Breathe for me

      Какой-то непонятный шум из комнаты, кто-то говорил на повышенных тонах. Прислушавшись, понял – снова Чимин. И снова они не услышали, как я вошел. И снова у меня не было другого выхода, кроме как подслушивать. - Хосок, ты все равно меня не понимаешь. Мне плевать, что там с ним, но из-за него ты со мной время вообще не проводишь! – Чимин во гневе всегда был ужасен, а если к этому приплеталась еще и ревность – тікай з городу. Особой обидчивостью он не отличался, однако вставить пиздюлей мог качественнее остальных. И сейчас я, стоя за дверным проемом, в этом убеждался. – Ты вообще обо мне думаешь хоть иногда? Нет? Ну я и заметил. Ходишь постоянно то с ним, то к нему, может, хватит уже? Ну помог немного, что, постоянно теперь искупать вину? Может, всю жизнь ему посвятишь? Если инвалидом станет, жопу ему подтирать будешь? – не давая и слова вставить, распирался Чимин, крича чуть ли не на весь дом, учитывая и вторую его часть с другим хозяином. – В общем, ясно все с тобой, вали к нему хоть сейчас, заебал.       Он резко выскочил из комнаты в ту, где стоял я. Был выключен свет, поэтому, хвала небесам, он меня не заметил, иначе отхватил бы и я. Наспех обувшись и накинув какую-то курточку, даже не разбираясь, чья она, Чимин выскочил из дома, а я в душе не греб, что делать. И ежу понятно, что Хосок сейчас в расстроенных чувствах, а виноват в этом я, поэтому соваться в комнату было бы плохой идеей. Еще один стук дверью явно показался бы ему подозрительным, поэтому мне оставалось только лишь как можно тише присесть возле дверного проема и молча сидеть до тех пор, пока кто-то меня здесь не застукает.       Не знаю, где шлялись парни, но сидел я так часа полтора. Чимин оказался обидчивее, чем я думал, поэтому не появлялся до глубокой ночи. Хосок из комнаты не выходил, но и дыхание его не сбивалось, из чего я мог сделать вывод, что он не плакал. Странно, он и не плакал. Что-то из области фантастики.       Первыми вернулись Вигуки. Понятия не имел, где они были, однако в их то положении было слегка опрометчиво гулять вместе по Сеулу, так как наша группа была все же узнаваема, а тем более эта вот сладкая парочка. Включив свет, они увидели меня, но я сразу же показал им жестами, чтобы они не орали, а сделали вид, что я пришел с ними. Тэхён – понятное дело – не врубился, спас Чонгук.       Войдя вместе с ними в комнату, я увидел, что Хосок лежит на спине и просто смотрит куда-то в потолок. Малые разговаривали о чем-то своем, мечась по всей комнате то в поисках шорт, то с благой целью – обняться лишний раз, и было видно, что Хосока это подбешивало. Как-то резко подорвавшись, он посмотрел на меня какое-то время, а потом произнес: - Го набухаемся.       Признаться честно, сам давно об этом мечтал, тем более знал, что Хосоку тоже не помешает немного забыться, поэтому согласился не медля. Так как мы не из тех людей, которым можно напиваться в забегаловках, у нас обычно «набухаться» выглядело так: маскировка 80 уровня, круглосуточный супермаркет, несколько бутылок соджу и комната в общаге. Только вот последний вариант оказался для Хосока неподходящим – в общежитии пить он не хотел, не то настроение, к тому же он не хотел пока видеть Чимина.       А я немного не понимал вот чего: только что его возлюбленный устроил ему сцену ревности из-за меня, а в итоге Хосок зовет набухаться не кого-то там, а именно меня. Уж лучше бы Вигуков позвал, сидели бы просто и наблюдали, как он глушит бутылку за бутылкой, ибо дети еще.       Хосок ничего лучше не придумал, чем снять комнату в каком-то недорогом мотеле поблизости. Уровень непалевности не ниже, чем уровень маскировки, ей-богу. Придя в ту комнату, которая была какой-то уж слишком мрачной, мы обнаружили телевизор, небольшой столик и двуспальную кровать. Мы собирались бухать, поэтому по идее нужен был только столик. Усевшись поудобнее, Хосок достал чашки, которые были в номере, и стал наливать соджу. Из чашек мне пить алкоголь еще не приходилось, поэтому постоянно казалось, что пью чай.       Сначала мы сидели молча, опрокидывая чашку за чашкой, однако это продлилось недолго. - Хён, скажи, ты меня простил? – уже немного подвыпивший Хосок, казалось, пытался всмотреться в саму мою душу. – Ты больше не злишься? - Пойми, тебе не обязательно искупать свою вину. А знаешь, почему? Потому что твоей вины в этом нет, – я старался говорить так, чтобы он не понял, что я помню все связанное с ним. – Для тебя это был тяжелый период. То, что я решил помочь тебе, - сугубо моя инициатива и моя проблема. Я знаю, что ты благодарен мне, но ты не виноват в том, что так вышло. Окей? - Окей, - мне показалось, что ему стало как-то легче. – Я постараюсь воспринимать это именно так.       Я знал, к чему он клонит. К тому, что нам нужно прекращать так часто общаться и проводить друг с другом столько времени. Как бы понимая, что эта ночь может стать последней в нашем более тесном общении, я не мог оторвать от него взгляда. Придурок, вел себя так, будто мы поутру должны разъехаться в разные части мира. Видимо, алкоголь все же сделал свое дело.       Через каких-то полчаса-час мы уже были пьяны в стельку. Особенно Хосок. Он как-то странно на меня поглядывал, возможно, заметил, что я не отвожу от него взгляда, но то, что произошло после, не контролировал ни он, ни я.       Эти игры в гляделки окончились тем, что он просто впился в мои губы. Я уже ничего не понимал, не осознавал, что все это неправильно, не осознавал, к каким последствиям это может привести, поэтому не оттолкнул его, наоборот углубляя поцелуй. Мне даже показалось этого мало, поэтому я потянул его на себя, обнимая. Я настолько давно мечтал это сделать, что тогда просто не удержался. Его это ни капельки не смутило, он продолжал целовать меня, иногда отрываясь, чтобы набрать побольше воздуха в легкие.       Его сбивающееся дыхание заводило меня еще больше, я обшаривал руками его тело, и вскоре он оказался без футболки. Не знаю, как мы очутились на кровати, как остались без одежды, глаза будто застилал туман. Я видел, что он совершенно не контролирует свои действия, но и сам не мог ничего с собой поделать.       С трудом оторвавшись от его губ, я стал спускаться ниже. Чувства переполняли меня, я готов был покрыть поцелуями каждый миллиметр его кожи, я дрожал от каждого прикосновения к его телу. Спустившись достаточно низко и уловив, что Хосок давно готов, я обхватил рукой его член, проводя языком по головке, отчего он выгнулся в спине, а его дыхание стало еще более неровным. Ускоряя движения и рукой, и языком, я довольно быстро довел его до крайней точки.       И понял, что его стоны – самое прекрасное, что я слышал в жизни.       Как бы намекая, что не хочет заканчивать на этом, он развернулся на живот, приподнимая зад. Я ужасно растерялся, однако постарался взять себя в руки и приступил к делу. Наклонившись над ним, я смазал палец слюной и медленно, стараясь причинить минимум боли, начал его растягивать, со временем добавляя еще один палец и срывая этим с его губ очередной стон. Поняв, что уже достаточно, я так же смазал свой член и медленно вошел в него. Выгибаясь, он подавался назад, как бы намекая, чтобы я ускорился. Он уже даже не стонал, переходя на вскрики, до разрядки оставалось всего ничего.       Он кончил первым, после пары толчков я последовал его примеру. Завалившись на кровать, мокрые и уставшие, мы лежали, закрыв глаза. И это был, черт возьми, мой первый раз. Всю жизнь я себе его не так представлял. Не с человеком, которого люблю больше жизни, пьяным в стельку, которому на меня наплевать. Не в номере какого-то дешевого мотеля, сбежав с общежития. Не так. Однако мне уже было плевать. В голове все еще звучали его стоны, руки еще чувствовали жар его тела, а он сам лежал рядом со мной. Разве не об этом я мечтал?       Но понимая, под влиянием чего все это произошло, я никак не мог себя простить. Хосок вряд ли осознавал, что делает, возможно, он и не вспомнит ничего на следующий день. И так будет даже лучше. Сообразив, что так действительно лучше, я встал и оделся, после чего принялся одевать Хосока, который на этот момент спал крепчайшим сном. Процедура одевания ему никак не помешала. Расправившись с этим, я лег рядом с ним. Лег максимально близко, взял его руку в свои и вместо сна все так же слушал его дыхание.       Которое стало моим проклятием.