видел, что он хочет мне еще что-то сказать. Я не хотел, чтобы он о чем-то догадался, мне казалось, что если он узнает о моих чувствах, то сочтет жалким. А мне вот только такого мнения о себе и не хватало.
Однако позже выяснилось, что он все же чувствует себя жутко виноватым, иначе я не мог объяснить тот факт, что он всегда старался уделить мне немного времени, несмотря на то, что Чимин буквально ни на шаг не отходил от него. И ежу было ясно, что они вместе, окружающие, казалось, привыкли к ним так же, как привыкли к ВиГукам, поэтому они особо не скрывались. Точнее как. Было видно, что Хосок чувствовал себя неуютно в моем присутствии, однако Чимина это мало заботило, он никогда не скупился на проявление чувств в присутствии остальных.
Однако мы с Хосоком все же общались. Он не знал, что я все помню, поэтому, казалось, хотел начать все с чистого листа, выбирая совершенно отвлеченные темы, которые были бы интересны нам обоим. А таких тем была уйма. Он рассказывал мне новости из мира музыки за последнее время, показывал хиты поистине легендарных групп, заново разучивал хореографии наших песен, да и сами песни старался со мной репетировать. На это уходила уйма времени, однако он (наверняка из чувства вины) им для меня жертвовал.
И был прав, ведь ничего, кроме событий и чувств, связанных с ним, я так и не вспомнил. Было немного странно знакомиться с собственными родителями, смотреть на улицу, по которой бегал еще пацаном, будто в первый раз, просматривать альбомы с фотографиями так, будто это чей-то чужой ребенок на них изображен. Я продолжал надеяться, что так же, как и мои воспоминания о Хосоке, вернутся и остальные, однако время проходило, а ничего не менялось. Возможно, мне нужен был такой же знак, как дыхание Хосока, чтобы вспомнить остальное.
Только вот с остальным у меня не было связано ничего. Я лишь удивлялся, как не потерял навыки игры на фортепиано и разбирался во всей звукозаписывающей технике. Но, если уж по-честному, музыка была моей второй большой любовью, которая в свое время поддержала меня больше, чем собственные родители, поэтому особо удивительным это не было.
Время проходило уж как-то слишком быстро. Легче не становилось, спасало лишь общение с Хосоком. Иногда я даже на время забывал, что он никогда не будет моим, и был счастлив, а когда приходил Чимин, тонко намекая, что он как-бы требует внимания, я будто падал с небес на землю, ломая все кости на финише.
Я видел, как улыбается Хосок, находясь рядом с человеком, которого любит, его улыбка грела мое сердце и воспламеняла мою боль. Я видел, насколько он изменился, это был совершенно другой человек, светлый, жизнерадостный, улыбчивый. Если в его изменениях есть моя заслуга – я уже должен быть самым счастливым человеком на земле. Жаль только, что с этим все не так просто.